Вудхаус посмотрел на неё снисходительно. — Это и есть пегасы, Шайбочка! ГЛАВА 9 О ЖЕНСКОЙ СОЛИДАРНОСТИ И КРЕПКИХ ПЛЕЧАХ «Согласно проведенному нашим изданием опросу, большинство из опрошенных девиц разного возраста и рас хотели бы быть похищенными драконом (38 %), 32 % — стать избранницей оборотня. Третье место поровну поделено между желающими в супруги прекрасного эльфа или работящего гнома. Представьте только, нашлись несчастные, которые совершенно необъяснимо предпочитают свободу и безбрачие счастью брака и ухода за супругом. Разве есть что-то выше удовольствия рожать детей и стирать носки любимому?» Журнал для женщин «Семейные узы» Во сне королева перестаёт быть королевой, служанка — служанкой. Во сне они все женщины. А наяву для её величества быть просто женщиной — непозволительная роскошь. Королева Миррей проснулась и некоторое время просто лежала, потягиваясь и ощущая томление в теле. Её супружеская жизнь не была особенно острой и разнообразной, но они с покойным мужем жили дружно и ночевали почти всегда в одной спальне. И теперь она чувствовала пустоту и женскую обделенность, которую некому было заполнить. «Хорошо быть какой-нибудь вдовой-мельничихой. Никому и в голову не придёт заглядывать к ней в спальню. Да даже фрейлиной. Любой кавалер сочтёт достойным утешить вдовушку, и никто не упрекнёт её за женскую слабость. А я живу на всеобщем обозрении. Загляни только кто за мой полог, завтра весь дворец от казначея до последней поломойки будет знать, что её величество выделила нового фаворита. А скрываться, таиться… не по мне это. Да и некого особо приглашать в опочивальню. Или лицемерные льстецы, или записные ловеласы, или восторженные молодцы-офицеры, которых возбуждаю не столько я, сколько сама возможность поиметь королеву. А есть еще те, кто боится меня, что ещё хуже. За все годы не поймала на себе искреннего мужского взгляда». Тут Миррей призадумалась, вспомнив человека, который неоднократно доказывал свою верность и стране, и лично королеве в разных деликатных поручениях, имел множество регалий и заслуг, а также не боялся говорить правду и не льстить, чтобы смягчить ее. Она не замечала за ним фальши или лжи. Он всегда вел себя в рамках приличий, тонко и по-дружески шутил про прелести повелительницы — наедине, разумеется — и понимал ее юмор. Понимал с полуслова. Она привыкла к тому, что он всегда рядом. Он развлекал её и подбадривал, умел смягчить гнев и ненавязчиво подсказать варианты решений, но никогда не пытался влиять на нее или урвать себе власть. Хотя мог бы, мог. И, если мыслить объективно, он был привлекательным мужчиной в самом расцвете сил, но никогда не был замечен в интрижках или любовных связях. И какая-то слепая девчонка смогла заставить его сердце биться чаще, но при этом не ответила на чувства! И из-за этой глупости он бросает свою королеву! Тут королева окончательно вспомнила, что магистр уходит в отставку, и села в постели. Все томление как рукой сняло. Да, удалось отсрочить его уход, но если два балбеса-помощника справятся, ей больше нечем будет удерживать Корнелиуса рядом. «Разве что, — снова подала голос кровь оркских бабушек-воительниц, — посадить его в башню и приковать антимагической цепью?» Миррей некоторое время рассматривала эту идею, но тут же отбросила ее как несостоятельную. Зачем цепь, если она просто может приказать остаться — и магистр останется? Но она была достаточно умна, чтобы ценить верность искреннюю, а не приказную. «Или устроить так, чтобы Горни с Вудхаусом не справились? — теперь заговорила кровь интриганов-эльфов, которой было мало, но просыпалась она в нужный момент. — Тогда он останется из чувства долга, пока не воспитает себе очередную смену…» Эта идея была более рабочей, но Корнелиус не отличался глупостью (глупцов Миррей рядом не терпела) и вполне мог бы разгадать ее ход. Хотя и откидывать ее не стоило. Позже, когда верная горничная зачесывала пышные волосы ее величества наверх, в голове королевы будто что-то щелкнуло и открылось еще одно решение, которое она некоторое время рассматривала со всех сторон. И с удивлением поняла, что совсем не против. А очень даже за, и где были ее глаза раньше? — Агнешка, скажи, я красива? — спросила