Неожиданно судья поднимает Мартына: – Мартынов, вы обвиняетесь в том, что обманом завлекли двенадцатилетнюю Беляеву к себе в квартиру, изнасиловали её, а потом отдали своим дружкам и они насиловали девочку всю ночь, причем в извращённых формах. Суд дает вам возможность смягчить свою ответственность чистосердечным признанием. Мартын лениво отвечает: – А вы спросите Беляеву, было ли вообще изнасилование. Чего вы её не спросите? – Я даю вам возможность смягчить свою ответственность, – повторяет судья. – С моей стороны и со стороны моих ребят ничего такого не было, – твердо заявляет Мартын. Надежда Егоровна велит мне ввести Беляеву. – Вы готовы дать показания? – Да, – твердо отвечает Беляева. Мартын вскакивает со скамейки: – Беляева оговорить хочет. Свидетелей у неё нет. – Но есть результаты экспертиз, Мартынов, – говорит судья. – Целый том! Будем зачитывать или всё же признаетесь? – Не в чем мне признаваться, гражданин судья, – кричит Мартын. – А написать можно что угодно, бумага все стерпит. Судья принимает решение огласить результаты экспертиз и провести допрос потерпевшей девочки и ее матери в закрытом режиме. Я прошу публику покинуть зал. Ну, как тут не закурить? Заседание давно закончилось, а у меня до сих пор дрожат руки. А каково было Беляевой давать показания, рассказывать в деталях, как измывались над её дочерью. Мартын и его дружки метались по клетке, орали, смеялись, короче, вели себя, как невменяемые. Но в какой-то момент Мартын спокойно и твердо сказал что-то Дудукину. У Дудукина вытянулось лицо, он что-то тихо ответил. И с этого момента не сводил глаз с тома, из которого судья зачитывала результаты экспертиз. Следом за Беляевой, начали давать показания и другие потерпевшие. Когда заседание суда закончилось, Дудукин подошел к моему столику. – Клавуль, ты не забыла? Сегодня репетиция. Есть люди, в которых живет Бог. Есть люди, в которых живет дьявол. Дудукин из тех, в ком живут только глисты. Он смотрел то на меня, то шарил глазами по томам уголовного дела. Я только потом поняла: ему нужно было узнать номер тома, где были подшиты результаты экспертиз. Увидев, что ему требовалось, он вернулся к клетке, откуда конвой выводил Мартына и его подельников. Что-то шепнул Мартыну. Потом дал ему свой мобильник. Мартын кому-то позвонил, что-то сказал. Конвой не мешал. В конвое тоже свои ребята. Кладу дело в сейф, закрываю, опечатываю. Судья снимает мантию. На ней дорогой деловой костюм. Он ей очень идет. Вообще, она еще молодая и довольно привлекательная женщина. Один недостаток – слишком жесткий взгляд. Она не замужем, разведена, но мужчины ее боятся. Думаю, сказать или не сказать? – Надежда Егоровна, Дудукин как-то странно тёрся… – Я видела. Ну, видела и хорошо. Мое дело предупредить, твоё – принимать меры. Я бы этого Дудукина на пушечный выстрел к суду не подпускала. Если подпустила, значит, кто-то за этого мастера машинного доения попросил. А если сейчас не примешь меры, значит, для тебя отношения с кем-то главнее соображений безопасности. – Ты в театр? – спрашивает Надежда Егоровна. – В театр. – Репетиция? – Угу. – Что ставите? – «Бонни и Клайд». – Надо же! Кого играешь? – Я гример. Но сейчас Эльку подменяю. Она в Москве, поехала поступать. – А ты чего не поехала? У тебя, по-моему, больше внешних данных. – У меня данные, а у Эльки талант. Я на юрфак пойду, на заочное отделение. Буду, как вы, судьей. – На юрфаке лучше учиться очно, – говорит Надежда Егоровна. Это я сама знаю. Но где взять денег на очное обучение? Выхожу из суда. У входа Дудукин, уже в гражданском, стоит возле своей новенькой «десятки». – А я тебя поджидаю. Давай подвезу. Тупые люди, как тупые ножи. Вроде, и вреда не причиняют, а бесят. Знаю, сейчас начнет приставать словами. Словоблуден до экстаза. Про таких говорят – суеплёт. Я не хочу, чтобы он трахал мне мозг. Я бы отказалась, но суд – на самой окраине города. А театр – в центре. Пешком идти минут двадцать. Ладно, мастер доения, прокачусь с тобой. А дальше – как в песне поется. «Но на большее ты не рассчитывай». Я ехала и не знала, что жизнь переходит в режим «ездец»… Дудукин начал меня прощупывать: – Как думаешь, что решит судьиха? Посадит? Не посадит? Дай, думаю, я тебя прощупаю: – А ты бы что на её месте сделал? – Не знаю даже. По-моему, жертвы зашли слишком далеко. Я замерла, ушам не верю. Это у Дудукина не просто так слетело с языка. – А ты знаешь, Клавуль, что каждая баба в глубине души хочет стать жертвой, только даже себе в этом не признается? – разглагольствует Дудукин. – И каждая провоцирует мужиков на насилие. Об этом даже в учебниках по психологии написано. – А в каждом мужике сидит педофил, – добавляю я. Дудукин хохочет: – А что? Может, и так. У меня вырывается: – Какие же вы все уроды! Дудукин спрашивает уже серьезно: – Так что у судьихи на уме? – Откуда я знаю?! – Ну, она ж с тобой делится. – Чтоб ты знал: судья никогда ни с кем не делится своими мыслями. А если делится, то это не судья. Дудукин спрашивает с гадкой усмешкой: – А ты бы что решила на её месте? – Они бы у меня вышли тогда, когда бы у них всё висело. Чувствую, что сорвалась. Не надо было этого говорить. Но слово не воробей. Не знаю, как бы дальше пошел разговор, если бы не звонок Эльки. Подруга звонила из поезда. Будет через час. Поступила в «Щуку». Но в репетиции поучаствует, чтобы Езопов не подумал, что зазналась. Только просила оттянуть время. Я, конечно, поздравила подружку. Я в самом деле очень рада за нее. Подкатываем к зданию театра. Иду в гримерную. На душе кошки скребут. Элька уедет. А мне что делать? Я бы тоже уехала. Устроилась бы в Москве на любую работу. А там бы и с учебой решился вопрос. Но мама… Как оставить ее одну? Эля Меня провожают в общаге домой. Это хороший повод выпить. К тому же никто не возвращается из дома без сумок с вареньями и соленьями. Меня будут ждать. Все из разных городов, мы уже москвичи. Мы начинаем день с кофе, много курим, говорим матом, сидим на диетах, заводим новые знакомства, встречаемся без особой любви, не признаёмся себе в зависимостях, верим в жизнь после смерти и считаем, что того, чтобы привести в порядок свои растрепанные чувства, нужно сойти с ума. Все знают, что я малость с приветом, Так что и вы привыкайте. Но я иногда говорю очень дельные мысли. Запоминайте. Время никогда не научится ждать, слабость никогда не станет сильнее, смерть никогда не даст вам еще одного шанса, счастье никогда не будет постоянным, злость не будет добрее, а любовь – взаимной, слезы не станут сладкими, боль – приятной. А главное – люди никогда не станут другими.