Кушаков кивнул и спокойно произнес: – Я примерно так и подумал. Бухгалтера-то я не первый день знаю. Не способен этот человек к тонким чувствам. Любовь ему вовсе недоступна. Вот с цифрами он на одной волне, они для него тайны не представляют. А с людьми ему куда сложнее. Не любит он людей, а они, стало быть, его тоже не любят. И с женщинами у Бухгалтера всегда не складывалось. Не любили его бабы. Вот что ты хошь делай, а не хотели они его. Даже за деньги, казалось бы, все можно в этом мире купить, а его и за деньги девки все равно не любили. Давать они ему давали, надо же деньги отрабатывать, но после у него за спиной над ним же смеялись. – Ну, у вас-то с Золотаревым таких проблем никогда не было, – усмехнулся Боров. – За вами всегда целая вереница баб да девок таскалась. – Потому что мы веселые ребята были и без особых закидонов. Поэтому бабы к нам и тянулись. А у Бухгалтера в башке проклятая мешанина из цифр, комплексов и личной его сволочизмы. Кто с таким дело иметь захочет? Только по необходимости его люди рядом с собой терпеть соглашались, а ему это обидным казалось. Завидовал он нам, хотел, чтобы и его бабы с девками так же любили. Сколько раз мы ему говорили, забудь, не твое это, не получится у тебя так. А он все свое. Боров повертел своей короткой шеей, словно ему жал воротничок. – Ты тут целую сагу нам поведал, – недовольно произнес он. – А ты нам про убийство рассказывай. Как дружка своего прикончил. – Не было этого. Не убивал я Бухгалтера. – На ручке сковороды твои отпечатки пальцев. А на голове у него вмятина. – Этого я и не отрицаю. Дрались мы с ним. Я его, он меня. Так по голове ударил, что до сих пор шишка осталась. Не верите, пощупайте. Шишка имелась, этого никто не стал отрицать. И удовлетворенный Кушаков продолжил: – Драка была! Но убивать я его не убивал, хотя и стоило бы! – Ага! – Была у меня мыслишка с ним разобраться, – не стал скрывать Кушаков. – Очень уж обидным мне показалось, как тот дружка нашего кинул, а дочку его поимел во все щели. Как освободился, я первым делом к нему метнулся. Только перехитрил он меня. Умер! Я только на похороны и успел. Приехал, а толку чуть. С мертвым уж не потолкуешь. К Тане хотел подойти, да меня к ней и не подпустили. Возле нее две девки крутились, вроде как ее подруги, они всех тех, кто им подозрительным казался, от нее оттирали. Ну, я и подумал, что мне к ней приставать, теперь уж дело прошлое. Помер Бухгалтер, Таня всем его богатствам наследница. И тем, что ей от отца достались, и тем, что Бухгалтер сам натырил, все равно он с собой ничего забрать бы не сумел, все Тане достанется. – Вы очень сильно ошибались, – вздохнула Таня, которая теперь хорошо понимала, почему у ее мужа после его «смерти» ничего не осталось на счетах. Потому что этот гад в тот раз вовсе не умер, он попросту сбежал от расплаты. Струсил, предвидя встречу с Кушаковым, и сбежал. И постарался обчистить все счета, продал банк, дом и все, чем владел, чтобы Тане не досталось бы после его «смерти» ничегошеньки. – Он мне ничего не оставил. Единственное, что я сумела найти, – это двести тысяч евро, про которые он, наверное, впопыхах просто забыл. Они в тайнике за шкафом хранились, он их перед своей «смертью» забыл достать. На сто тысяч я купила себе квартиру и думала, что на оставшиеся проживу как-нибудь. Но нет, кто-то забрался ко мне в дом и обчистил тайник, в котором я хранила эти деньги. – Мне очень жаль, что так получилось, – произнес Кушаков. – Теперь я уж и сам знаю, что Бухгалтер нас всех в очередной раз обманул. А тогда успокоился, решил