Что-то задело лодыжку Робин: серый кот только что вошел в комнату и теперь смотрел на нее своими ясными зелеными глазами. Когда Робин нагнулась, чтобы почесать его за ушами, раздался звонкий звук, возвестивший о появлении Шейлы, которая держала в руках старый жестяной поднос, на котором стояли две кружки, кувшин и тарелка с тем, что Робин опознала как ломтики торта мистер Киплинг-Бейквелл тарт. — Позвольте мне, — сказала Робин, так как часть горячей жидкости уже пролилась. Шейла позволила Робин взять поднос из ее рук и поставить его на маленький кофейный столик. Шейла взяла свою кружку, поставила ее на подлокотник клетчатого кресла, села, положила свои маленькие ножки на табуретку и сказала, глядя на поднос с чаем, — Я забыла сахар. Я пойду… Она снова начала с трудом подниматься со стула. — Ничего страшного, мне не нужно, — поспешно сказала Робин. — Если только вы хотите? Шейла покачала головой и расслабленно откинулась в кресле. Когда Робин села на диван, кот запрыгнул рядом с ней и стал тереться об нее, мурлыча. — Он не мой, — сказала Шейла, наблюдая за выходками кота. — Он соседский, но ему здесь нравится. — Ясно, — улыбнулась Робин, проводя рукой по выгнутой спине кота. — Как его зовут? — Смоки, — сказала Шейла, поднося кружку к рту. — Ему здесь нравится, — повторила она. — Вы не возражаете, если я буду делать записи? — спросила Робин. — Записи? Пожалуйста, — сказала Шейла Кеннетт. Пока Робин доставала ручку, Шейла издала звук поцелуя в сторону кота Смоки, но он не обратил на нее внимания и продолжал тереться головой о Робин. — Неблагодарный, — сказала Шейла. — Я вчера дала ему консервированного лосося. Робин снова улыбнулась и открыла свой блокнот. — Итак, миссис Кеннетт… — Можешь звать меня Шейла. Зачем ты сделала это со своими волосами? — О — это? — смущенно сказала Робин, поднимая руку к голубым краям своей прически. — Я просто экспериментирую. — Панк-рок, да? — сказала Шейла. Решив не говорить Шейле, что она устарела примерно на сорок лет, Робин сказала: — Немного. — Ты красивая девушка. Тебе не нужны синие волосы. — Я подумываю о том, чтобы изменить их, — сказала Робин. Итак… могу я спросить, когда вы с мужем переехали жить на ферму Чепмен? — Тогда ферма называлась не Чепмен, — сказала старушка. — Это была ферма Форгеман. Мы с Брайаном были хиппи, — сказала Шейла, моргая на Робин сквозь толстые линзы очков. — Ты знаешь, что такое хиппи? — Да, — сказала Робин. — Ну, мы с Брайаном были именно такими. Хиппи, — сказала Шейла. — Жизнь в коммуне. Хиппи, — повторила она, как будто ей нравилось звучание этого слова. — Вы можете вспомнить, когда…? — В шестьдесят девятом мы туда поехали, — сказала Шейла. — Когда все только начиналось. Мы выращивали травку. Знаешь, что такое травка? — Да, я знаю, — сказала Робин. — Мы много курили, — сказала Шейла с очередным смешком. — Кто еще был там в начале, можете вспомнить? — Да, я все это помню, — с гордостью сказала Шейла. — Раст Андерсен. Американец был. Жил в палатке в поле. Гарольд Коутс. Я все это помню. Иногда не могу вспомнить вчерашний день, но все это помню. Коутс был неприятным человеком. Очень неприятный человек. — Почему вы так говорите? — Дети, — сказал Шейла. — Разве ты не знаешь обо всем этом? — Вы говорите о том, как были арестованы братья Кроутер? — Да. Мерзкие люди. Ужасные люди. Они и их друзья. Мурлыканье кота наполняло комнату, когда он лежала на спине, а Робин гладила его левой рукой. — Мы с Брайаном никогда не знали, что они замышляют, — сказала Шейла. — Мы никогда не знали, что происходит. Мы были заняты выращиванием и продажей овощей. У Брайана были свиньи. — Неужели? — Он любил своих свиней и кур. Дети бегали по повсюду… У меня не было своих. Выкидыши. Всего у меня их было девять. — О, мне очень жаль, — сказала Робин. — У нас никогда не было своих