Томас был немного удивлен. Он никогда еще не слышал от Чака ничего столь глубокомысленного и верного. – Я понимаю, что ты имеешь ввиду, - пробормотал он. Чак был слишком невысоким, чтобы Томас мог его видеть, пока говорил, но после его следующего утверждения Томас представил, что глаза Чака наполнились сильной печалью, может быть, даже слезами. - Я плакал. Каждую ночь. Это отвлекло Томаса от мыслей об Алби. – Да? - Как какой-то обоссавшийся младенец. Практически до самого того дня, когда ты появился тут. А затем просто привык, наверное. Это место стало домом, пусть мы и надеемся каждый день выбраться отсюда. - Я плакал лишь один раз, с тех пор, как оказался здесь, но это было после того, как меня чуть не слопали заживо. Я, вероятно, совсем поверхностный простачок. – Томас, возможно, не признал бы этого, если не бы не признание Чака. - Ты плакал? – Он услышал вопрос через окно. – Тогда? - Да. Когда последний наконец упал с Обрыва, я упал и проплакал, пока не разболелись горло и грудь. – Томас помнил все это очень хорошо. – Все во мне сломалось в тот момент. После этого мне стало лучше, так что не отношусь плохо к слезам. Никогда. - Типа от этого становится легче, да? Странно, как это все работает. Несколько минут прошли в тишине. Томас поймал себя на мысли, что надеется, что Чак не ушел. – Эй, Томас? – спросил Чак. - Я все еще тут. - Как думаешь, у меня есть родители? Настоящие родители? Томас засмеялся, преимущественно чтобы оттолкнуть внезапную грусть, накатившую от этой мысли. – Конечно, есть, шэнк. Тебе же не нужно рассказывать о пестиках и тычинках? – У Томаса кольнуло в сердце, он помнил, как слышал такую лекцию, но не помнил того, кто ее рассказывал ему. - Я не о том, - сказал Чак, голос его звучал так, словно ему не до веселья. Он был низкий и пустой, словно бормотание. – Большинство ребят, которые прошли через Изменение, помнят страшные вещи, о которых даже не хотят говорить, что заставляет меня сомневаться, было ли в моем прошлом что-то хорошее. Так я имею ввиду, как ты думаешь, я мог иметь маму и папу где-то там, которые скучают по мне? Думаешь, они плачут по ночам? Томас в шоке обнаружил, что его глаза наполнились слезами. Жизнь была такой сумасшедшей с тех пор, как он появился тут, что он никогда на самом деле не задумывался о Глэйдерах как о реальных людях с реальными семьями, скучающими по ним. Было странно, но он даже о себе с такой стороны не думал. Только о том, что все это значит, кто их сюда послал, как они могут выбраться отсюда. Впервые он почувствовал к Чаку что-то такое, что разозлило его, даже захотелось убить кого-нибудь. Мальчику следовало ходить в школу, домой, играть с соседскими детьми. Он заслуживал возвращаться по вечерам домой к семье, которая любила его, беспокоилась о нем. Маму, которая заставляла бы его принимать душ каждый день, и папу, который помогал бы ему с домашними заданиями. Томас ненавидел людей, которые забрали этого маленького невинного мальчика у его семьи. Он ненавидел их всем сердцем, даже не знал, что такое бывает. Он хотел их смерти, страданий. Он хотел, чтобы Чак был счастлив. Но счастье было вырвано из их жизней. Любовь была вырвана из их жизней. - Послушай меня, Чак, - Томас сделал паузу, успокаиваясь, насколько мог, чтобы убедиться, что его голос не будет дрожать. – Я уверен, что у тебя есть родители. Я знаю это. Звучит ужасно, но я готов поспорить, что твоя мама сейчас сидит в твоей комнате, держит твою подушку, глядя на мир, который забрал тебя у нее. И да, готов поспорить, что она плачет. Сильно. С опухшими глазами и сопливым носом. На самом деле. Чак ничего не сказал, но Томасу показалось, что он слышал легкий всхлип. - Не сдавайся, Чак. Мы разберемся со всем этим, выберемся отсюда. Теперь я тоже Бегун, и я клянусь тебе жизнью, я вытащу тебя отсюда в твою комнату. Заставлю твою маму плакать от этого. – И Томас действительно так думал. Он чувствовал, как это жгло его сердце. - Надеюсь, ты прав. – сказал Чак трясущимся голосом. Он показал большой палец в окно, а затем ушел. Томас поднялся, обошел маленькую комнату, кипя от желания сдержать свое слово. – Я клянусь, Чак, - прошептал он в никуда. – Я клянусь, что верну тебя домой. 