Александр продолжал: — У меня есть кнопки, на которые я могу нажать. Как ты думаешь, к каким последствиям это приведет для тебя? — А для тебя? — в глазах вора блеснула неприкрытая ненависть. «Проняло, проняло сукиного сына, — понял Бондарович. — Теперь все пойдет, как по-писаному: сначала угрозы, потом предложения взяток, потом „торговля“ на моих условиях… Никуда ты, голубчик, не денешься. Закукарекаешь, если захочу, а нужно будет, — закукуешь!» — Подходим к сути дела? — усмехнулся Александр. Сева Могилевчук крепился из последних сил: — Ну, ну, прыткий!.. — У кого-то из ваших есть сейчас шанс хорошо выдвинуться, — как после смерти Тимофеева, когда вы поделили «орехово-борисовскую» долю, как после отстрела Квантришвили… Но для этого нужно быть на свободе. Такая малость! Всего лишь выбраться отсюда… А ты можешь сильно опоздать к дележу. Что скажешь? Могилев несколько помягчел: — Скажу, что ты не по чину разговор затеял, майор. У меня в моей епархии звание, считай, «генеральское». А ты кто такой, чтобы со мной торговаться? — Сева нагло усмехнулся ему в глаза. — Завтра тебе скажут меня выпустить, ты и выпустишь. — Ошибаешься, не выпущу. — Как миленький, выпустишь. И не пикнешь! Вот и все, что будет. Или ты хочешь свою долю, отдельную? — Насчет «моей доли» я уже все слышал, что твоя братва могла мне предложить, да и ты прекрасно знаешь, что они в ответ слышали, — Бондарович откинулся на спинку стула. — Не хорохорься, Могилевчук. Тоже мне, генерал. Не смотри, что у меня одна звезда на погонах, не обманывайся. Приходилось мне и с Япончиком работать, пока он за море не свалил, и настоящих генералов допрашивать. Бывших, конечно, теперь они просто зэки. Впрочем, не исключено, что с тобой захотят поговорить и чины повыше моего. Только вот в чем дело: рекомендовать им, кого следует разрабатывать в дальнейшем, буду я. А для этого я должен хорошо с тобой поговорить. Сева принял информацию к сведению; он вообще был сообразительный человек — иначе не достиг бы таких высот «в своей епархии»: — Чего от меня хотят? Стучать? Я «вор в законе» и на «кума» не работаю. Александр покачал головой: — Да брось ты! Процентов семьдесят из ваших «законников» были в контакте, и подписки многие давали: «Отказываюсь от воровского звания и проповедования воровских идей… Обязываюсь помогать и содействовать пресечению… Прошу перевести в больничку…» — Бондарович брезгливо скривился. — Грош цена вашей философии, когда петух клюнет… когда в перспективе — на задворках остаться. — Думаешь, и я такую ксиву напишу? — глаза Могилевчука бегали, выдавая его растерянность. На этот раз смолчал майор, оставляя Севе простор для соображения. К тому же Александр не хотел без особой нужды злить волка. Сева рассуждал вслух: — Семьдесят процентов! Это брехня ваша, специально для дураков. Суки, конечно, везде были. За всех я голову не положу. Но скорее, из ваших «рексов» семьдесят процентов на прикормке у «братвы» состоят. А всей правды ни ты, начальник, ни я, — оба не знаем. — Вся правда мне ни к чему, — Банда взял серьезный тон. — А вот кое-что важное мы хотим от тебя услышать. И тебе это не сильно повредит… — И что я получу с этого? — стрельнул глазами Могилевчук. — Что ты уполномочен предложить? — Вот видишь, Могилев, ты уже торгуешься с майором. Забыл про свой «высокий чин», — усмехнулся Александр. — Всего два часа тебя потребовалось колоть. И все — спекся. Слабоват… Авторитет встрепенулся: — Гонишь лошадей. Я с тобой по рукам не ударял. А за спрос, как говорится, в лоб не бьют… — От меня лично ты бы пулю получил, с моим удовольствием, — как говорят в Одессе. — Уже не один от вас получил… Бондарович хмыкнул про себя: что ж, он не далек от истины, есть и такая буква в алфавите. С середины восьмидесятых и особенно в начале девяностых одновременно существовали две «методологии» в разработке организованной преступности. Одна служба пыталась бороться с «генералами» преступного мира всеми способами, используя в том числе и провокации, и устранение, и много еще чего… ГБ в те времена, напротив, пошла на санкционированные контакты с «авторитетами». — На Отари Квантришвили намекаешь? — Ты сам себе намекаешь. — Да, с кем-то он сильно пересекся. Но его смерть обсуждать не будем, достоверной информации по ней все равно получить нельзя. Не думаю, во всяком случае, что стоит открывать охоту: начнешь стрелять — не остановишь потом стрелков. А насчет пули нечего обиды строить, ты бы в мою сторону курок спустил не задумываясь… –..