— Торг здесь неуместен, — бессмертная фраза вызвала несколько полуулыбок на лицах присутствующих. Виктор Смоленцев, не понимая до конца причин откровенной холодности Монастьфской, зачитал свой список. Следующие десять минут были исключительно посвящены оживленному обсуждению названных кандидатур. Отвергались одни и предлагались другие. Всех увлекло это составление невозможных, — а точнее, несовместимых — пар, все делали пометки у себя в блокнотах. Заседание стало напоминать состязание в остроумии. — Хорошо, остановимся на этом, — подвела черту Елена. — Виктор Геннадьевич, приготовьте мне к завтрашнему дню аннотированный список пар. Меня интересует тактика направления дискуссии в каждом случае. А я, в свою очередь, постараюсь предоставить вам дополнительную информацию. Иными словами — усилить вас. Будем считать это основным специфическим направлением вашего канала. — Хорошо, Елена Борисовна, — отозвался Смоленцев. — Кое-какие наметки у меня уже есть. Он сосредоточенно пролистывал свои бумаги. Совещание закончилось. Через несколько минут Елена, которая говорила с представителем армейской службы пропаганды, остановила Смоленцева на выходе из совещательной комнаты: — Я попрошу вас, Виктор… — Слушаю вас… Тон талантливого ведущего был труднопереводим, он, вероятнее всего, говорил: «Дело ваше, Елена Борисовна, если вы решили увеличить между нами дистанцию. Не знаю, чем вызвано это похолодание, но, воля ваша, — я как-нибудь переживу этот каприз или интригу». Елена Монастырская избегала встречаться с ним взглядом: — Вы должны были подготовить список… — Вот он, — протянул Смоленцев листок. Елена, не глядя, вложила документ в папку и нейтральным тоном продолжила: — Я жду вас у себя через пятнадцать минут. Аудиенция у Президента может состояться приблизительно через полчаса. Если, конечно, возникнет необходимость. Мы должны быть готовы к разговору. — Хорошо, — ответил Смоленцев, без интереса глядя куда-то в сторону… На этом они расстались. Он прошел по длинному коридору в сторону холла — вместе с последними из участников совещания. Среди них почти не было женщин, Елена предпочитала работать с мужчинами. Как, впрочем, предпочитают многие женщины — особенно те, у которых мужской склад ума. Его окликнул по пути Наумченко, и после недолгого торга Смоленцев, пользуясь его приподнятым настроением, просто-таки выцыганил двенадцать часов дорогущей павильонной съемки, и это примирило его до некоторой степени с потерей блестящей идеи. Виктор наконец прикурил сигарету (об этом он просто-таки мечтал последние полчаса), которую по привычке разминал в пальцах на протяжении всего разговора с Наумченко, и скрылся в комнате для курения: Монастырская с полгода назад бросила курить и теперь, как это бывает, совершенно не выносила табачного дыма. На совещании она однажды предложила закурившему (забылся — бедолага — и едва не попал в опалу) выйти, если тому невтерпеж, на время в курилку, а потом вернуться. После этого все предпочитали терпеть. Увидев вошедшего Виктора, из кресла в курительной комнате резко поднялся Олег Глушко и, затушив в пепельнице длинный окурок, не глядя на бывшего товарища, не сказав и слова, быстро вышел из помещения. Виктор Смоленцев машинально взглянул ему вслед. «Ведет себя, будто красна девица — трахнутая и брошенная. Обижен на весь свет… Определенно — это большая удача, что я избавился от него. Надо было еще раньше указать ему на дверь. Меньше было бы потерь…» Смоленцев уселся в кресло и задумался. Ситуация с Еленой Монастырской была непонятная: требование списка финансовых и организационных проблем, демонстративно холодный тон, возможно даже аудиенция с Президентом… Что все это значит? Если бы не холодный тон, не плохо скрываемое небрежение, можно было бы подумать, что удача повернулась к нему лицом. Впору было бы радоваться… Но при данной эмоциональной окраске все это напоминает скорее смену фаворита… Он обратил внимание на вошедшего в помещение мужчину только тогда, когда тот зачем-то защелкнул дверь на замок. Смоленцев удивленно вскинул брови. Мужчина направлялся к нему… Виктория Макарова, 5 часов 50 минут пополудни, 23 марта 1996 года, Кремль. Виктория не могла демонстративно стоять возле совещательной комнаты, поджидая Смоленцева, чтобы по приказу генерала «вести» его после совещания. Виктория была бы там как бельмо на глазу. Ну и как сотруднику службы безопасности ей такой непрофессионализм не шел бы в плюс. Профессионал должен получать удовлетворение от своей работы, должен уметь просчитывать ситуацию хоть на два-три хода вперед — как просчитывает гроссмейстер… Оглядев пустынный