По его мнению, фотография была сделана в начале девяностых годов. На него смотрела светловолосая Дейрдре Доэрти в очках с квадратной оправой. — Спасибо, — сказал Страйк, делая пометку. — Вы не будете против, если я сфотографирую это? Я не буду брать оригинал. Нив кивнула, и Страйк сделал снимок на свой мобильный телефон. — Значит, вы пробыли на ферме Чепмена три года? — спросил Страйк у Нив. — Верно, но я этого не знала, пока мы не вышли, потому что там нет ни часов, ни календарей. — Правда? — сказала Робин, думая о своих вечерних встречах по четвергам с пластиковым камнем. — Да, и они никогда не праздновали дни рождения или что-то в этом роде. Я помню, как я шла по лесу и думала: “Сегодня может быть мой день рождения. А я не знаю.” Но люди, управляющие этим местом, должны были знать даты нашего рождения, потому что определенные вещи происходили, когда вы достигали разного возраста. — Какие вещи? — спросил Страйк. — До девяти лет вы спали в смешанном общежитии. Потом вы переходили в однополое общежитие, и вам приходилось начать вести дневник, который должны были читать церковные старейшины. Естественно, ты не говорил, что думаешь на самом деле. Вскоре я поняла, что если напишу только то, чему научилась, и то, что мне понравилось, то все будет в порядке. Сегодня я узнала больше о том, что такое ложное “я”, — сказала она ровным голосом, — и о том, как бороться со своим ложным “я”. Я поняла, что ложное “я” — это та часть меня, которая хочет плохого. Очень важно победить ложное “я”. Сегодня я с удовольствием поужинала. У нас была курица с рисом и песни. Под столом наконец-то устроился Бэзил, его шерстяная голова покоилась на ноге Робин. — Потом, когда тебе исполнялось тринадцать лет, ты переезжал во взрослое общежитие, — продолжала Нив, — и начинал посещать Манифестации и готовиться к переходу в чистого духом. Дети, выросшие в церкви, рассказывали мне, что чистые духом получают особые способности. Помню, как по ночам я фантазировала, что очень быстро стану чистой духом, разнесу стены общежития, схвачу маму, Ойсина и Мейв и улечу с ними… Не знаю, думала ли я, что это действительно возможно… После того как ты побыл там некоторое время, ты начинаешь верить в безумные вещи. — Но я не могу сказать, как ты становишься чистым духом, — сказала Нив с язвительной улыбкой, — потому что мне было всего одиннадцать, когда мы уезжали. — Так что же было в порядке вещей для младших детей? — спросил Страйк. — Заучивание церковных догм, много раскрасок, иногда походы в храм на песнопения, — сказала Нив. — Это было невероятно скучно, и нас очень сильно контролировали. Никакого нормального обучения. Изредка нам разрешали пойти поиграть в лес. — Я помню, как однажды, — тон Нив немного смягчился, — в лесу мы с Ойсином нашли топор. Там было большое старое дерево с дуплом. Если забраться достаточно высоко на ветви, то можно было увидеть дупло. Однажды Ойсин взял длинную ветку и стал тыкать ею в ствол, и увидел что-то внизу. — Он был примерно такого размера, — Нив держала руки на расстоянии фута друг от друга, — а лезвие выглядело ржавым. Наверное, им рубили дрова, но Ойсин был уверен, что на нем кровь. Но мы не могли его вытащить. Мы не смогли дотянуться. — Мы никому не рассказывали. Ты учился никогда никому ничего не рассказывать, даже если это было невинно, но мы втайне придумали всю эту историю о том, как Мазу забрала непослушного ребенка в лес и убила его там. Мы наполовину верили в это, я думаю. Мы все боялись Мазу. — И вы? — сказала Робин. — Боже, да, — сказала Нив. — Она была… такая, какой я никогда не встречала ни до, ни после. — В каком смысле? — спросил Страйк. Нив неожиданно вздрогнула, затем слегка пристыженно рассмеялась. — Она… Я всегда думала о ней, как о большом пауке. Ты не хочешь знать, что она может с тобой сделать, ты просто знаешь, что не хочешь быть рядом с ней. Вот так я относилась к Мазу. — Мы слышали, — сказал Страйк, — что были избиения и порка. — Детей не подпускали ни к чему подобному, — сказала Нив, — но иногда можно было увидеть взрослых с синяками или порезами. Ты научался никогда не спрашивать об этом. — И мы знаем, что одного мальчика привязали к дереву в темноте на ночь, — сказала Робин. — Да, это было довольно распространенное наказание для детей, я думаю, — сказала Нив. — Дети не должны были рассказывать о том, что с ними произошло, если их забирали, чтобы наказать, но, конечно, в общежитии об этом шептались. Лично я никогда не была наказана, — добавила Нив. — Я соблюдала все правила и следила за тем, чтобы Ойсин и Мейв тоже их соблюдали. — Нет, дело было не столько в том, что с тобой происходило на самом деле, сколько в том, что ты боялся. Всегда было ощущение затаившейся опасности. — Мазу и Папа Джей могли делать сверхъестественное — то есть, конечно, это не были сверхъестественные вещи, я знаю это сейчас, но тогда я в это верила. Я думала, что у них обоих есть способности. Они