она, конечно, зная, каков будет ответ. — О да, ваше величество, — льстиво ответила камеристка с чуть коричневатой, как у всех дриад, кожей, и поцеловала кончики пальцев. — Разве вы не видите себя в зеркале? Ваша грудь все еще высока, тело крепко, а лицо прекрасно. Миррей поднялась и придирчиво осмотрела свою сухощавую фигуру в легком белье с мягким корсетом — вот в ее молодости были корсеты так корсеты! — в чулках с подвязками. Сейчас и платья носили без кринолинов, облегающие, драпированные, с заниженной талией, да и брюки давно уж вошли в моду. Не без участия самой королевы и ее орочьей крови, которая всегда шептала, что в платье по степи на овцебыке не поскачешь и мужа себе не заарканишь. И пусть здесь не было степи, для настоящей женщины где мужчина с подходящей статью, там и степь. — Сегодня я надену розовое, — властно сказала она. — Побольше чувственности, Агнешка, но чтобы я не выглядела смешной или нелепой. И мне нужно, чтобы я была прекраснее обычного, но никто бы при этом не понял, что я старалась выглядеть притягательнее. — Легкий флирт или отвлечение внимания? — понятливо уточнила дриада. — Соблазнение, — отдала команду Миррей, выпрямившись, как генерал, который кидает войска в бой. — О-ла-ла, — прищелкнула языком дриада. — Как вам идет этот настрой, ваше величество! Тогда, если позволите, сделаем вам манок для мужского взгляда, — она чуть-чуть поколдовала над прической и выпустила на скулу королевы легкий локон. — И, — она порылась в гардеробной, а потом развернулась с воздушным и очень неприличным набором белья с розовыми бантиками на подвязках, которое было удобным (иное королева не носила), но при этом больше показывало, чем скрывало, — немного секретного оружия для поволоки в глазах, моя леди. Кто бы он ни был, он падет к вашим ногам! В этот момент в приоткрытое окно королевы ударилось письмо-ласточка и спланировало на подоконник с той стороны. — Еще одно, ваше величество! — восторженно воскликнула горничная. — Принести? — Неси, — сурово согласилась королева. Раз в неделю-две кто-то из придворных слал ей стихи, неловкие, но забавные и искренние, и она с любопытством ждала новых писем. Правда, при этом не преминула попенять магистру Корнелиусу, что окна ее покоев — не почтовый ящик. — Я могу узнать, кто отправитель, хотя зачарованную бумагу для «ласточек» можно купить в любой лавке амулетов, и это потребует больших усилий, — сдержанно поклонился тогда маг. — Могу также наложить дополнительную защиту, если пожелаете, ваше величество. Однако и сейчас к вам не может попасть никакая вещь, несущая опасность или созданная с плохими намерениями. То есть, если в письме будут угрозы или оскорбления, — оно сгорит на подлете. Только прикажите, и я прекращу это. — Нет, не надо, — подумав, ответила королева. — В конце концов, это меня интригует и забавляет. Миррей развернула письмо, которое принесла служанка, и прочитала длиннющую оду, которая заканчивалась строками: О, королева сердца моего! В саду, на лебедином берегу, вас видел, Средь трав, цветов богинею плыла, Прекраснее, чем сотня лебедей! Королева улыбнулась, поправила локон и решительно поднялась. Все же хорошо, что она не приказала магистру остановить этот поток стихов. Пишет наверняка какой-то мальчишка-паж, но как же искренне! И пусть она не сильно любила лебедей — голос у птиц был препротивный, да и гадили они не меньше обычных уток, — каждой женщине приятно восхищение. Даже такое неловкое. * * * В полдень из украшенных гербом ворот широкого и приземистого дома, больше похожего на древнюю крепость в миниатюре, вышла рыжеволосая дама невысокого роста. Леди замечательной полноты и волнующих пышных форм была одета в платье для прогулок, носила шляпку и перчатки в тон туфелькам и опиралась на большой зонт с необычной ручкой, похожей на эфес. Путь дамы лежал на другую сторону площади, вверх по Парадному проспекту, и она повернула влево от своего дома. В это же самое время из другого дома, с высокими затейливыми башенками на углах, колоннами и балконами по фасаду и гербом, как будто парящим в воздухе над парадным крыльцом, тоже вышла леди. Белокурая, прямая, с немного надменным выражением лица и фигурой юной девушки, она шла походкой королевы, только