За весь день Вячеслав Могилевчук не смог ни переговорить с нужными людьми, ни «наехать» на зарвавшиеся коммерческие структуры, ни собрать «дань», ни «развести», ни напугать, ни «поставить на счетчик», ни отдать приказа об убийстве… Так что, с его точки зрения, день прошел зря. По вине этого напористого майора были упущены какие-то возможности. Допрос вывел его из состояния ожидания. Битый час Сева Могилевчук пытался понять, что задумала ФСБ, что означало его задержание — или арест? — на этот раз. Что это — самодеятельность чересчур сметливого майора, плановая трепка нервов или что-то серьезное? А если последнее — то где он мог проколоть ся? И что за падла навела на квартиру? Разговор шел все вокруг да около: уточнялись отношения задержанного с рядом отечественных, совместных и западных фирм. Могилевчук с ленцой и как бы расслабленно отвечал на некоторые вопросы, а по большей части отсылал следователя к бухгалтерам, юристам и руководителям соответствующих фирм, ссылался то на коммерческую тайну, то на незнание тонкостей той или иной операции, — и ждал, когда речь пойдет наконец о деле, когда кончится эта прелюдия, эта изматывающая проба сил, эта тягомотина. Сие могло случиться и сегодня, а могло произойти и на тридцатые сутки задержания (не на это ли намекнул в машине майор?), и опытный авторитет был к этому вполне готов. Он не стал бы тем, кем он был, если бы не мог быть выдержанным, если бы не владел в совершенстве правилами игры со следователем. Иногда эту игру Севе хотелось сравнить с партией в шахматы… — Не понял еще, в чем прокололся? — небрежно спросил Бондарович. Могилев изображал независимость — насколько это, конечно, было возможно в стенах тюрьмы. Сидел перед Бондаровичем на стуле, закинув ногу на ногу. — Майор, мы время тратим. Говори про дело, или отпусти в камеру, если нечего сказать. Так я с тобой только ужин пропущу, а это против правил. Ни в чем я не прокололся, — Сева пустил дым в потолок. — Пожалуй, ты прав, — вынужден был признать Банда, — проколов особых у тебя не было. — Тогда выпускай на волю или скажи, чтобы дали письменные принадлежности — буду жалобу писать, — все накручивал Сева Могилев. — И дай позвонить адвокату, хотя он, наверное, уже в курсе и сам вам названивает. Александр Бондарович тонко улыбнулся: — И здесь ты прав. Твой Игорь Розбаш уже с обеда околачивается в управлении. Могилевчук презрительно взглянул на Бондаровича, но внутренне насторожился, понимая, что наконец-то начался серьезный разговор. Александр посмотрел на Севу пристально — словно пронзил взглядом: — Когда в сентябре девяносто четвертого Япончик взорвал Тимофеева, кто стал его наследником? Сева молча затянулся. — Правильно, — кивнул Бондарович, — к январю зону Тимофеева поделили ты и Михай. Япончик фактически подарил ее вам. Или я не прав? Последовало молчание. Банда продолжал: — Сегодня у вас полный порядок: Япончик держит дело в Америке. Михай проводит наркотики через Дальний Восток. Ты занят отмывкой денег через Европу и Америку… — Ну ты даешь, начальник!.. — Большой концерн. Ну и, конечно, много мелких местных дел… Таких всегда хватает возле крупных дел — без суеты никому не обойтись… Все правильно пока? Сева пожал плечами: — Рассказывай, рассказывай — это твоя сказка. — А твоя? — Бондарович ухмыльнулся. — Ты мне свою не расскажешь? Не порадуешь? Сева поджал губы: — Я в законе, оперу не пою. — Ругаться вам Япончик не разрешает, — вздохнув, уточнил Бондарович, — да и повязаны вы крепко на одно и то же дело, хотя с разных концов, перспективы большие. Вроде делить вам нечего. — Делить всегда есть чего, — философски заметил Сева Могилевчук. Однако Александр пропустил его замечание мимо ушей: — Так вот ситуация в корне изменилась, но тебе об этом еще ничего не известно… — Решили позаботиться обо мне и вытащили с утра под пистолетом для консультации? — Могилев откинулся на стуле и принялся покачивать ногой. — Спасибо за доброту, я лучше домой