– За своеволие на войне наказание одно. – Что? – Скараба повернулся к Глинешу. Поляк же достал пистолет и выстрелил ему в сердце. Бывший заместитель сотника охнул, рухнул на асфальт и забился в предсмертных судорогах. Строй вздрогнул, но никто ничего не сказал. Все с испугом смотрели то на труп Скарабы, то на нового командира. А Глинеш спокойно вложил пистолет в кобуру, поправил ремень, указал на труп и продолжил монолог: – Повторюсь, своеволие на войне карается смертью. Так будет с каждым, кто не выполнит приказ или совершит какие-либо действия самовольно. План на сегодня. В одиннадцать – полоса препятствий, усложненный вариант. После обеда и короткого отдыха в пятнадцать часов контрольные стрельбы из автоматов и пистолетов. В восемнадцать – трехкилометровый кросс. В остальном по распорядку дня. Вопросы? Вопросов у боевиков не было. Глинеш приказал: – Пять человек первой шеренги с левого фланга, взять плащ-палатку, лопаты, вынести труп за территорию базы в лес, где и закопать. Место захоронения выровнять, утрамбовать, заложить дерном, лишнюю землю убрать. Ничего не должно указывать на то, что в лесу могила. Старший похоронной команды – крайний фланговый боец. Боевик, стоявший с левого края первой шеренги, крикнул: – Есть! – А вот вопить не надо. Здесь и так все хорошо слышно. Похоронной команде приступить к захоронению, остальным зайти в свои отсеки. Через час я проверю порядок в них. Подготовиться к контрольным занятиям. Разойтись. Лютому остаться! Боевики бросились к главному корпусу. Глинеш подошел к Миковичу и заявил: – Знакомство состоялось, господин куратор. – Не слишком ли круто? – В подразделении должен быть идеальный порядок, крепкая дисциплина в сочетании с высоким профессионализмом. Только тогда можно рассчитывать на успех при проведении боевых операций. Я знаю, как сделать из этой, извините за грубость, банды отряд, способный решать задачи любой сложности. – Сколько на это потребуется времени? – Об этом скажу после контрольных занятий и личной беседы с каждым бойцом. То есть завтра утром. – Хорошо, Мацей, но учтите, у нас времени в обрез. – Я в курсе. Неделя есть. Надеюсь, ее хватит. Если же придется кого-то заменить, то прошу разрешения на привлечение собственного резерва. У меня есть пять парней, прошедших огонь и воду. Но оплата их услуг выше, чем у бойца сотни. – Были бы результаты, а деньги я найду. – Кстати, господин Микович, за проваленную операцию у Зареченска бойцам сотни выплачено вознаграждение? – Нет, конечно. За что? За то, что сотня понесла неоправданные потери, позорно бежала от города? – Не только сотня, но и национальная гвардия. Насколько мне известно, батальоны бригады отошли с выгодных позиций? Микович посмотрел на Глинеша и спросил: – Что вы предлагаете? – Выплатить бойцам пятьдесят процентов причитавшейся суммы. За счет сэкономленных средств увеличить вознаграждение раненым, обеспечить семьи погибших денежным пособием. Если не сделать этого, то скоро вы не найдете желающих вступить ни в национальную гвардию, ни в какие-то другие боевые формирования. А люди, исходя из целей и задач, определенных временным правительством, вам будут очень нужны. Глупо терять тех, которые уже имеются. – Хорошо. – Микович вздохнул. – Последую вашему совету. В лагерь деньги привезут в ближайшие дни. Семьи раненых и погибших получат их немного позже. Надо еще уточнить, кто ранен, убит или попал в плен к террористам. Да, что касается пленных. Вы считаете, что их семьям тоже стоит заплатить? – Да! – Без выяснения обстоятельств пленения? – А у вас есть возможность выяснить эти обстоятельства? – Хорошо. Что вы намерены делать с Лютым? Глинеш повернулся к бывшему сотнику: – Лютый! – Я! – Ко мне! Лютый подошел, козырнул и спросил: – Меня вы тоже хотите расстрелять? – Во-первых, господин Лютый, я делаю вам замечание за появление перед подчиненными с перегаром. От вас разит как от винной бочки. Во-вторых, если бы я считал вас заслуживающим смерти, то вы уже лежали бы рядом со своим заместителем. Я наслышан о вас. Вы беспринципный тип, по сути бандит, не отягощены совестью, порядочность вам не знакома. Вы, говоря проще, подонок, ради денег, собственного благополучия готовый на все. Но как раз такой человек нужен мне в качестве заместителя. С новыми обязанностями, минимумом прав и более жестким отношением к малейшему нарушению дисциплины. Я не говорю о своеволии. В этом сейчас, думаю, нет никакой необходимости. Вы согласны на должность заместителя командира отряда или сотни, как вы привыкли называть свое формирование? – У меня есть выбор? – Конечно. Выбор есть всегда. Далеко не все, только единицы способны сделать его правильно. Люди чаще ошибаются и тем самым значительно укорачивают себе жизнь. Так каков будет ваш ответ? – Я согласен. – Разумно! Сегодня вы проходите проверку вместе со всеми, завтра, когда поступят деньги, займетесь их выдачей. После чего я представлю вас, и мы вместе определимся со штатом подразделения. Замечу, что кто-то из нынешних бойцов может не пройти проверку. Отпустить их мы не имеем права. А посему ликвидацией должны будете заняться лично вы. За пределами лагеря. Я предпочел бы, чтобы все прошли