коридор, Виктория подумала: «Никуда Виктор Смоленцев не денется; выход из здания один». И заняла наблюдательную позицию на вахте 17-го блока. Это был действительно единственный выход (был еще аварийный, но всегда закрытый), через который посетители могли покинуть корпус. К тому же Виктория — сотрудник службы охраны — здесь «не торчала». Впрочем, с ее внешними данными девушка всюду была заметна — в этом смысле генерал Кожинов допустил просчет, когда приглашал ее на службу… Но во всем остальном Виктория Макарова доверие оправдывала — была сотрудник незаменимый: хорошо ориентировалась в ситуациях, быстро принимала решения, отлично стреляла, была скромна, интеллигентна; ожегшись с замужеством, отодвинула личную жизнь далеко на задний план и все свое свободное время посвящала службе… Совещание наконец закончилось. Разрозненными шумными группами участники совещания потянулись к выходу. Виктория, стоя в сторонке, поглядывала на них как бы без интереса. Но взгляд у нее был цепкий. Виктора Смоленцева девушка среди выходящих не видела. И пропустить не могла… Должно быть, он где-то задержался. Вполне могла оставить его после совещания и сама Монастырская. Ничего — человек не бандероль, не потеряется. Девушка взглянула на часы. Можно было еще немного подождать… Виктория подождала несколько минут после того, как прошли последние из участников совещания. И слегка забеспокоилась. Смоленцева все еще не было. Что-то следовало предпринять. Виктория нажала кнопку переговорника: — Репека. — Я. — Оставь Семенова за рулем и постой за меня на вахте, — Виктория говорила в микрофон, а сама все озиралась по сторонам, — я пойду вовнутрь, выясню, где объект. — Хорошо, иду. — Если он вдруг будет выходить — если мы с ним разминемся, — сообщи мне. Все понятно? — Просто, как капля воды, — отозвался Репека. — Конец связи… Виктория прошла коридором, заглянув по пути в курилку и в совещательную комнату. Везде было пусто. Девушка направилась в сторону персонального кабинета Елены Монастырской. Попутно пыталась анализировать ситуацию. По-видимому, объект был приглашен на отдельную беседу по поводу списка, о котором она говорила Смоленцеву утром… Навстречу девушке вышла сама Елена. — Виктория, — окликнула она. — Будьте любезны, отыщите и поторопите ко мне Смоленцева, его ждет сам… а он еще позволяет себе опаздывать! Хотя я говорила ему заранее. Это уж ни в какие ворота! Виктория была удивлена. И начала волноваться, хотя виду не показывала. Ей очень не нравилось, что Виктор Смоленцев каким-то необъяснимым образом сумел проскользнуть мимо нее. Телевизионщик, каких множество, а скрылся с искусством опытного разведчика. Неужели почувствовал, что его «ведут»?.. Для нее — сотрудницы службы охраны — это был бы непростительный промах. Девушка начинала нервничать: «А вообще эти телевизионщики — настоящие проныры. И при желании могут обвести вокруг пальца кого угодно». Хорошо зная Елену, Виктория отметила про себя, что та просто взбешена. Ну что ж… Девушка включила рацию: — Репека. — Я, — раздалось из наушника. — Срочно иди вперед — навстречу мне, — Виктория двинулась по коридору, — заглядывай по дороге во все кабинеты подряд. Под любым предлогом. Ты понял? — Так точно, лейтенант. — Это очень важно. Ищи Смоленцева, его срочно требует Принцесса… Вряд ли он покинул здание. Не вылез же через окно? — Хорошо, уже иду!.. — Конец связи… Александр Бондарович, 6.30 вечера, 23 марта 1996 гола, комната для допросов в Лефортово. Допрос Севы Могилевчука длился второй час. Бондарович дал ему посидеть полдня в камере — помариноваться. За это время появились результаты обыска: как и следовало ожидать — нулевые. Увы!.. Отпечатков пальцев Могилева на изъятом оружии тоже не оказалось. Хитрый он был жук. Так что даже обвинение в незаконном хранении оружия предъявить не представлялось возможным. Майор побывал в кабинете начальника службы СБНВФБ, доложил об успешном задержании авторитета, узнал последние новости из Америки и получил необходимые указания. Сева Могилев также с пользой провел день: прошел стандартную процедуру санобработки; у него изъяли, как и было сказано, шнурки, а кроме того — режущие и колющие предметы. Поселившись в одиночной камере, куда ему пока не дали ни постельных, ни письменных принадлежностей, он промыкался до двух часов дня в тяжких раздумьях (несмотря на показную браваду), а потом устроил небольшую «прокачку прав», в результате которой добился-таки обеда. Поскольку завтракать ему сегодня не пришлось, то паек лефортовской темницы был съеден с достаточно окрепшим аппетитом. Уголовники, как известно, отсутствием аппетита не страдают…