вместо скипетра несла на согнутом локте крохотную сумочку. Леди повернула направо, пересекла шумную площадь и неторопливо шествовала по проспекту вдоль витрин дорогих магазинов, не проявляя никакой заинтересованности, вежливо кивая на поклоны зазывно улыбающихся владельцев. На одном из углов, далеко от пересечения площади с проспектом и недалеко от дворца, располагался ресторан. Он существовал с тех времен, когда король приезжал со своей многочисленной свитой наблюдать за строительством дворца и заходил промочить горло в только что отстроенный трактир. С тех пор дом не раз перестраивали, и теперь это было самое закрытое от посторонней публики заведение, только для «своих». Будь ты богаче короля или знатнее наследного принца, если не знаком лично с владельцем и не покажешь привратнику у входа специальный медальон — никогда не узнаешь, что там внутри. А внутри было очень камерно, дорого, но без пафоса. Несколько столов, разделённых жардиньерками с цветущими растениями, стены в драпировках винного цвета. За драпировками прятались ниши со столиками на два человека. От входной двери не было видно зала, и сидя в зале нельзя было увидеть ни соседний стол, ни вход. Даже проходя к одной из ниш, гость не рисковал столкнуться с кем-либо, настолько чётко контролировали метрдотель и официанты появление новых гостей и уход старых. Поэтому то, что за одним столиком встретились рыжеволосая леди с блондинкой, никак не могло быть случайностью. — Добрый день, Элинор. — Здравствуй, Агнес. Дамы церемонно поцеловали воздух у щек друг друга и уселись. Официант расставил закуски, налил дамам игристого и поспешно удалился. — Из письма Эби мне стало известно, что наши дети благополучно добрались до Долины Пегасов и приступают к первому заданию, — оповестила леди Горни свою собеседницу, отрезая кусочек ростбифа. — Натаниэль мне тоже написал. И сразу спрошу, Агнес. Как случилось, что твоя дочь усыпила моего сына? — леди Вудхаус наколола на вилку щупальце осьминога, прикладывая несколько большее, чем нужно, усилие. — Неужели он все же пожаловался? — неодобрительно полюбопытствовала леди Агнес так, будто говорила о малыше, заливающем всю округу ревом в поисках мамочки. — Мы с сыном очень близки, — уклончиво ответила мама Вудхаус. — Я когда-то взяла с него обещание, что он не будет скрывать от меня свои проблемы, а я, в свою очередь, никому не передам их и не буду использовать против него. Да и это не первая выходка твоей дочери, Агнес. Если бы я не сжигала письма, дабы их не нашел мой муж — он слегка резок с Натом, — я могла бы показать тебе, сколько всего писал мне о ней сын. Да половина писем о ней! Горни то, Горни се… Иногда мне казалось, что я о ней знаю больше, чем ты. — Как и я о твоем сыне, — проворчала мама Горни и выпила игристого. — Письма я не сжигаю, могу потом показать. Одно время и я, признаться, беспокоилась, что Вудхауса в мыслях Эби слишком много. И дамы уставились одна на другую, как орочьи лучники, размышляя о том, является это пугающим или обнадеживающим. Первый раз матери враждующих семейств встретились случайно, в оранжерее — устроитель выставки цветов ошибся и не развел визиты первых леди столицы во времени. В тот месяц второй курс магакадемии уехал на первую боевую практику к побережью, и Эбигейл, уколовшись об иглу морского ежа-людоеда, несколько дней провалялась в горячке. Матери она в это время, естественно, не писала. Для академии это была штатная ситуация, родителям о них не сообщали даже по запросу во избежание толп родственников, штурмующих боевые тренировочные полигоны, дабы спасти деточек. Леди Агнес от тревоги и неизвестности в те дни выковала столько подков, что ими можно было троекратно обеспечить всех жеребцов столицы. С леди Вудхаус в оранжерее они столкнулись у редчайших мхов, окинули друг друга полными превосходства взглядами и разошлись вместе со свитами из родственников и подруг. А на выходе маму Вудхаус нагнал мальчишка — помощник садовника. — Вы обронили, леди! — выкрикнул он, сунул ей в руки кружевной платок и убежал. — Я вовсе не… — сердито начала эльфийка, но заметила, что на ткани что-то написано, и поспешно сунула его в сумочку. — Что такое, Элинор? — участливо спросила ее кузина.