Не трудно представить, какими идиотскими заголовками пестрели полосы газеты: НИТИ ТЯНУТСЯ ЗА РУБЕЖ. НОВОЕ ДЕЛО КУТЮПОВА?.. ДРАМАТИЧЕСКАЯ РАЗВЯЗКА ЖИЗНИ ТАЙНОГО АГЕНТА. Одни журналисты узнавали почерк чекистов, другие — методы британской Интеллидженс сервис. Мегрэ огляделся, не понимая, почему это вдруг ему стало неуютно. И понял. Из окна от застывшего моря повеяло прохладой. Он встал и задернул шторы. «Так, так! А в этом кресле с подушками, несомненно, сидела женщина за каким-нибудь рукоделием…» Рукоделие и впрямь отыскалось — вышивка на маленьком столике. «Другая сидела в том уголке». А вот и книга: «Личная жизнь Рудольфе Валентине»… «Теперь не хватает только Джины с матерью…» Внимательно приглядевшись, можно было заметить легкое покачивание воды возле прибрежных скал. Мегрэ снова взялся за фотографию с отметкой фотографа из Ниццы. «Чем меньше шума, тем лучше!» Иначе говоря, от него требовалось как можно скорее разузнать правду и разом оборвать все досужие разговоры журналистов и населения. Послышался шум шагов по гравию дорожки в саду. И через несколько мгновений из прихожей донесся низкий и довольно мелодичный звон колокольчика. Мегрэ отправился к двери и, открыв ее, увидел перед собой двух женщин и мужчину в полицейской Фуражке. — Вы можете быть свободны… Я займусь ими. Входите, сударыни!.. Полное впечатление, что он принимает гостей. Мегрэ еще не успел как следует разглядеть их лица, но ему в нос уже ударил сильный аромат мускуса. — Надеюсь, вы наконец поняли… — заговорила одна из женщин слегка дрогнувшим от волнения голосом. — Черт возьми!.. — перебил ее Мегрэ. — Входите скорей… И устраивайтесь поудобнее. Женщины вошли в дом, и комиссар смог их наконец рассмотреть. Испещренное морщинами лицо матери покрывал толстый слой белил и румян. Старуха остановилась в центре гостиной и оглядывалась, будто хотела убедиться, что ничего не пропало. Вторая, помоложе, вела себя более настороженно: изучающе поглядывая на Мегрэ, она поправляла складки на платье и с деланным кокетством улыбалась. — А это правда, что вас специально прислали из Парижа? — Снимайте пальто, прошу вас… И присаживайтесь, где вам привычнее. Женщины еще никак не могли сообразить, чего от них хотят. Чувствовали себя чужими в собственном доме. И боялись подвоха. — Посидим, потолкуем втроем… — А вы что-нибудь уже узнали? Старуха резко оборвала дочь: — Не болтай лишнего, Джина! Честно говоря, Мегрэ до сих пор никак не удавалось настроиться на серьезный лад. На мать, несмотря на обильную косметику, было просто страшно смотреть. А пышнотелая, даже, пожалуй, чересчур, дочка, обтянутая темного цвета шелками, тщетно силилась изобразить образ роковой женщины. И потом, этот свежий запах мускуса, которым и без того пропитался воздух в комнате! Ни дать не взять жилье консьержки в провинциальном театре! Какая тут тебе драма! Какая загадка! Мамаша вяжет, присматривая за дочкой! А та почитывает о личной жизни Валентине! Мегрэ снова занял место в кресле Брауна и лишенным всякого выражения взглядом принялся разглядывать обеих хозяек дома, невольно и не без смущения вопрошая себя: «И что этот чертов дуралей Браун мог делать в течение десяти лет с этими двумя бабенками?» Десять лет! Долгие, похожие друг на друга дни, с солнцем и запахом мимозы, с колыханием за окном бескрайней синевы, и сонливые, нестерпимо медленно ползущие вечера, тишина которых нарушалась лишь плеском волн на скалах, а рядом две женщины: старуха в кресле и ее дочь возле торшера с абажуром из розового шелка… Мегрэ машинально вертел в руках фотографию Брауна, имевшего наглость походить на него самого. Глава 2 Расскажите мне о Брауне… — Чем он занимался по вечерам? Положив ногу на ногу, Мегрэ тоскливо взирал на старуху, пытавшуюся изображать светскую даму. — Из дома мы выходили редко… Обычно дочь читала, а я… — Расскажите мне о Брауне! Старуха обиженно протянула: — Он ничего не делал. — Радио слушал, — вздохнула Джина, приняв очередную томную позу. — Насколько я люблю настоящую музыку, настолько же сильно ненавижу… — Расскажите мне о Брауне. Он ничем не болел? — Если бы меня слушал, — вмешалась мать, — не страдал бы ни печенью, ни почками… Мужчина после сорока… Лицо Мегрэ тотчас выразило чувства человека, которому приходится выслушивать, как жизнерадостный олух травит старые шутки, ежеминутно заливаясь хохотом. Обе хороши! И чопорная старуха, и ее дочка с позами пышущей здоровьем одалиски. — Вы сказали, что в тот вечер он вернулся на машине, прошел через сад и упал на пороге… — Как если бы был мертвецки пьян, да! Я даже прокричала в окно, что не пущу его в дом, пока он не приведет себя в человеческий вид… — Он часто приходил навеселе? И опять ответила старуха: — Если бы вы только знали, сколько нам пришлось вытерпеть за эти десять лет… — Он часто приходил навеселе? Каждый или почти каждый раз, когда выбирался из дому… Совершал паломничества, как мы говорили… — И частенько ему доводилось совершать подобные паломничества? Мегрэ не смог скрыть довольную улыбку. Выходит все же, Браун не все вечера коротал в обществе этих двух женщин. — Да почти каждый месяц. — И сколько они длились? — Чаще всего он уезжал на три дня, четыре, изредка задерживался дольше… Домой возвращался грязный, воняющий перегаром… — И тем не менее вы позволяли ему уезжать? Молчание. Старуха заметно напряглась и бросила на комиссара пронзительный взгляд. — Но ведь деньги нужны! — А разве нельзя было сопровождать его? Джина поднялась со своего места, вздохнула и устало махнула рукой: — Как это тягостно!.. Но я открою вам всю правду, господин комиссар… Мы не были обвенчаны, хотя Уильям всегда обращался со мной как с законной супругой, даже пригласил, как сами видите, мою маму жить вместе с нами… Все называли меня не иначе как госпожой Браун… В противном случае я бы ни за что не согласилась здесь жить.