пойду. — Лет через… Глаза Севы стали злыми: — Через сколько? — Япончика взяли на горячем. Сегодня весь день ведутся допросы. — Где? Бондарович закурил новую сигарету, открыто наблюдая за лицом «вора в законе». Глядеть на него Банде удовольствия не доставляло. Казалось бы, обычное лицо делового человека, волевого и уверенного в себе. Однако лицо это могло вмиг искривиться в отвратительной гримасе, а правильная и спокойная речь в любую секунду могла смениться изощренной и грубой «феней». Кто-кто, а уж Сева «феню» знал!.. Точно так же деловой человек мгновенно превращался в нем в «делового» — вора, для которого грабежи, вымогательство и убийства — такие же привычные операции, как кредит и оплата налогов. Могилевчук заинтересовался и забеспокоился. Понятно, арест Япончика не мог не затронуть его интересов, и реагировать тут нужно было быстро… Бондарович заметил его беспокойство: — Допрос ведется в Америке, конечно. Он же на родину не собирался. — На чем он спекся? — Вымогательство, взят с поличным. — Туфта!.. — сверкнул глазами Сева. — Пытался получить с фирмы «Саммит Интернешнл» три с половиной миллиона долларов для банка «Чара». Знакомо? Несколько секунд длилось встревоженное молчание. Банда подмигнул собеседнику: — Конечно, знакомо. Ты сам выводил Садыкова и Коростышевского на Япончика. Они приехали в Нью-Йорк и вместе с Япончиком попытались накатить на «Саммит Интернешнл», а те струсили и обратились в ФБР. Сева расслабился с довольно натянутой улыбкой: — Допустим. Мне что до этого? У Япончика свои дела, а у меня свои. — Брехня, Могилевчук, — засмеялся Александр, — плохая мина при плохой же игре. Япончик оставит теперь активную деятельность на много лет. Как бы дело ни пошло, а ФБР и суд присяжных засадят его на максимально возможный срок, — просто для того, чтобы показать, что им не надо русской сволочи на своей земле, собственной уголовщины хватает. А что из этого следует? Сечешь за мыслью? — Что? Голос Севы не дрогнул, сигарета в руках не затряслась, но Бондарович прекрасно понимал, что мозг вора в законе сейчас лихорадочно просчитывает все возможные последствия этого внезапного ареста в Америке. — На деятельность всех фирм, связанных с Япончиком, будет наложен арест и будет произведена их тщательная и детальная проверка. — Ну, и что? — Это значит, что Интерпол проверит и твой «Арбат интернешнл», по которому деньги идут в Будапешт, и «Ритуал», и «Аткома» в Вене, и «Славик Инкорпорейтед» в США, — перечислял по пальцам Бондарович; он неплохо владел информацией. — Еще назвать? — Как хочешь. — Как по-твоему, что найдут? — Ничего, — голос Могилевчука был холоден, как затвор пистолета на морозе. Александр опять сверлил Севу глазами: — Может быть, и ничего. Хотя вряд ли… Но самое главное, ты понимаешь, не в этом. — Так в чем же, чем ты меня хочешь напугать, майор? Интерполом? Плевал я на него, — Могилевчук и правда едва не плюнул на пол; наверное, бандиту все труднее было держать себя в руках — он был довольно импульсивный человек. — Япончик надолго вышел из активной игры. Он, конечно, сможет и из камеры при помощи адвокатов вести стратегическую линию вашей «корпорации» или «фирмы», Как ее называет ваша «братва», — начал объяснять Александр. — Но кто-то из ближайших помощников должен заменить его по многим тактическим или, если хочешь, рутинным, вопросам здесь, на свободе… — Известно, заменят, — согласился Сева. — А теперь представь, что ты сначала просидишь в Лефортово тридцать дней, потом я предъявлю тебе обвинение в незаконном вывозе капитала за рубеж — на основании тех документов, которые мне предоставит Интерпол за эти тридцать дней. Вполне реальная перспектива, правда?.. — Александр чувствовал, что садится на белого коня. — И еще я побеспокоюсь, чтобы «тюремная почта» для тебя работала очень плохо, и Розбашу твоему продажному создам некоторые затруднения, чтобы он твои «ксивы» на волю не таскал… Могилевчук слушал его с мрачной физиономией.