– А ты? Неужели тебе никогда не хотелось поехать куда-нибудь на экзотический остров? Поваляться в шезлонге на берегу океана? – А фирму на кого оставлю? – Да хоть на Эдичку! А что? Он вполне взрослый, Тося говорила, что у него множество идей по развитию вашего бизнеса. – Идей! – усмехнулся Новиков. – Да это полный бред. Стоит мне хоть на минуту уехать, и он накупит какой-нибудь ерунды типа аппаратов по завариванию «Доширака». – А если нет? По-моему… – Катя включила кофемашину, и Новиков не услышал части фразы. – …недооцениваешь его. – Сложно оценить то, что абсолютно ничего не стоит, – отрезал Сергей. Разговор начинал напрягать его, поэтому он решил поступить так, как всегда в подобных случаях, а именно покинуть поле боя. – Извини, мне пора. Дела. – И кофе не попьешь? – В голосе жены явно были слышны нотки разочарования. – На работе. Уже выходя из подъезда, он подумал, что поступил как-то неправильно, даже хотел вернуться, но передумал. Может быть, зря, потому что через неделю, опять же за завтраком, Катя положила перед ним синюю пластиковую папку. – Что это? – спросил он. – Я развожусь с тобой, Новиков. Наш юрист подготовил документы. От тебя требуется только подписать. Сергея охватило ощущение дежавю. Что-то подобное – только без папочки и юриста – уже было в их с Катей жизни, в день, когда он приехал в Нижние Грязи, узнав о смерти родных. Кто-то из философов, то ли Гегель, то ли Маркс, сказал, что в истории все повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса. В первый раз Новикову действительно было тяжело, но они с Катей сумели найти общий язык. Если сейчас все это – документы, юрист, развод – всего лишь фарс… – Катюш, – он подошел к жене, взял ее за руки, – может, не стоит рубить сплеча? Хочешь поехать в эту, как там ее, Фердинанду? Да черт с ней, поедем! – Не в Фердинанде дело. – Она решительно освободила руки. – Я устала так жить. Пока Тося была маленькой, я не чувствовала себя такой одинокой. Но с тех пор, как она вышла замуж, ощущение, будто я совсем одна. Ты вроде как есть, но не рядом. Мне кажется, ты никогда не любил меня. Женился из-за Тоськи, прожил всю жизнь, как хотел… Конечно же, Новиков не жил, как хотел, вся его жизнь была подчинена требованию Устава, но в чем-то Катя права. По дороге в офис он раз за разом прокручивал в голове разговор с женой. Права, она, конечно же, права. И все-таки… Вечером, вернувшись домой, он обнаружил, что Катины вещи исчезли. Лишь синяя пластиковая папка на кухонном столе напоминала, что он еще женат. Пока еще женат. Вот она была, и нету… Никакой это не фарс. Новиков нашел в кухонном шкафу бутылку виски Johnnie Walker, кстати, подарок Кате от благодарных пациентов. Бокалы доставать было лень, и он плеснул напиток в кружку, толстую фарфоровую с синим якорем – подарок коллег из «Ура» на день Военно-морского флота. Выпил залпом, поморщился. Нет, тещиному вину с черносмородиновым вареньем, а тем более общажной самогонке из макарон Johnnie Walker проигрывает по всем статьям. Фарс… Что-то не то в этой фразе философов. По идее, чтобы событие повторилось, оно сначала должно произойти. Ведь так же? Потом повториться в виде трагедии, и далее, по тексту, в виде фарса. То есть, когда Катя первый раз заговорила о разводе, это было само событие, и теперь оно повторяется в виде трагедии. Так? То ли от этой мысли, то ли от выпитого виски Новикову сделалось неуютно. Он набрал Катин номер. Не отвечает. Позвонил Тосе – тоже молчание. Ужасно не хотелось общаться с Эдуардом, но Сергей все-таки нажал на кнопку быстрого набора номера зятя. – Здравствуйте, Сергей Егорович! – Голос сладкий, аж до приторности. Эдуард еще что-то собирался сказать, но Новиков опередил его: – Не могу дозвониться до Тоси. Ты, случайно, не в курсе, где она? – Случайно в курсе: мы с ней и Екатериной Владимировной в Жан-Жаке. Девушки ушли носик попудрить. Не хотите присоединиться? – Не хочу, – буркнул Новиков и сбросил вызов. Через три минуты телефон зазвонил. «Катя», – прочитал Сергей