– Отлично! Хотя, ясное дело, ни отличного, ни тем более прекрасного в этом ничего не было. Таня с Бароном скромненько стояли в сторонке, причем Саша видел, что пес только и думает, как бы ему снова свинтить к любимому сугробу. И лишь строгий взгляд хозяина заставлял Барона оставаться на своем месте. – Берите потерпевшего за ноги и голову, – скомандовал Егор, – нужно его положить на дорогу. Там снега меньше всего, и мы его хотя бы разглядим. – А ты думаешь, мы имеем право двигать тело? – Если ты так тревожишься за здешних сотрудников, потом мы восстановим статус-кво, вернем тело на прежнее место. – Но разве ты не можешь поучаствовать в официальном ходе расследования? Осмотрели бы тело вместе с ними. – Нет! – Голос Егора прозвучал категорично. – И я тебя уверяю, если мы хотим что-то узнать, то нам нужно действовать прямо сейчас, быстро и самостоятельно. – Но почему? Саша искренне недоумевал. Ему казалось, что осмотреть тело будет куда удобней на столе в морге, а не тут пытаться хоть что-нибудь рассмотреть среди снежных россыпей при свете фонарика. И Егор ему объяснил: – Рассказ Матильды о начальнике их полиции был эмоционален, но во многом он соответствует действительности. Я уже неоднократно слышал от людей разговоры о том, что не грех было бы организовать служебную проверку. Но у этого типа где-то высоко имеется мохнатая лапа, то ли друг, то ли родственник, который его и прикрывает от всех неприятностей. Но здешний начальник – самодур еще тот. Даже мое звание и должность вряд ли произведут на него впечатление настолько сильное, чтобы он позволил мне сунуть нос в его расследование. Во-первых, он презирает нас – городских, а во-вторых, слишком хорошо осведомлен о непрофессионализме собственных подчиненных, чтобы демонстрировать его посторонним. Говоря это, Егор проворно переворачивал тело потерпевшего. – Значит, действовать мы должны сами на свой страх и риск. Так, Саша, посвети мне! Ага! Я был прав! У мужика значительных размеров гематома на затылке. Но я не уверен, что она могла стать причиной его смерти. Хотя… Насколько я могу судить, кости черепа целы. Но возможно, череп просто так задубел, что я не в состоянии нащупать осколки. – У него лицо все в крови. И руки! Когда Саша посветил фонариком на руку покойного, Таня почувствовала дурноту. Эта рука с судорожно сведенными, словно желающими кого-то схватить пальцами, почему-то напомнила ей мужа. На какое-то чудовищно жуткое хоть и короткое мгновение ей почудилось, что перед ней лежит именно он, ее муж. И муки нечистой совести вновь охватили Таню со страшной силой. Она отошла на несколько шагов в сторону и затихла. Ей вновь вспомнился ее разговор с таинственным исполнителем желаний. Он состоялся на другой день после похорон мужа. Таня никому не звонила, исполнитель желаний позвонил ей сам. – Ну как? – спросил он. – Теперь вы довольны? Ваше желание исполнилось. Пришла пора поговорить о моем вознаграждении. – Я… я не понимаю. – Полно, – укорил ее голос. – Вы изъявили желание, чтобы ваш муж исчез. И вот он мертв! – Но я вовсе не хотела его смерти! Я хотела, чтобы он исчез! – А как еще он мог исчезнуть? Не обманывайте саму себя, моя маленькая очаровательная лгунья, ибо из всех видов лжи – это самый страшный. – Что… что вы от меня хотите? – Разве это не ясно? – Но у меня нет денег. Пока нет! – Я не могу ждать. Найдите. А иначе… И в трубке повисло молчание. Деньги Таня нашла. А как же иначе, ведь она и правда мечтала о том, чтобы ее муж исчез навсегда. Умер. Испарился. И получается, что она фактически заказала его исчезновение. А потом еще и заплатила тому, кто осуществил исполнение этого ее желания. Заплатила наемному убийце, вот как это называется. И теперь ее мучает нечистая совесть и всюду мерещится покойный супруг! И те несчастные случаи, которые с ней произошли, – лишь наказание за совершенный ею поступок. Была бы на этом свете справедливость, она бы еще и не так получила. Не стояла бы тут на морозе, не разговаривала бы со своими друзьями, которые и знать не знают ничего о том, какая же она дрянь! Таня слишком долго сдерживалась, но сейчас слезы потекли у нее по лицу ручьем. Ни Саша, ни