гранатомета, — подтвердил Могилевчук. — Ну вот и обменялись любезностями. Устранение «авторитетов» мало что дает, — наоборот, сошки помельче начинают грызню за их «наследство», со стрельбой в городе. Это только напрягает обстановку. К тому же часто страдают невинные. Чаще, чем хотелось бы. И чаще тех, кому следовало бы пострадать. Сейчас нужно другое, и это важно. Через три месяца выборы… — Вот ты куда гнешь, — к облегчению Севы дело стало проясняться. — И что вы придумали? Чтобы я «пацанов» пустил голоса Президенту собирать? Разве они похожи на овец?.. Опять обижаешь, начальник. — Никуда я тебя не гну, — Александр старался ввести разговор в спокойное русло, и, кажется, это получалось; собеседник его был из тех, с кем можно войти в контакт; обычно контактность Александр чувствовал безошибочно. — Все противники Президента заинтересованы сейчас в одном — в дестабилизации ситуации. Чем больше скандалов и преступлений — тем лучше выглядит оппозиция. Сева Могилев улыбнулся краешками губ: — Предлагаешь «братву» в отпуск отправить? Извини, не в силах. — Нет. Речь идет в первую очередь о терактах и провокациях. О вооруженных группах. О торговле оружием. Сева покачал головой: — В столице и так сплошные облавы. Братва «волыны» попрятала, того и гляди, залетишь. Мало? — Мы контролируем ситуацию, но идет война, и опасны сейчас две группы. Первая — это хорошо законспирированные и организованные группы чеченских боевиков. В Москве им, конечно, действовать сложно — просто в силу этнической принадлежности. Их проверяют на каждом шагу как «лиц кавказской национальности». Поэтому несравнимо большая опасность исходит от отечественных бандитов — их пытаются и будут пытаться использовать в политических целях. Взрыв в Нальчике исполняли русские наемники, как утверждает Радуев. В Москве этого не должно произойти. Или тебе все равно? Ты не русский? Совсем-совсем не патриот? — Я гуляю по другой стороне улицы. — Это неважно. Во время войны бывшие зэка на фронте подвиги совершали… Факт. Могилевчук сосредоточился. Думал. — Как вы себе… — начал он. — Все, Могилевчук, — Александр Бондарович захлопнул папку на столе, — отправляйтесь к себе в камеру и думайте там. Думайте, чем можете оказаться полезны. Мы не требуем от вас ничего экстраординарного, ничего, что бросило бы тень… на «авторитет»… Ну и… — Александр на секунду задумался, подбирая подходящие слова. — Не мне вам объяснять, как используют ваши «братки» время, пока вы «не при делах» в этой ситуации, — Бондарович потянулся к звонку, чтобы вызвать конвой. — А что правда из того, что вы сказали о Япончике? — предупредил его движение Сева, оба они перешли на «вы», осторожничали. — Это не туфта? — Не туфта. Сева развел руками: — Почему я должен верить? Александр Бондарович взглянул на часы, поднялся и включил радио на стене: — Скоро программа новостей по «Молодежной», наверняка там будет и об аресте Япончика. Как-никак он бандит знаменитый. Слушайте, а завтра вам принесут газеты. Комната для допросов наполнилась звуками классической музыки. Чтобы занять время, Бондарович продолжил лекцию о Япончике: — Понятно, что он наймет кучу адвокатов и будет бороться до конца, но по нашим сведениям, даже если не удастся доказать ничего, кроме вымогательства, ему все равно грозит большой срок. Есть санкционированные записи телефонных разговоров, которые будут приняты в качестве доказательств на суде. Так что существование преступной организации будет доказано. А дальше — как пойдет следствие. В результате, по нашим прогнозам, от десяти лет до пожизненного. Учтите и самое простое: само следствие протянется не меньше года… То есть времени у ваших конкурентов — выше головы… Сева хмурился. Все это он и сам понимал. Музыка из радиоточки прервалась на половине произведения. Взволнованный голос диктора неожиданно сообщил: «Уважаемые слушатели! Вы находитесь на волне канала „Молодежный“. Мы в студии сейчас испытываем то же чувство скорби и гневного нетерпения, что и вы. К тому же у нас недостаточно информации. Однако в ближайшее время ситуация, кажется, прояснится. Не покидайте наш канал». Александр и Сева Могилевчук переглянулись.