развлечься. Думаю, гад помер, Танюшка в наследство вступает, все само собой разрешилось, могу и о себе подумать. И гульнул! Долго лишен всякого веселья был, позволил себе чуток увлечься. Благо денег у меня было в достатке. Спасибо моей матушке, все мои поручения выполнила досконально, деньги мои спасла. Да и банк тот, как потом выяснилось, вовсе не лопнул. Слух кто-то просто такой пустил. И я даже знаю, кто это был. – Я тоже, – кивнула Таня. – Догадываюсь. – Бухгалтер среди нас с Золотаревым панику посеять хотел, чтобы мы к нему за помощью обратились и сами позволили бы ему до денег своих дотянуться. Со мной у него ничего не вышло, а вот Танюшка в его сетях оказалась. Тут уж Боров не выдержал: – Так что ты все про него, ты про себя рассказывай! – возмутился он. – Говори, как Бухгалтера к себе в гости заманил! – Не манил я его! Я даже знать не знал, что он жив! И про то, что он под чужим именем в страну вернулся, тоже понятия не имел. Если честно, то я и сам только недавно вернулся. Первое время мне на чужбине шибко сладко было, море, девочки, коктейли, все дела. С курорта на курорт кочевал, каких только развлечений не попробовал. А потом комом в горле все встало. Лето и лето, бабы и бабы, красивые, голые, загорелые, а мне наших захотелось, бледных до синевы, чтобы ресницы от мороза все в инее. И так мне вдруг на чужбине тоскливо сделалось, что я в первый же самолет прыгнул и домой прилетел. В городе не задержался, сразу к нам в Подберезье приехал, в родные свои края. Думал, схожу тут на могилку к деду, поклонюсь, прощения у него попрошу, что не довелось нам с ним попрощаться. Он ведь помер, когда я в тюрьме сидел. И отец тоже. Мать вот жива, ждет меня, а я куда-то от нее снова умотал. Дурак! – Ты про Бухгалтера рассказывай, – угрюмо напомнил ему Боров, которого вся эта сентиментальная чушь с березками сильно раздражала. – Как ты его нашел? – Первым-то я Танюшу увидел. Случайно получилось. Может, и не было бы ничего, да мать меня давеча за окороком послала. Спор у нас с ней вышел. Я ей говорю, лучше испанского хамона нету ничего, а она мне в ответ, ты у дяди Гоши его кабанчика еще не пробовал. Сперва попробуй, а потом уж говори. Забрало меня, я и поехал. Только хозяина дома не оказалось, к соседке он за самогоном пошел. Ну, думаю, чего же мне не сходить, самогон к окороку самое наше удовольствие. Зашел я в тот дом, вхожу и ее вижу. У меня внутри все так и оборвалось. Золотарев! Дружок мой незабвенный! С небес сошел, помолодел, в бабскую дубленку обрядился и на меня смотрит! А потом как стукнуло меня, это же дочка его! Фотографию-то я Танюшки еще раньше себе раздобыл, когда справки о ее житье-бытье в роли бухгалтерской жены наводил. Присмотрелся, ну, точно! Она! Таня-то сразу ушла, торопилась куда-то. А я стал про нее расспрашивать. Что да кто она такая. Старушка там хозяйка очень душевная и разговорчивая, она мне все про Таню и рассказала. Ну, я долго не слушал, как имя ее услышал, так сразу за ней и почесал. Бегу, а сам думаю, как же мне с ней заговорить? Помнит ли она меня? Ведь когда я ее последний раз видел, она еще в школу не ходила. – Я вас помню, – подтвердила Таня. – Смутно, но помню. Лица толком не помню, зато ваши рассказы про Подберезье отлично помню. Вы с папой много рассказывали мне маленькой, как тут здорово. Еще обещали, что с горки поедем кататься, а летом в речке купаться. Видите, так и вышло. И с горки я скатилась, и в речке вашей искупалась. Два покушения на меня было! – Об этом разговор сейчас и веду! Ну, в общем, бегу я за Танюшей по дороге вдоль