оба могли заставлять предметы двигаться, просто указывая на них. Я видела, как он левитировал. Все взрослые верили в это, или делали вид, что верят, поэтому, конечно, мы тоже верили. Но самым страшным для детей был Утонувший пророк. Вы знаете о ней? — Мы знаем немного, — сказала Робин. — Мазу рассказывала нам историю о ней. Предполагалось, что она была идеальной девочкой, которая никогда не делала ничего плохого и была отмечена для такой важной судьбы. Нас учили, что она утонула специально, чтобы доказать, что дух сильнее плоти, но она вернулась на ферму Чепмен в белом платье, в котором утонула, и появилась в лесу, где она обычно играла, — и мы ее видели, — тихо сказала Нив. — Пару раз ночью я видела ее, она стояла среди деревьев и смотрела в сторону нашего общежития. Нив вздрогнула. — Я знаю, что это, должно быть, был трюк, но мне потом несколько лет снились кошмары. Я видела ее за окном своей спальни в Уитби, мокрую, в белом платье, с длинными черными волосами, как у Мазу, смотрящую на меня, потому что мы все были плохими и уехали с фермы Чепмен. Все дети на ферме Чепмен боялись Утонувшего Пророка. “Она слушает. Она поймет, если ты лжешь. Она придет и найдет тебя в темноте”. Этого было достаточно, чтобы напугать нас всех и заставить вести себя хорошо. — Я уверена, что так оно и было, — сказала Робин. Теперь Страйк полез в нагрудный карман и достал сложенный список. — Я могу назвать несколько имен и узнать, помните ли вы кого-нибудь из этих людей? — спросил он Нив, которая кивнула. Однако первые полдюжины имен, которые зачитал Страйк, она не узнала. — Извините, это было так давно, и если только они не были в нашем общежитии… Первое имя, которое узнала Нив, было имя Кевина Пирбрайта, и по ее реакции Робин поняла, что она не знала о его смерти. — Кевин Пирбрайт, да! Я помню его и его сестру, Эмили. Они были милыми. И у них была старшая сестра, Бекка, которая вернулась вскоре после нашего приезда. — Что значит “вернулась”? — спросил Страйк, держа ручку наготове. — Она пробыла в Бирмингемском центре три года. Папа Джей как бы ускорил ее продвижение как будущего лидера церкви. Она была очень властной. Большая любимица папы Джея и Мазу. Мне она не очень нравилась. Страйк продолжал зачитывать имена, но Нив продолжала качать головой, пока Страйк не произнес “Флора Брюстер”. — О, да, кажется, я ее помню. Она была подростком, верно? Я помогла ей сделать ее первую кукурузную куколку — их много делают на ферме Чепмен, чтобы продавать в Норвиче. Страйк продолжал двигаться по списку имен. — Пол Дрейпер? Он был старше вас. Тоже подросток. — Нет, не могу вспомнить ни одного Пола. — Джордан Рини? Тоже подросток. — Нет, извините. — Шери Гиттинс? — Нет. То есть они могли быть там, но я не могу их вспомнить. — Маргарет Кэткарт-Брайс? — О, Боже, да, я помню ее, — сразу же сказала Ниам. — Она была действительно странной и выглядела искусственно, у нее было много операций на лице. Она была одной из богатых женщин, которые часто посещали ферму. Еще была одна, которая занималась уходом за лошадьми, а некоторые из них занимались ‘йогой’ с Папой Джеем, но Маргарет была самой богатой из всех. Страйк продолжал зачитывать имена, но единственное, которое Нив узнала, было имя Гарольда Коутса. — Он был врачом, не так ли? — Правильно, — сказал Страйк. — Вы часто с ним встречались? — Я нет, а вот Мейв — да. У нее постоянно были нервные высыпания. Он ее лечил. Страйк записал это с нейтральным выражением лица. — Вы помните дочь Джонатана Уэйса? — спросила Робин. — Мм, нет, — сказала Нив с растерянным видом. — Она была мертва. — Извините, не Дайю — я имею в виду его старшую дочь, Эбигейл. — О, у него была другая дочь? — удивилась Нив. — Нет, я ее никогда не видела. — Хорошо, — сказал Страйк, сделав последнюю пометку, — это было полезно, спасибо. Мы пытаемся восстановить хронологию событий, выяснить, кто и когда там был. — Мне жаль, что я не помню больше, — сказала Нив. Допив чай, все поднялись из-за стола, Робин осторожно освободила ногу из-под Бэзила. — Если, — неуверенно сказала Нив, — вы узнаете что-нибудь о маме, вы дадите мне знать? — Конечно, — сказал Страйк. — Спасибо. После рождения Чарли я так часто думаю о маме… Ойсин и Мейв говорят, что им все равно, но я думаю, что для них тоже будет много значить, если мы узнаем, что с ней случилось… Страйк, как заметила Робин, выглядел необычно серьезным, когда они втроем направились по коридору, даже учитывая естественную угрюмость его спокойного выражения лица. У входной двери Робин поблагодарила Нив за уделенное время и печенье. Бэзил стоял рядом с ними, пыхтя и виляя хвостом, явно уверенный, что ему еще удастся вырвать у незнакомцев удовольствие и угощение. Теперь Страйк обратился к своему партнеру. — Ты иди. Я бы хотел поговорить с Нив наедине. Робин, хотя и удивилась, но просто ушла, не задавая вопросов. Когда звук ее шагов затих, Страйк снова повернулся к Нив.