Слава, ни даже Егор этого не заметили, они были слишком заняты, осматривая тело пострадавшего. – По всей видимости, точную причину смерти удастся установить лишь экспертам, – с явным сожалением констатировал в конце концов Егор. – Таня… Таня, ты что, плачешь? Девушка кивнула. – Бедняжка, – смутился Егор. – Это я виноват! Ты испугалась. Тебе ведь это впервой. Вот я осел! Как я не подумал о тебе. Ребята, отведите кто-нибудь Танюшу в машину, пусть она подождет там. Но Таня едва представила, как будет сидеть одна-одинешенька в машине, а вокруг в стекла ей будет заглядывать ухмыляющаяся рожа супруга: «Мол, ага, не удалось тебе избавиться от меня, красавица!» И она завопила: – Нет! Не хочу!! Егор даже отшатнулся. – Ладно, ладно, я же для тебя хотел как лучше, – пробормотал он. – Хочешь смотреть, как мы обыскиваем этого типа, дело твое. В карманах обнаружился бумажник с полным набором документов. – Прямо подарок! – восхитился Саша. – Тут и паспорт, и водительское удостоверение, и три карточки разных банков. Таня краем глаза взглянула и машинально отметила для себя, что банки были те самые, в которых муж держал свои сбережения. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, это были надежные и уважаемые финансовые организации, которым доверяли свои вклады десятки миллионов российских вкладчиков. – А вот и сам наш потерпевший. И Саша открыл паспорт на странице с фотографией. – Ай! Таня закрыла глаза. Ей показалось, что с фотографии на нее смотрит ее муж. – Что с тобой? Таня открыла глаза и помигала. Нет, ничуточки не похож. И нос другой, и подбородок, и щеки. Вот разве что глаза… Да, взгляд похож, но разрез глаз опять же совсем другой. – Льдинка в глаз попала, – объяснила она. – Колючая. И старательно поморгала глазами, но ребятам было уже не до нее. Они рассматривали паспорт. – Михаил Потапович… – Ай! – снова вскрикнула Таня. – В чем дело? Снова снежинка? Таня молча кивнула. Хотя какая там снежинка, скорее уж ледяная глыба, которая навалилась на нее. Михаил Потапович! Это имя вызвало в ее памяти целый шквал новых воспоминаний. Ведь именно так ее муженек заставлял себя звать-величать, когда ему приходило в голову поиграть с Таней в любимые им игры. Он прекрасно знал, что жена боится медведей, когда-то в детстве ей кто-то сказал, что медведи едят людей живьем, и с тех пор этот симпатичный зверь стал для нее своего рода табу. Муж об этом откуда-то прознал, и не было для него большего удовольствия, чем, напялив на себя медвежью шкуру, прохаживаться перед супружеским ложем, на котором сидела окаменевшая от ужаса Таня. – Р-р-р! – рычал муж, очень натурально входя в роль. – Р-разорву! Р-растерзаю! Шкура была огромная, отдавший ее медведь и впрямь был настоящим чудовищем. Его оскаленная морда с клыками была выполнена в виде капюшона, в котором голова мужа была совсем не видна. Вот в такие моменты он заставлял ее обращаться к нему по имени и отчеству, но не своим, а выдуманным. Приходилось трепещущей Тане звать его Михайло Потапович, только так и не иначе. И молить дрожащим от страха голосом нужно было тоже Михайло Потаповича. – Итак, значит, перед нами Михаил Потапович Филинов. Вот фамилия не сказала Тане ровным счетом ничего, так что ее она восприняла спокойно. – Так, а что у нас в другом кармане? Ого! Да тут что-то интересненькое. Этим интересненьким оказалась смятая бумага. Была она уже пожелтевшей от времени, не первой свежести, и состояние ее оставляло желать лучшего. – Судя по конверту, это какое-то письмо. – Конверт без марок, – заметил Слава, – такое письмо никому нельзя отправить, оно попросту не дойдет. – Не говоря уж о том, что странно, когда в наш продвинутый век кто-то вообще пользуется таким старомодным средством связи с миром. – Возможно, писал какой-нибудь пожилой человек. Скорей всего, женщина. – По-твоему, женщины более архаичны? Не в силах воспринять технический прогресс? Привыкли жить по старинке? – Просто тут в письме есть обращение. «Дорогая моя, пишет тебе твоя бабулечка». Письмо от пожилого человека, от женщины. – И что в нем? – Почерк неразборчивый, да еще бумага сильно измялась. – Но все равно это улика. – Вряд ли.