Забери от меня это горбатое уродище! Я не хочу ее видеть! Это твоя дочка, точно так же, как и моя. Да? Мои дети — нормальные! Как ты смеешь… Как ты смеешь намекать… Это в твоей эльфьей родне были чаровницы. Это ты прервала первую беременность. Вот все из-за чего. У тебя порченая эльфья кровь и лоно, женщина. Поэтому ты рожаешь уродов. Это несчастное дитя… Такова была воля богов! Это твоя дочь, точно так же, как и моя! Что мне было делать? Удушить ее? Не перевязывать пуповину? Что мне делать теперь? Вывезти ее в лес и оставить там? Чего ты, о боги, от меня хочешь? Папа! Мама! Вон, чудовище! Как ты смеешь! Как ты смеешь бить ребенка! Стой! Куда ты? Куда? К ней, да? К ней? Да, женщина. Я — мужчина, мне вольно удовлетворять желание, где хочу и когда хочу. Это мое естественное право. А ты мне отвратительна. Ты и плод твоей вырожденной матки. Не жди меня к ужину. Я не приду ночевать. Мама… Почему ты плачешь? Зачем ты бьешь меня и отталкиваешь? Ведь я была послушной. Мама! Мамочка! *** — Способна ли ты прощать? — Я уже давно простила. — Насытившись первой местью? — Да. — Ты сожалеешь? — Нет. *** Боль. Чудовищная боль истязаемых рук и пальцев. — Да, я виновна! Ты это хотела услышать? Признание и раскаяние? Ты хотела увидеть, как Йеннифэр из Венгерберга кается и бьет себя в грудь? Нет, такого удовольствия я тебе не доставлю. Вину признаю и жду кары. Но моего раскаяния ты не дождешься! Боль доходит до предела. — Ты перечисляешь мне преданных, обманутых, использованных, ты обвиняешь меня от имени тех, кто умер от моей ли руки, или из-за меня покончивших с собой? То, что когда-то я подняла руку на самое себя? Значит, были основания! И я не жалею ни о чем! Даже если б могла повернуть время вспять… Я не жалею ни о чем. На ее плечо опустился сокол. Башня Ласточки. Башня Ласточки. Спеши к Башне Ласточки, доченька. Поет петух Камби. *** Цири мчится галопом на вороной кобыле, пепельные волосы разметал ветер. С лица льется и брызжет кровь, яркая, живая… Вороная кобыла взвивается птицей, гладко перемахивает над воротами. Цири качается в седле, но не падает… Цири среди ночи, в каменисто-песчаной пустыне, с поднятой рукой, из руки вырывается светящийся шар… Единорог, разгребающий копытом щебень… Много единорогов… Огонь… Огонь… Геральт на мосту. В битве. В огне. Пламя отражается в острие меча. Фрингилья Виго, ее зеленые глаза широко раскрыты от удовольствия, ее темная стриженая головка лежит на раскрытой книге, на фронтисписе… Видна часть заглавия: «Заметки о смерти неминуемой»… В глазах Фрингильи отражаются глаза Геральта. Бездна. Дым. Лестница, ведущая вниз. Лестница, по которой надо пройти. Что-то кончается. Надвигается Tedd Deireadh, Час Конца… Тьма. Сырость. Пронизывающий холод каменных стен. Холод на запястьях, на щиколотках. Боль, пульсирующая в изуродованных руках, разрывающая размозженные пальцы… Цири держит ее за руку. Длинный, темный коридор, каменные колонны, а может, статуи… Мрак. В нем шепоты, тихие, как шум ветра. Двери. Бесконечное множество дверей с гигантскими тяжелыми створками беззвучно отворяются перед ними. А в конце, в непроглядной тьме — те, которые не откроются сами. Которых открывать нельзя. Если боишься, вернись. Эти двери отворять нельзя. Об этом ты знаешь. Знаю. И все-таки ведешь меня туда. Если боишься — вернись. Еще не поздно. Есть еще время возвратиться. А ты? Мне — поздно. Поет петух Камби. Пришел Tedd Deireadh. Aurora borealis. Рассвет. *** — Йеннифэр, проснись. Она подняла голову. Посмотрела на руки. Обе на месте. Целые. — Сигрдрифа? Я уснула… — Идем. — Куда? — шепнула она. — Куда теперь? — Я тебя не понимаю. Идем. Ты должна это увидеть. Случилось нечто… Нечто поразительное… Никто из нас не знает, как и чем это объяснить. Но я догадываюсь. Милостью… Снизошла на тебя милость богини, Йеннифэр. — О чем ты, Сигрдрифа? — Взгляни. Она взглянула. И громко вздохнула.