на дисплее и поспешил нажать на зеленую трубочку. – Привет, чего звонил? – Голос жены звучал весело и непринужденно. – Мне кажется, ты немного торопишься. Может, стоит еще раз все обсудить и взвесить? – спросил Сергей, уже понимая, что ответит жена этим своим веселым и непринужденным голосом. – Сейчас, подожди, тут немного шумно, я выйду на улицу, – сказала она. Новиков угукнул. Через пару минут Катя сказала: – Нечего обсуждать и взвешивать. Ну согласись, что я тебе не нужна. Ты привык ко мне, как к старым разношенным туфлям, растянувшемуся теплому свитеру. А мне хочется немного другого. Не привычки, а заботы, тепла. Я уже не девочка, еще немного, и никому не буду нужна. Поэтому, будь так добр, не вставляй мне палки в колеса. Дай хотя бы остаток положенных судьбой дней прожить так, как мне этого хочется. Имущество делить не будем, я в состоянии устроить свою жизнь. Единственное, чего бы мне хотелось, чтобы ты отдал квартиру Тосе с Эдиком. Просить о том, чтобы ты назначил его генеральным директором, я не буду, твое мнение на этот счет ты уже высказал. – А если я отдам фирму Эдичке, ты вернешься? – чувствуя себя совсем уж полным придурком, спросил Сергей. – Новиков! – В голосе явно слышался сарказм. – Да ты никак пьян! Встретил старого друга Воронцова? Ну-ну! Говорят, он уверенно спивается. Несмотря ни на что, мне бы не хотелось для тебя такой судьбы. Все, официант уже принес стейки, и я просто умираю от голода. «Бред, какой-то бред есть стейки во французском ресторане», – подумал Новиков, и плеснул в кружку еще немного виски, отметив, что выпил уже почти полбутылки. Давненько с ним такого не бывало. Что там Катя сказала про Воронцова? Спивается? Ну уж нет, не такой человек Воронцов, чтобы поддаться зеленому змию. Моряк погибает, но не сдается! Сергей сделал большой глоток, и тут до него вдруг дошла вся комичность обстановки. Он не являлся большим любителем сериалов, да и у Кати не было времени на их просмотр. Но по выходным их завтраки обычно затягивались чуть больше, чем в будни, и, чтобы не сидеть, как двум дуракам, в полной тишине, Катя включала телевизор. Все время одну программу, где постоянно крутили слезливые сериалы про женщин, которых мужья, достигнув определенного возраста, меняли на молоденьких профурсеток. Все мужики – сволочи, таков был основной лейтмотив немудреных сюжетов. Женщины, малость поплакав, засучивали рукава и принимались строить свое счастье. Причем обязательно в этом деле преуспевали – получали нового мужа, гораздо лучше качеством, чем старый пень. А он, в смысле пень, иногда жалел и возвращался. Сейчас в их семье все произошло с точностью до наоборот. На поиски новой любви пустилась жена. Искать замену он не собирался, сидеть у окна и ждать возвращения коварной супруги тем более. На самом деле он, может быть, и женился бы во второй раз, но единственная женщина, с которой он был готов связать судьбу, являлась женой его единственного друга, Пашки Воронцова. Так уж получилось, что за всю жизнь Новиков не оброс новыми друзьями. Приятели, коллеги, попутчики по жизни – сколько угодно, а друзья, так, чтобы можно было доверить самое сокровенное, не встретились больше. И пусть их пути разошлись, предать дружбу он не может. И все-таки ситуация была комичной. Тут его осенило – вот он, фарс! Самый что ни на есть. Решил за это выпить, но опять вспомнил слова Кати насчет Воронцова. Наверное, пить вот так, в одиночку, первый признак алкоголизма. Может, стоит позвонить завтра Пашке? Встретиться, посидеть? Мысль показалась вполне продуктивной, поэтому Новиков сунул чашку в мойку и отправился спать. Воронцов долго не поднимал трубку. Новиков уже решил было перезвонить позже, как в телефоне раздался грустный женский голос: – Здравствуйте, дядя Сережа. – Наташа? – удивился он, не узнав голос, но предположив, что говорит с дочкой Воронцова. Да и кто бы еще мог его назвать так по-детски? – Папа… умер, – сказала она тихим срывающимся голосом. – Как умер? – оторопел Новиков. – Почему