31 Сразу после того, как Томас услышал грохот и гул камня по камню, оповещающий о том, что двери закрываются на ночь, появился Алби, чтобы освободить его, что стало для него сюрпризом. Раздался звук металла - ключ поворачивался в замке. Затем дверь широко распахнулась. - Еще не умер, а, шэнк? – спросил Алби. Он выглядел намного лучше, чем вчера, Томас не мог перестать пялиться на него. Его кожа была полноценно темной, его глаза больше не были налиты кровью. Он выглядел так, словно набрал несколько килограммов за последние двадцать четыре часа. Алби заметил, как Томас вытаращился. – Черт возьми, чего уставился, мальчишка? Томас едва покачал головой, чувствуя себя так, словно был в трансе. Его мозг стал гадать, что Алби помнит, что знает, что может рассказать о нем. – Чт.. Ничего. Просто кажется диким, что ты выздоровел так быстро. Теперь ты в порядке? Алби согнул правый бицепс. – Лучше не бывает. Выходи наружу. Томас так и сделал, не мигая, что делало его беспокойство очевидным. Алби закрыл дверь Тюрьмы, затем обернулся к нему. – Вообще-то, все это ложь. Чувствую себя как кусок клика, дважды пропущенный через Гривера. - Да, ты так и выглядел вчера. – Когда Алби посмотрел на него, Томас понадеялся, что тот поймет, что это была шутка, и тут же пояснил. – Но сегодня ты выглядишь очень посвежевшим. Честно. Алби убрал ключи в карман и прислонился к двери Тюрьмы. – Что ж, вчера у нас получился совсем короткий разговор. Сердце Томаса екнуло. Он не представлял, чего ожидать от Алби в такой момент. – Эм... Да. Помню. - Я видел то, что видел, Новичок. Это немного притупилось, но я такого никогда не забуду. Это было ужасно. Если я попытаюсь заговорить об этом, что-то начинает душить меня. Теперь воспоминания появляются и исчезают, как будто оно же и не хочет, чтобы я помнил все. Сцена предыдущего дня всплыла в сознании Томаса. Алби трясло, он пытался задушить сам себя – Томас не поверил бы в такое, если бы не видел все сам. Несмотря на то, что он боялся узнать ответ, он знал, что должен задать вопрос. – Что было обо мне – ты все повторял, что видел меня. Что я сделал? Алби уставился в пустое пространство на какое-то время, прежде чем ответить. – Ты был… с Создателями. Помогал им. Но не это поразило меня. Томас чувствовал себя так, словно кто-то дал ему кулаком в живот. «Помогал им?» Он не мог подобрать слов, чтобы спросить, что это значит. Алби продолжил. – Я надеюсь, что Изменение не дает нам реальных воспоминаний – всего лишь фальшивки. Некоторые это подозревают, а я могу лишь надеяться. Если мир такой, каким я его видел… - Он замолчал, повисла зловещая тишина. Томас был сбит с толку, но продолжал настаивать. – Можешь рассказать, что ты видел касательно меня? Алби покачал головой. – Ни за что, шэнк. Не собираюсь рисковать снова покончить с собой. Возможно, в наших мозгах есть что-то, что помогает им контролировать нас – так же как с воспоминаниями. - Что ж, ну если я злой, то, может, стоит оставить меня запертым, - Томас лишь наполовину так считал. - Новичок, ты не злой. Может, ты и дурачина пустоголовый, но не злой. – Алби даже слегка улыбнулся, что было несвойственно его всегда строгому выражению лица. – То, что ты рисковал задницей ради меня и Минхо, не качество злодея, насколько мне известно. Не, это только заставляет меня думать, что в Серуме и Изменении есть что-то подозрительное. Ради тебя и себя я на это надеюсь. Томас испытал такое облегчение от того, что Алби считал, что все нормально, что слышал лишь половину из того, что говорил мальчик. – Насколько все плохо? Я имею ввиду те воспоминания, которые вернулись. - Я помню моменты из детства, где я жил, какие-то такие вещи. Если бы Господь сейчас спустился на землю и заявил, что я могу вернуться домой прямо сейчас… - Алби посмотрел вниз и покачал головой. – Если все это правда, Новичок, я клянусь, я бы предпочел пойти сражаться с Гриверами перед этим. Томас был удивлен слышать, что все настолько плохо, он хотел бы, чтобы Алби рассказал детали, описал что-нибудь, что угодно. Но он знал, что воспоминания об удушении еще слишком сильны в Алби, чтобы пытаться спрашивать. – Ну, может, это все и не правда, Алби. Может, Серум – всего лишь какой-то вид наркотика, который внушает галлюцинации. – Томас понимал, что хватается за соломинку. Алби задумался на минуту.