Я не придал значения намёку Пряхина, когда он совал мне под нос фотографию Волнухина. Мешали другие мысли. Только потом, когда перебирал в памяти разговор, до меня дошло! Купил торт и пошел к Ане. Вот кто развеет все сомнения. Сидим у неё на кухне, пьём чай. Будто не было стольких лет неприязни и вражды. Аня рассказывает о звонке Наташки. Теперь понимаю, каким образом Клава оказалась в квартире Гультяева. Девочка росла без отцовской защиты. С её внешностью это катастрофа. Это я виноват. За все эти годы ни разу не съездил в Свидлов. Если бы приехал, добрые люди подсказали бы. Аня возражает: – Это я виновата. Давно надо было сказать тебе. Молчу, не спрашиваю, чего ж не сказала. Аня сама поясняет: – Наташка запретила. Ясно, что мы должны помочь детям выпутаться. Аня звонит Волнухину. Чтобы наша встреча не попала на глаза Гультяеву, встречаемся в кафе. Волнухин приезжает с адвокатом. Выслушав нас, адвокат пришел к выводу, что восстановить результаты экспертиз, которые были в шестом томе, возможно только в том случае, если сохранились образцы крови, слюны, пота, соскобов. Но они обычно уничтожаются. Так же трудно доказать сговор судьи Мешалкиной с бандитом Мартыном. Свидетелей нет, а сам он в этом не признается. То есть Клава остается основной подозреваемой. Но доказать ее участие в хищении тома будет не так просто. Ещё труднее отмазать её по второму эпизоду. Я имею в виду кражу из моего сейфа. Тут едва ли поможет даже моё лжесвидетельство. Суд мне просто не поверит. Короче, Клаве грозит срок. Минимум шесть лет. Ване – года два. – Но это не самое страшное, – говорю я. Адвокат и Волнухин смотрят с недоумением. – Страшно то, что Пряхин хочет присвоить мои деньги. И ради этого он ни перед чем не остановится. Волнухин согласно кивает. Он долго молчит, потом осторожно произносит: – Вы только на меня не набрасывайтесь, но, по-моему, ребята должны сдаться в руки правосудия. Аня возмутилась: – Ты думаешь, что говоришь? Сдаться! Какому правосудию? Где ты его видел? – Знаешь, Аня, я так воспитан, – горячо доказывает Волнухин. – Если человек что-то совершает, он должен ответить. Положение тяжелое, но не надо преувеличивать. Есть хорошие адвокаты и есть справедливые судьи. Если же ребята будут продолжать скрываться, они обязательно ещё что-нибудь совершат. Это практически неизбежно. Я за то, чтобы у них не было возможности зайти ещё дальше. Нужно убедить их явиться в прокуратуру Москвы в сопровождении адвоката и сдаться вместе с деньгами. Вот увидишь, за добровольную явку с повинной им будет сделана скидка. Анна Дмитриевна Смирнова Я понимала, что Саша уже проникся к Ване отцовским чувством, всё равно меня от его слов знобило. Как любая мать, я была против того, чтобы мой ребенок попал за решётку. Если совсем честно, я ненавидела Клаву. Я испытывала что-то вроде благодарности к Саше, когда видела, как он мрачнеет при одном упоминании её имени. Он тоже её ненавидел. Нам нужно было как-то оторвать Ваню от этой дрянной девчонки. После этой встречи в кафе я позвонила Ване. Но после первых слов поняла, что не могу ничего сказать о Клаве. Язык не поворачивался. До меня вдруг дошло, что я второй раз в жизни предам Наташку. Предав её ребенка, предам её Пряхин Гера поехал на пост ГИБДД, что возле Серпухова, перед мостом через Оку. Показал гаишникам фотографию Волнухина. Оказалось, профессор часто проезжает здесь, особенно по выходным. Ясно, что дача его где-то недалеко, сразу за Окой. Я велел Гере объехать все окрестные деревни, показать фото продавцам в магазинах. Чаще всего Волнухина видят в Липицах. Но эта деревня – проходной двор. Через неё проезжают тысячи дачников. Я плачу Гере за каждый день работы 3 тысячи рублей. Он способен рыскать только по такому тарифу, не ниже. Сам Волнухин торчит в Москве. Похоже, боится