умер? – Инсульт… Сергей пробормотал полагающиеся случаю слова соболезнования, все еще не веря в произошедшее. Смерть друга, с которым он когда-то делил каюту в училище, который спас ему жизнь и благодаря которому он имеет то, что имеет, – свое собственное дело, казалась нелепой ошибкой. Вместо того чтобы идти на работу, Новиков достал училищный альбом, листал страницы, а перед глазами вставал Севастополь. Центральный холм, дома с колоннами и балконами, увитыми виноградом, Ольга Елисеевна, тонюсенькие фарфоровые чашки, «Пятнадцатилетний капитан», Владимирский собор – усыпальница адмиралов, море – ему вдруг отчаянно захотелось туда. Но поехал он в офис. Попросил секретаря связаться с фирмой Воронцова, узнать, когда похороны и нужна ли какая-нибудь помощь. На похороны Новиков хотел пойти с Катей, но ее телефон почему-то был вне зоны доступа. Пришлось позвонить на работу. – Екатерина Владимировна в отпуске, – доложила секретарша Светочка. – Как в отпуске? – опешил Новиков. Понятия «Катя» и «отпуск» были вещами абсолютно несовместимыми. Сколько он помнил жену, она постоянно что-то делала – копалась в огороде, готовила, убирала, мыла, стирала, моталась по пациентам, падая без сил в постель по возвращении домой. А тут вдруг раз – и отпуск. Он представил Катю на пляже в как там его? – Фернанду-ди-Норонья. Лежит в шезлонге, в руках бокал с пина коладой… Пробовал он когда-то в боевом походе эту самую пина коладу. На любителя. Ром, испорченный кокосовым молоком. Синяя папочка с документами на развод все еще лежала на столе. Новиков открыл ее, пошуршал листами, закрыл и отодвинул в сторону. Не готов он был отпустить Катю, совсем не готов. На похороны собралось человек двести, если не больше. Хотя Воронцов уже больше десяти лет как ушел в запас, провожали его со всеми почестями, оговоренными Уставом: фуражка, кортик и флаг, троекратный залп после опускания гроба – от воспоминания, как Пашка говорил о трех залпах, которые он уже заслужил, почему-то запекло глаза. Собираясь на похороны, Сергей твердо знал, что увидит Олю. Пытался представить, как она сейчас выглядит, но воображение рисовало все ту же высокую девушку с гордой осанкой и удивительными глазами цвета неба на рассвете. Но сколько ни искал взглядом, найти не смог. Может, не узнал? Да нет же, вот дочка Воронцова, в черной шляпке с вуалью. Она была очень похожа на отца. Идти в ресторан на поминки не хотелось – он решил, что выпьет за упокой Пашкиной души дома, без лишних глаз. Не первый раз присутствуя на подобных скорбных мероприятиях, Новиков имел возможность наблюдать, как порой поминальное застолье постепенно превращается в пьяную гулянку, где о покойном напоминает только фотография в траурной рамке да обязательная рюмка водки под кусочком хлеба. Перед уходом он подошел к Наташе, стоявшей вместе с мужем возле пирамиды из венков, скрывшей последнее пристанище флотского друга, еще раз повторил слова соболезнования и, не выдержав, спросил: – А где мама? – Так она же в Крыму, – ответила Наташа, словно эти слова все объясняли и в них таилась причина, по которой Оля не пришла простится с мужем. Новиков хотел что-то спросить, но к Наташе подошла пожилая пара – мужчина, по виду бывший военный, и женщина, вероятно, его жена. Сергей решил не мешать. В Крыму… Ему резко захотелось в Крым. Отпуск? А почему бы, собственно, и нет? У него есть отличный зам, телефон позволяет в любой момент быть на связи, ноутбук, с помощью которого можно контролировать происходящие в «Ура» процессы. Что ему мешает? Мешала синяя папочка, лежавшая на столе. Привычка все доводить до конца не позволяла ему уехать, оставив вопрос нерешенным. Он попробовал еще раз связаться с Катей. Безуспешно. Нашел документы на квартиру. Хотел позвонить своему секретарю, но решил не грузить ее личными проблемами, сам связался с нотариусом, с которым обычно работала «Ура», и попросил выкроить для него время прямо сегодня. Голос у нотариуса сделался грустным, похоже, времени этого у него не было. Тем не менее