Ни одного консультанта в трех небольших залах не нашлось, но сей факт меня обрадовал. Выслушивать очередной спич про «куриную шею» мне не хотелось. Я медленно переходила из зала в зал, двигалась вдоль стеллажей, остановилась и услышала, как одна посетительница спросила у другой: – Вижу, вы взяли грязь в небольшой упаковке. Где нашли такую? – В соседнем зале, – ответила собеседница, – она очень удобно разложена. Кому надо, тонну возьмет. А мне зачем столько? Я начала рассматривать крем, а диалог продолжался: – Молодец, кто это придумал, не каждой самосвал нужен. Грязь хорошая? – Не первый раз беру, просто супер. Лицо потом гладкое, штукатурка ложится шикарно, держится безупречно. Даже муж похвалил. – Аха-ха! Если супруг одобрил, то надо брать. Мой жуть какой капризный. – Ой, они все такие, и ничего нового пробовать не хотят. Один раз я купила вегетарианскую колбасу. Так мой наотрез есть отказался! «Убери эту дрянь». Хоть бы попробовал! Так нет! Дрянь это! И все! Поэтому, когда я миндальную муку принесла, ничего Феде не сказала. Он попробовал, расхвалил, и тут я ему: «А это, кстати, на миндальной муке забацано!» И крыть ему нечем. – Все! Бегу за грязью для лица! – Муку прихвати! Она редко попадается. – Спасибки! Непременно. – Ой, стой! Забыла. – Чего? – Не ходи прямо, сейчас налево рули, и до конца зала. У них там в укромном месте стоят стеллажи с совсем мелкими упаковками. Они их сами фасуют! Видишь какие? – Ага! – Они такие же, как фирменные, только по полкило, есть даже по триста граммов. Это грязь для лица. Мука рядом стоит! – Я так тебе благодарна! – Мы должны друг другу помогать. Главное, не сойти с ума от косметики. – Точно! Я побежала! Через секунду мимо меня пронеслась женщина, она толкала перед собой тележку, в которой громоздились бутылки с шампунем, упаковки мыла, зубной пасты… Судя по тому, с какой скоростью и уверенностью передвигалась покупательница, она не впервые посещала торговый центр и хорошо знала, куда направляется. Я поспешила за незнакомкой. Грязь для лица это, конечно, маска. А миндальная мука… Сегодня у Надежды Михайловны день рождения. И у меня наконец-то родилась идея подарка. Прихватив все нужное, я получила чек, запихнула его вместе с карточкой в кошелек, вернулась на работу и застала всех в приподнятом настроении. Глава двенадцатая – Чему радуемся? – осведомилась я. – По какому поводу едим пиццу? Димон показал на картонную тарелочку. – Тебе оставили! Чаю налить? Я села за стол и взяла кусок «Маргариты». – Давай! Только покрепче. – Тимофей ожил, – сказал Никита. – Глупая шутка, – поморщилась я. Ада Марковна сделала глоток капучино. – Ты права. Смеяться над смертью нельзя. Но Никитос сказал правду. Тимофей ожил! Ломоть «Маргариты» выпал из моей руки. – Дюдюня! Ада Марковна сделала еще один глоток кофе. – Она же Дюдюля, называйте как хотите. Но суть вопроса от упоминания моих кличек не изменится. – Мне нравится вариант «Дюдюня», – заявил Коробков. – Дюдюля милее, – возразил Никита. – Таня, выдохни. Тимофей жив. – Алексей Николаевич ошибся, – сказал Коробков, – вернее, его ввели в заблуждение. У Тимы синдром «запертого человека». Весьма редкое состояние. У такого больного отсутствует адекватная реакция на что-либо, он полностью лишен речи, парализован. Сердцебиение настолько редкое, что его трудно уловить. Падает температура тела. Буркин нам позвонил и сообщил: «Тело Волынова спустили в морг, подготовили к вскрытию и поняли, что он жив. Сейчас он в реанимации. Если это синдром «запертого человека», то очень надеюсь, что пациент не слышал разговоров тех, кто готовил тело к вскрытию. Другой информации у меня пока нет, кроме одной: узнаю, кто отправил живого человека в холодильник, убью на месте. Обычно вскрытие производится не через четверть часа после кончины. Волынов мог скончаться от переохлаждения, и никто никогда не узнал бы, что его живьем в морозилку отправили». – Нет слов, – пробормотала я. – Вылечить Тиму можно? – Я задала тот же вопрос, – ответила Дюдюня, – ответа не получила. – Доктора сами ничего не знают, – махнул рукой Никита, – Буркин пригласил какого-то врача, он из другого города летит. Вроде номер один в мире по проблеме «запертого». – Есть результаты некоторых анализов, – продолжил Коробков, – установлено, что Волынов выпил коктейль с дозой адреноблокатора. Это средство понижает давление за счет расширения сосудов. Плюс еще какие-то лекарства, их пока не определили. Мог ли этот «коктейль» привести Тимофея в состояние, в котором он сейчас находится? И зачем он его выпил, если не испытывал проблем со здоровьем? – Компот! – воскликнула я. – Тимофею стало плохо вскоре после того, как он выпил отвар из сушеной груши. Что, если отрава предназначалась для Алексея Николаевича, а Тима случайная жертва? Димон, звони Буркину. Коробков набрал номер. – Слушаю, – сказал из ноутбука усталый голос. Я начала разговор: – Я опять вас беспокою. – И правильно! Но пока новой информации по Волынову нет, – предупредил Алексей Николаевич, – я разбираюсь. – Не помните, когда ваша жена сварила компот? – спросила я. – Утром. Она всегда так делает, – не удивился моему интересу доктор. – Где хранится отвар? – задал свой вопрос Никита. Ответ не замедлил себя ждать. – В холодильнике. – Утром члены семьи отправились по своим делам, – продолжила я. – Можете вспомнить, кто когда? Алексей Николаевич кашлянул. – Нет. Я позавтракал. Пошел одеваться. Когда спустился на первый этаж, там никого, кроме Любы, не было. – Вашей невестки? – живо отреагировал Димон. – Да, жены Володи, – подтвердил Буркин, – сын раньше уезжает, Любаша с девочками возилась, они в театр собирались. – Спасибо, Андрей Николаевич, – поблагодарила я. Димон ткнул пальцем в клавишу, ноутбук издал всхлип. Ада Марковна посмотрела на Никиту. – Гаранин. – Я подумал о нем же, – кивнул детектив. – Кто это? – спросил Коробков. Психолог начала рыться в своей сумке.