детей, — повторила Шейла. — Мы хотели детей, но не могли. На ферме было много детей, и я помню твоего друга. Большой парень. Больше, чем некоторые старшие мальчики. — Простите? — сказала Робин растерянно. — Твой партнер. Кондоман Страйк или что-то в этом роде, не так ли? — Именно так, — сказала Робин, с любопытством глядя на нее и размышляя, действительно ли пожилая леди, которая могла много повторяться, но казалась в основном бодрой, впала в маразм. — Когда я сказала соседке, что ты придешь ко мне, она зачитала мне статью о тебе и о нем. Он был там со своей сестрой и мамой. Я помню, потому что моему Брайану нравилась Леда Страйк, и я это заметила, и мы с ней из-за этого поссорились. Ревность. Я все время видела, как он за ней наблюдает. Ревновала, — повторила Шейла. — Но я не думаю, что Леда посмотрела бы на моего Брайана. Он не был рок-звездой, Брайан. Шейла снова издала надтреснутый смешок. Изо всех сил стараясь скрыть свое потрясение, Робин сказала: — У вас очень хорошая память, Шейла. — О, я помню все, что происходило на ферме. Иногда не помню вчерашний день, но все это помню. Я помогала рожать маленькой Энн. Там был Гарольд Коутс. Он был врачом. Я помогала. Ей было очень тяжело. Ну… ей было всего четырнадцать лет. — Правда? — Да… свободная любовь, понимаете. Это было не так, как сейчас. Все было по-другому. — А ребенок…? — Все было в порядке. Мазу, как назвала ее Энн, но вскоре после этого Энн ушла. Оставила ее в коммуне. Не нравилось быть матерью. Слишком молодая. — Так кто же присматривал за Мазу? — спросила Робин, — Ее отец? — Не знаю, кто был ее отцом. Я никогда не знала, с кем ходит Энн. Люди спали с кем попало. Но только не мы с Брайаном. Мы пытались завести своих детей. Были заняты на ферме. Мы не знали всего, что происходило, — снова заговорила Шейла. — Полиция пришла на ферму без предупреждения. Кто-то вызвал их. Нас всех допрашивали. Мой Брайан просидел в участке несколько часов. Они обыскали все комнаты. Перерыли все наши личные вещи. После этого мы с Брайаном уехали. — А вы? — Да. Это было ужасно, — сказала Шейла, и еще раз подчеркнула: — Мы не знали. Мы никогда не знали. Они же не во дворе этим занимались. Мы были заняты хозяйством. — Куда вы направились, когда ушли? — Сюда, — сказала Шейла, указывая на дом своей испещренной пятнами рукой. — Здесь жили мои мама и папа. О, они злились из-за всего, что писали в газетах. А Брайан не мог найти работу. А я нашла. Офисным служащим. Мне это не нравилось. Брайан скучал по ферме. — Как долго вы отсутствовали, Шейла, вы можете вспомнить? Два года… три года… Потом Мазу написала нам. Она сказала, что все наладилось и у них новая хорошая община. Брайан хорошо справлялся с фермерством, вот почему она хотела его видеть… и мы вернулись. — Можете ли вы вспомнить, кто там был, когда вы вернулись? — А ты не хочешь торт? — Спасибо, я бы не отказалась, — солгала Робин, протягивая руку за ломтиком Бейквелла. — Могу я..? — Нет, я принесла его для тебя, — сказала Шейла. — О чем ты меня только что спросила? — О том, кто был на ферме Чепмена, когда вы вернулись туда жить. — Я не знаю всех имен. Было несколько новых семей. Коутс все еще был там. О чем ты меня спрашивала? — Только о людях, — сказала Робин, — которые были там, когда вы вернулись. — О… Раст Андерсен все еще был в своей хижине. И мальчик Грейвс — худой аристократик. Он был новенький. Он ходил к Расту и курил полночи. Травку. Ты знаешь, что такая травка? — снова спросила она. — Да, знаю, — сказала Робин, улыбаясь. — Некоторым людям это не идет на пользу, — мудро сказала Шейла. — Мальчик Грейвс не выдержал. Он стал странным. Некоторым людям не стоит это курить. — Был ли Джонатан Уэйс на ферме, когда вы возвращались? — спросила Робин. — Да, точно, с его маленькой дочкой Эбигейл. И у Мазу был ребенок: Дайю.