отказать генеральному директору фирмы, входящей в десятку лучших клиентов нотариальной конторы, он не смог. – В пятнадцать часов устроит? – спросил после короткой паузы. – Естественно, – подтвердил Новиков. В шестнадцать он уже отъезжал от офиса нотариуса, на пассажирском месте лежала папочка – близнец той, что осталась на кухонном столе, – с дарственной на квартиру на имя Тоси. Вернувшись домой, Сергей поставил свою подпись на документах, оставленных Катей, присовокупил к ним дарственную. Тут же, за кухонным столом, купил на сайте железнодорожной компании билет в Севастополь на поезд, отходящий вечером, – плацкарт, боковая полка, других не было, спасибо хоть нижняя, – и начал собирать чемодан. Он приехал в город своей молодости на рассвете. Если в Москве уже царила мрачная осень со слякотью и ночными заморозками, тут царило южное бабье лето во всей своей красе. В приморских городах люди делятся на тех, кто одевается по погоде, и тех, чей гардероб регулируется календарем. Осень – значит, утром необходимо надеть пусть легкую, но все-таки курточку, сменить босоножки на более закрытую обувь. Новиков поселился в гостинице в центре города, наскоро привел себя в божеский вид, позавтракал в ресторане и отправился на прогулку. За годы его отсутствия город изменился практически до неузнаваемости. У моря выросли новые здания, памятники… В душе вдруг зародилось что-то вроде страха – а жива ли та улица на городском холме, где когда-то жили Воронцовы? Не снесли ли старые дома, чтобы возвести новые, более фешенебельные и комфортные? Но опасения оказались напрасными. Конечно же, изменения были и здесь, но тактичные, аккуратные. Все так же указывала на море ленинская рука, живые цветы лежали на гранитном постаменте. И ветры на Башне ветров не изменились. Зато Владимирский собор заметно преобразился. Он обзавелся нарядной оградой и открыл свои двери для посетителей. Черные мраморные доски с именами великих адмиралов очистили от пыли веков, хотя раны от снарядов заделывать не стали, они так и остались напоминанием о двух кровопролитных войнах. А вот и милая сердцу улица. Все те же колонны, балкончики, увитые виноградом. Новиков вдруг почувствовал себя курсантом в увольнении. Нисколько не запыхавшись, взлетел на второй этаж и протянул руку к кнопке звонка. Нажал и тут же отдернул руку – звонок был другим. У Воронцовых он рыкал, коротко и весомо, словно лев на отдыхе. А тут залился резкой трелью, рассыпался мелким бесом, задребезжал фальшиво. Сейчас бы сбежать, скатиться по лестнице, по-мальчишески промелькнула мысль. Но Новикову было слишком много лет для подобных эскапад, и он остался стоять под дверью, теша в душе надежду, что в квартире никого нет. Но не тут-то было. – Иду, иду-у-у! – дверь распахнулась. На пороге стояла симпатичная брюнетка лет тридцати, в пеньюаре, до того кружевном, что Новиков от смущения отвел глаза. – Здравствуйте! Вам кого? – спросила она. – Олю… Олимпиаду, – проглотив ком волнения сказал Сергей. – Вы, наверное, ошиблись. Будь на месте женщины Катя или даже он сам, дверь пренепременно захлопнулась бы перед носом незваного гостя. Но то ли Сергей (стараниями той же Кати) выглядел прилично и вызывал желание помочь, то ли женщине было не с кем поговорить, а очень хотелось, но она продолжала стоять в дверях, внимательно рассматривая собеседника. – Здесь раньше жила Воронцова Ольга Елисеевна, – наконец пришел в себя Новиков. – Вы уверены? – Вполне. – Стараясь не смотреть на женщину, Сергей, насколько позволяла открытая дверь, заглянул внутрь квартиры. За темным коридором, освещенным только падающим из кухни солнечным светом, начиналась комната, где на стене напротив входа висела картина, изображающая исход русской армии из Крыма. Со своего места он не мог видеть ее полностью, только часть рамы, самый край. Конечно, рассчитывать на то, что Воронцов не забрал в Москву семейную реликвию, было абсурдно, но что мешало попытаться? – Картина, – сказал он, – там, в комнате, на стене большая картина.