привести «хвост» к себе на дачу. Значит, Ваня и Клава там. Ваня Мы нашли в Интернете кучу заявок и предложений. Одна заявка звучала, как прикол: «Куплю паспорт РФ для террористической деятельности». Решили с Клавой взять одну фамилию. Будем косить под супружескую пару. Отправили фотографии, деньги. Продавец обещал результат через два дня. Можно было бы оформить быстрее, но я делаю себе еще водительские права. Корочки надо проводить по базе МВД. Клава нервничает. Считает, что Пряхин уже взял наш след, надо быстрее линять из Москвы. Я согласен, но по другой причине. Мне неловко перед отцом, из-за нас он лишает себя отдыха на даче. Хотим съездить пока в Крым. А потом видно будет. Может быть, поживём какое-то время на Украине. Мама помирилась с Натальей Андреевной и Гусаковым. Это, конечно, хорошо. Плохо только, что отец невзлюбил Клаву. Каждый день звонит Эля. Жалуется на Гультяева, просится к нам. Готова бросить учебу и уехать с нами. Клава даже слышать об этом не хочет. Хотя, вижу, жалко ей подругу. Все-таки Эля, считай, из-за неё страдает. Клава Снова звонит Элька. Плачет, жалуется, что Гультяев снова привёз её к себе, и ей приходится обслуживать их троих. Мол, Гультяев, Корзун и Шепель мстят ей за меня. Не могу понять, какая тут месть, если я заплатила за неё сто тысяч зелёных. Мстят, говорит, что тебя потеряли. – Если бы я не пришла в тот день к тебе, всё в моей жизни было бы окей, – говорит Элька. – Тебе надо было сразу отказаться. И пацаны отстали бы. Ну да, отстали бы! У них был приказ Мартына выкрасть шестой том, чего бы это ни стоило. Только я могла им помочь. Поэтому они бы от меня не отстали. Чтобы не попасть в это положение, мне надо было вообще не родиться. Короче, Эля есть Эля. Что с неё взять. Депрессуха – ее обычное состояние. Можно было бы не обращать внимания, но ведь звонит каждый час. Уже Ваню завела. Он ведь отзывчивый. Уже меня укоряет, какая я черствая. А я, честно говоря, просто не хочу, чтобы Элька болталась рядом. Умеет она незаметно вползать парню в душу. Не одного у меня увела. Правда, и она ни на кого надолго не западает. Быстро разочаровывается. И получается, что отбивает у меня парней как бы из чистого принципа. Чтобы доказать что-то мне и себе. Но Ваню я ей не отдам, пусть даже не мечтает. Ваня – моя судьба, и я для него – судьба. Пряхин Гультяев измотал девчонку. Она сидит сейчас передо мной, вся из себя жалкая, несчастная. Из её лица можно лепить-рисовать что угодно, хоть Бабу-Ягу, хоть Елену Прекрасную. Не зря в школе у неё было прозвище Моль. Но я знаю этот тип. У неё уютное тело: упругое и щелковистое. Это то, в чем мало разбираются прыщи, вроде Гультяева. Но в этом знают толк мужики постарше, такие как я. Эля – виагра, импаза. Но сейчас её прелести меня не интересуют. Сейчас мне надо, как минимум, чтобы она каким-то образом сказала Ване о Мартыне. О том, что Мартын спал с ними обеими. Одновременно. В одной постели. На этот счёт у меня точная информация. А как максимум мне надо, чтобы Эля вернулась в банду и помогла мне изъять деньги. Я не оговорился. По Уголовному кодексу, больше одного человека – группа. А группа – это банда. Ваня и Клава – банда. И больше терминология не обсуждается. Гну свою линию: – Эля, твоя подружка использует Ваню. Не знаю, как тебе, а мне его искренне жаль. Парень попадёт за решётку ни за что. Девчонка хлюпает носом. Захожу с другой стороны: – Эля, знаешь, сколько твоя подружка выгребла из сейфа Гусакова? Миллион условных ёжиков. Могла бы поделиться с тобой. Всё-таки ты понесла моральный ущерб. – Она поделилась, – говорит Эля. – Сколько она тебе дала? – Десять тысяч. – Фью! На те деньги, что у неё есть, она купит шикарную квартиру, джип, роскошный загородный дом, обстановку, и ещё на круиз хватит по Средиземному морю…