домов, а наперерез мне собака. Да такая злющая, клыки оскалены, с губ пена летит. Не по себе мне стало, я шаг прибавил. И когда из-за поворота выскочил, тут их и увидел. Собака эта Танюшу повалила, дубленку ей порвала, и уже к горлу тянется. Ну, тут я дубину сломил, да со всего маху эту псину по хребтине и огрел. Звонко она завыла и прочь почесала. Но у Тани на теле ни царапинки, я это сразу понял. Потому что хорошая овчина, наша, русская. В такой и на волка, и на медведя, у моего деда такая была, она ему много раз жизнь спасала, когда он в лесу с диким зверем случайно пересекался. А тут уж я слышу, люди бегут, голоса, собачий лай. Нет, думаю, так в суматохе да суете мне с Танюшей заново знакомиться несподручно будет. Пусть уж ей те люди дальше помогают, а я пока в тень отойду. Пока Таня в шоке на земле лежала, я прочь от нее побежал, и на этого гада наткнулся. Он с собакой возился, ошейник с нее снимал. Я его и узнал! – Бухгалтера? – Ага. – Вот ты и врешь! – торжествующе воскликнул Боров. – Как же ты мог его узнать, если он себе пластическую операцию сделал прежде, чем в страну вернуться? Если узнал, значит, ты за ним следил и знал, что у него новая морда. А иначе ты бы его нипочем не узнал! – А я узнал, – возразил ему Кушаков. – Вот что хотите со мной делайте, а я сразу его признал. Да, морда другая. Но ужимки те же остались. И глаза прежние. Трусливые глаза мерзкого гада! И он меня узнал. Узнал и испугался. Голову в плечи втянул, я тут его окончательно признал. Кинулся к нему, а он за деревья и утек. Только я уже понял, что он неладное замыслил. Мало ему показалось тех гнусностей, что он с Таней проделал, теперь он ее убить хотел. – И вы взялись ее охранять? – Стал я за ней присматривать, – согласился Кушаков. – А как иначе? Это же дочка моего друга! Если не я, то кто бы на ее защиту встал? И уже на другой день понял, что гад этот от своего не отступится. На этот раз он ее в проруби утопить пытался. В бане спрятался, а когда Танюша мимо баньки той прошла, он тоже вышел и за ней пошел. Ты, Танюша, к проруби, он за тобой. Толкнул и стоит, смотрит, пускаешь ты еще пузыри или уже под лед ушла. Хорошо, что я рядом был, в последний миг его спугнул, а тебя, Танюшка, выволок, бедняжка ты моя, на лед. Потом снова убежать мне пришлось, не хотел я, чтобы нас вместе видели. Рано мне показалось перед тобой являться. Прежде нужно было с муженьком твоим воскресшим разобраться. При этих словах заскучавший было Боров снова повеселел и поднял голову. Определенно он надеялся, что сейчас услышит наконец что-то стоящее, кроме этих сентиментальных розовых соплей. Но увы, его надеждам не суждено было сбыться. – Так это вы меня все время спасали! – воскликнула Таня, с обожанием глядя на Кушакова. – А я думала, что Егор и Слава с Сашей просто скромничают и в своих подвигах признаваться не желают. А это оба раза были вы! – Я, – признался Кушаков. – И это было самое меньшее, что я мог для тебя сделать. – Да вы… Вы столько для меня сделали! Никто в целом свете для меня столько не делал! При этих словах Тани, сказанных девушкой с такой искренностью и горячностью, помрачнел уже и Егор. Но Тане с Кушаковым не было ни до кого дела. Они упивались своей долгожданной встречей, не желая думать ни о ком другом. Кушаков продолжал рассказывать о том, что волновало его лично. Совсем не желая считаться с интересами бедного начальника отделения, который совсем приуныл. – От собаки я тебя спас, из проруби вынул, но я понимал, что гад этот от тебя не отстанет. И решил, что пора этому положить конец. Было