проверку, но держать абы кого не имею права. Я ясно изъясняюсь? – Так точно! – ответил Лютый, мгновенно утерявший все свое прежнее высокомерие. – Разрешите вопрос? – Да! – Значит, сотне все же решено выплатить вознаграждение? В разговор вступил Микович: – Благодаря господину Глинешу, Лютый, я пошел на этот шаг. Поляк добавил: – Все бойцы, вернувшиеся из-под Зареченска, получат пятьдесят процентов обещанного вознаграждения. Почему так? Объясню. Другая половина пойдет на лечение раненых, выплату компенсаций семьям погибших и оказавшихся в плену. Это справедливо. Сколько человек из вашей сотни захвачены сепаратистами? – Таких данных у меня нет. Но думаю, если кто-то и оказался в плену, то совсем скоро мы о них узнаем. Господин Глинеш, разрешите мне поговорить с господином Миковичем наедине? – Пожалуйста. – Глинеш отошел в сторону и стал смотреть, как похоронная команда укладывает труп Скарабы на плащ-палатку. Он глядел на это совершенно безразлично, словно бойцы отряда собирались хоронить не человека, а собаку, которую пришлось умертвить из-за того, что у нее от старости отказали лапы. Впрочем, бандита Богдана Скарабу можно было бы назвать человеком лишь условно. Он давно превратился в кровожадного, дикого зверя. – И что ты хотел? – спросил Микович. – Я понимаю, с чем связано мое смещение, и принимаю его. Как говорится, получил, что заслужил, хотя моей вины в провале общей операции в Зареченске не было. А если и была, то в незначительной степени. Назначение нового командира объяснимо и обоснованно. Я готов служить стране в любой должности, даже рядовым. – Похвально, – заявил Микович и усмехнулся. – Но ты ведь не для этого завел разговор. Я тебя хорошо знаю. Говори, что хотел. – Вы правы, незачем терять время. Я хотел узнать о своем вознаграждении, коли уж вами принято решение об оплате работы сотни. Само собой, ни о каких премиальных и речи быть не может, но пятьдесят процентов от суммы, обещанной лично мне, вы заплатите? – Пятьдесят тысяч долларов? Нет, Лютый, ты получишь ровно столько, сколько и остальные бойцы. – Но ведь у нас был договор! – Ты хочешь, чтобы я подключил к нашему разговору господина Глинеша? – Не надо, я все понял. – А понял, Влас, так ступай и выполняй распоряжение начальника. Лютый отправился к боевикам, злой от унижения, от бессилия, невозможности что-либо изменить. Оказывается, его могущество, в которое он уверовал, ничего не стоило. Появился какой-то поляк, и все. Сотник стал одним из бандитов. Ему пришлось прибраться в отсеке. Давно он не брал в руки тряпку, все больше оружие, но с этим поляком шутки плохи. Вон как обошелся со Скарабой. Пуля в сердце – и все разговоры. Ни суда тебе, ни приговора, ни адвокатов. Этот Глинеш, служивший в какой-то специальной структуре НАТО, реально крут. Ровно в назначенное время сотня, переименованная в спецотряд «Запад», прошла проверку на полосе препятствий, отстрелялась из автоматов и пулеметов, пробежала трехкилометровый марш. Мацей Глинеш внимательно смотрел за действиями боевиков. После завершения проверки он сразу же перевел в резерв пять человек, хотя они выполнили нормативы. Наверное, что-то все-таки не понравилось в них строгому поляку. Впрочем, хорошо, что новый командир перевел бойцов в резерв, а не отчислил их из отряда. Пришлось бы тогда Лютому ликвидировать целую группу. Глинеш молча осмотрел отсеки своих новых подчиненных. Он сказал об этом на вечерней поверке. Такое новшество было введено поляком, который явно тяготел к армейскому порядку. – Я видел ваши норы, где вы проводите свободное время. В них чего только нет! Не хватает, пожалуй, лишь женского белья. Так, бойцы, не пойдет. После отбоя выбросить из отсеков все лишнее. А чтобы вы не ломали над этим головы, я скажу, что в помещениях временного пребывания должны быть кровать, заправленная и выровненная, стол, стул, шкаф для формы, подставка для обуви и ее чистки. Стандартный коврик, пара бутылок минеральной воды в холодильнике и чистые занавески на вымытых окнах. Курение в помещении запрещено, так что ни сигарет, ни пепельниц в отсеках не должно быть. Сигареты держать в каптерке, дымить в курилке на улице. Особо предупреждаю: никакого спиртного! Если найду у кого бутылку или фляжку с водкой, спиртом, коньяком или самогоном, сразу же лишу части денежного довольствия. Телевизоры и радиоприемники убрать. В общей комнате отдыха будете смотреть новостные программы. Пока технику сдать в каптерку. Позже, когда получите увольнение, вывезете ее домой. О том, что вы теперь бойцы спецподразделения, никому ни слова. Включая самых близких людей, жен, родителей и так далее. В отряде вводится армейская дисциплина. Выход с территории объекта только по разрешению, строго в определенном порядке. Самовольное оставление базы приравнивается к дезертирству. Неважно, сколько самовольщик будет отсутствовать, сутки или полчаса. Господин Лютый, который ранее командовал сотней, с этого момента мой заместитель. Вы обязаны исполнять его приказы, но только в мое отсутствие. Я лично определю новый распорядок дня, начало боевой подготовки. С некоторыми бойцами я успел сегодня побеседовать, с остальными разговор будет завтра. Вопросы?