Проваливаюсь в темноту. У моей койки стоит мужчина. Я его знаю. Он смуглый, долговязый и тощий. У него длинная борода и круглый берет на голове, немножко набекрень. Как, бишь, такая шапка называется? Паколь? И у какого знаменитого человека головной убор заломлен точно так же? Не помню. Мужчина возил меня на машине, много лет тому назад. Он мой хороший знакомый. Да что такое у меня со ртом? И что это за бульканье? Проваливаюсь в темноту. Правая рука вся горит. Женщина в бифокальных очках ставит мне капельницу. — Калий, — говорит она. — Пощиплет немножко. Словно пчелка укусила, правда? Ну… да. Как ее зовут? Что-то связанное с пророком. Я ведь давно ее знаю. У нее еще волосы были завязаны хвостом. Теперь-то они гладко зачесаны и уложены в пучок. Совсем как у Сораи, когда я впервые заговорил с ней. Когда это было? С неделю назад? Айша! Вот как зовут женщину. Почему у меня рот не открывается? И что такое торчит из моей груди? Проваливаюсь в темноту. Мы в Сулеймановых горах в Белуджистане, Баба борется с гималайским медведем. Время повернуло вспять. Где изможденный страдалец с ввалившимися щеками и пустыми глазами? Баба — само воплощение силы, Туфан-ага, образцовый пуштун. Они катаются по зеленой траве, человек и зверь, каштановые кудри отца развеваются по ветру. Кто-то ревет — медведь или отец? — льется кровь, во все стороны летят хлопья пены. Когтям не одолеть железные пальцы. Еще одно усилие — и медведь повержен, ноги Бабы упираются в медвежью грудь, руки сжимают косматое горло. Отец смотрит на меня. У него мое лицо. Это я победил зверя. Прихожу в себя. Рядом долговязый, смуглый человек. Вспомнил, его зовут Фарид. С ним мальчик из машины, его образ как-то связан у меня со звоном колокольчиков. Хочется пить. Проваливаюсь в темноту. Мир вокруг то возникает, то исчезает. Оказалось, человек с усиками как у Кларка Гейбла никакая не телезвезда. Это доктор Фаруки, челюстно-лицевой хирург. Только мне почему-то все кажется, что он герой мыльной оперы, действие которой происходит на острове в тропиках, и зовут его Арманд. Где я? — хочется мне спросить. Но рот не открыть. Тужусь, мычу и хрюкаю. Арманд улыбается, зубы сверкают ослепительной белизной. — Еще не время, Амир. Но уже скоро. Когда снимем проволочный каркас. По-английски он говорит с раскатистым акцентом. Каркас? Арманд скрещивает на груди руки. На волосатом пальце золотится обручальное кольцо. — Вы, вероятно, не совсем понимаете, где оказались и что с вами произошло? Для послеоперационного состояния это в порядке вещей. Расскажу вам, что сам знаю. Послеоперационное состояние? А зачем каркас? И где Айша? Пусть улыбнется мне, ласково коснется моей руки. Арманд хмурится. Вид у него очень значительный. — Вы в госпитале в Пешаваре. Попали к нам два дня назад с очень серьезными травмами. Вам повезло, что вы остались в живых, друг мой. Указательный палец доктора качается, словно маятник. — У вас разрыв селезенки — но, к вашему счастью, она, по-видимому, покровила и перестала, иначе бы вас просто не успели довезти до больницы. Моим коллегам из отделения общей хирургии пришлось вам селезенку удалить. — Он похлопал меня по руке, в которую была воткнута игла капельницы. — Вдобавок у вас сломано семь ребер. Одно из них вызвало пневмоторакс. Я бы разинул рот, да не могу. — Иными словами, у вас пробито легкое, — поясняет Арманд и касается пластмассовой прозрачной трубки, которая торчит из груди. — Мы вставили вам плевральный дренаж. Трубка подходит к стойке со стеклянными цилиндрами, наполовину заполненными водой. Так вот откуда бульканье. — На теле у вас были многочисленные рваные раны, самая неприятная — на верхней губе. Мало того, что она рассечена надвое, так из раны еще и вырван кусок ткани. Не волнуйтесь, наши пластические хирурги сошьют все в лучшем виде, только небольшой шрам останется. От этого никуда не денешься. Еще у вас перелом скуловой кости у самой левой глазницы. Чуть повыше — и остались бы без глаза. В общем, каркас с челюсти снимем недель через шесть. А пока будем кушать только жидкое и протертое. Зато похудеем. Первое время будете говорить как Аль Пачино в «Крестном отце». — Арманд усмехается. — И еще: сегодня придется потрудиться. Знаете, чем нужно заняться? Мотаю головой. — Надо выпустить газы. Только после этого вы сможете принимать жидкую пищу. Не пукнешь — не поешь. Доктор громко смеется. Позже, когда Айша сменила капельницу и поправила по моей просьбе подушки, чтобы голова была повыше, сознание у меня немного прояснилось. Ничего себе. Разорвана селезенка. Выбиты зубы. Проткнуто легкое. Сломана скуловая кость. Но главное-то, главное! Глядя на голубя, клюющего кусок хлеба за окном, я повторял про себя слова доктора Фаруки. Мало того, что верхняя губа рассечена надвое, так из раны еще и вырван кусок ткани. Вот это да. Теперь у меня заячья губа. На следующий день пришли Фарид с Сохрабом. — Вспомнил, кто мы такие? Узнал? — изображал веселье Фарид. Я кивнул. — Слава Аллаху! — просиял он. — Бред миновал! — Спасибо, Фарид, — промычал я сквозь зубы. Ну точно Аль Пачино, доктор был прав. Да еще язык натыкается на пустые места, которых раньше во рту не было. Часть зубов-то я проглотил. — Благодарю тебя за все. Он покраснел и отмахнулся: — Бас, не стоит благодарности. Я посмотрел на Сохраба. На нем был новый наряд: легкий коричневый пирхан-тюмбан (он ему великоват) и черная тюбетейка. Глаза у Сохраба опущены. — Нас так и не представили друг другу, — протянул я мальчику руку. — Меня зовут Амир. Сохраб перевел взгляд на меня: — Вы тот самый Амир-ага, про которого мне рассказывал папа? — Да. Мне вспомнились слова из письма Хасана: «Я много рассказывал Фарзане-джан и Сохрабу о тебе, о днях нашей юности, играх и забавах. Они очень смеялись нашим проделкам!» — Ты спас мне жизнь, — сказал я племяннику. Он молчал. Рука моя так и повисла в воздухе, пока я не уронил ее на одеяло. — Мне нравится твоя новая одежда. — Это моего сына, — пояснил Фарид. — Он уже из нее вырос. А Сохрабу в самый раз. Оказалось, мальчик пока жил у него. — В тесноте, да не в обиде. Не на улицу же его гнать. Да и моим он по душе пришелся. А, Сохраб? Мой племянник безучастно смотрел в пол. — Все хочу спросить, — с заминкой произнес Фарид. — Что произошло в том доме между тобой и талибом? — Скажем так: мы оба получили по заслугам. Фарид кивнул и не стал настаивать. Оказывается, за время поездки я приобрел друга. — Я тоже хочу спросить. — Да? Страшно спрашивать. — Рахим-хан? — Его нет. Сердце у меня сжалось.