у меня письмо твоей бабушки, которое было мне вроде верительной грамоты. Ты бы его прочитала и сразу поняла, что я тебе первый друг и во всякой беде помощник. – Значит, тот друг, о котором она говорит, это вы? – Я! – подтвердил Кушаков. – А после прочтения письма ты и про своего мужа тоже много чего нового поняла, если до сих пор еще не скумекала. – Значит, запиской в Подберезье – это вы меня вызвали? – Я! В дверь сунул. – А сковородку тоже вы у бабы Гали стянули? – Какую еще сковородку? – растерялся Кушаков. – С грибами! – Сковородку уже не я! Зачем мне какие-то грибы, когда у меня дома знатный окорок теперь имеется? – Точно? – Точней не скажешь. – А зачем вы меня в Подберезье вызвали? Да еще так поздно? И одну? Разве нельзя было прийти к бабе Гале и спокойно со мной обо всем поговорить? – Я ведь рассчитывал, что Бухгалтер тоже за тобой следит. И когда ты в Подберезье приедешь, он свой шанс не упустит. Так и случилось. Он тебя у часовни поджидал. Еще и половины восьмого не было, а он уже приперся. Схватились мы с ним. Он меня сковородкой огрел, потом я его, потом он меня снова, так и кончилась наша драка. Он ушел, а я в сугробе остался. – Недалеко он ушел. Кто-то его догнал и прикончил. – Не знаю. Мне не до того было. Он меня хорошо сковородой этой приложил, до сих пор чувствительно. А уж тогда я и вовсе в сугроб свалился, и целый час там без сознания провалялся. Потом очухался, у часовни на ступеньках уже нет никого, ни Тани, ни Бухгалтера. – Мы с ребятами решили, что встреча не состоится, и ушли по своим делам. – Очнулся я в сугробе, настроение хуже не придумаешь, да еще у меня в голове такой гул стоит, словно там в набат бьют. На ноги встал, голова кружится, чуть не падаю, еле до дома дотащился. Мать говорит, сотрясение. Да я и сам знаю, что это оно. На голове у Кушакова и впрямь имелась гематома, которую эксперты сочли вполне подходящей. Но и на голове у Бухгалтера такая гематома имелась. И кто кого из них сильнее припечатал, был еще вопрос. И сколько Кушакова на этот счет ни пытали, он так ни в чем другом и не сознался. Лишь бубнил одно и то же, словно заведенный: – Дрались! Не убивал! Своими ногами от меня ушел! Под конец даже Боров сдался и предложил сменить тему разговора: – Лучше тогда расскажи нам, как тебе все-таки Бухгалтера к себе в гости в Подберезье заманить удалось? – Не заманивал я его. Он сам приехал. За Таней! – Не мог он знать, что Таня сюда поедет. Она и сама этого не знала. – Это правда, – подтвердила девушка. – Только… Сдается мне, что тут случай вмешался. Или судьба, рок, назовите это, как хотите. Когда я у расписания автобусов на автовокзале стояла, мне и впрямь все равно было, куда ехать. А взгляд знакомое название выцепил. Подберезье! И откуда это название у меня в голове взялось, я тогда не знала. Это уж я теперь понимаю, что детские воспоминания всплыли. Рассказы дяди Вани о его родном Подберезье вспомнились. И такими они, эти воспоминания, были счастливыми, что очень мне в это самое Подберезье захотелось поехать. Оно как раз в маршруте отходящего автобуса значилось. Я билет до Подберезья взяла, а вышла на одну остановку раньше. Так эта загадка и решилась. Но впереди их было еще немало. И все нервничали, не зная, как поведет себя Боров, который до сих пор не имел внятного подозреваемого. Вдруг по своей неискоренимой привычке примется сажать их всех подряд, одного за другим? Авось кто-нибудь не выдержит давления, да и признается. В прошлом это много раз срабатывало, у Борова могло возникнуть искушение вернуться к прежнему стилю работы.