— Верно, — сказал Страйк, поднимая голову. — Но Алекс Грейвс считал Дайю своей? — О, да. Он составил завещание и назвал Дайю единственным бене.. бенефи.. как это? — Бенефициаром? — Да… я же говорила, что никогда не получала образования, — пробормотала Эбигейл. — Надо бы побольше читать, наверное. Иногда я подумываю о том, чтобы попробовать поступить на курсы или что-то в этом роде. — Никогда не поздно, — сказал Страйк. — Значит, было завещание, и Дайю должна была получить все, что оставил Грейвс? — Да. Я слышала, как Мазу и мой отец говорили об этом. — Много ли он мог оставить? — Не знаю. Выглядел он как скотина, но семья у него была богатой. Они иногда приезжали к нему на ферму. Тогда ВГЦ не так строго относилась к посетителям, люди могли просто приехать на машине. Грейвсы были шикарными. У моего отца была сестра Грейвса, которая ела у него из рук. Пухленькая девочка. Мой отец всегда пытался завязать контакт с теми, у кого были деньги. — Значит, после смерти Дайю твоя приемная мать… — Не называй ее так, — резко сказала Эбигейл. — Я никогда не использую слово “мать” для этой сучки, даже если перед ним стоит “приемная”. — Прости, — сказал Страйк. — Мазу, значит, унаследовала все, что осталось от Грейвса? — Полагаю, — сказала Эбигейл, пожав плечами. — Меня отправили в центр Бирмингема вскоре после смерти Дайю. Мазу всегда боялась меня, она не позволила бы мне остаться, если ее дочь умерла. Я убежала с улицы в Бирмингеме, когда собирала деньги для церкви. На вырученные деньги я купила билет на автобус до Лондона и моей бабушки по матери. Теперь я живу в ее квартире. Она оставила ее мне, благослови ее Бог. — Сколько тебе было лет, когда ты ушла из церкви? — Шестнадцать, — сказала Эбигейл. — Ты контактировала с отцом после этого? — Нет, — сказала Эбигейл, — и это мне как раз нравится. — Он никогда не пытался найти тебя или связаться с тобой? — Нет. Я была девиантом, не так ли? Так они называют людей, которые уходят. У него не могло быть дочери, которая была бы девиантом, а не главой церкви. Он, наверное, был так же рад видеть мою спину, как и я его. Эбигейл выпила еще вина. Ее бледные щеки становились розовыми. — Знаешь, — резко сказала она, — до церкви он мне нравился. Наверное, я его любила. Мне всегда нравилось быть типа как парень, и он возился со мной, бросал мяч и все такое. Он был не против того, что я сорванец и все такое, но после Мазу он изменился. Она чертова социопатка, — злобно сказала Эбигейл, — и она изменила его. Страйк предпочел не отвечать на этот комментарий. Он, конечно, знал, что под сильным воздействием возможны алхимические изменения личности, особенно у тех, чей характер еще не до конца сформировался. Однако, по словам Эбигейл, Уэйс был харизматичным, аморальным плутом даже в браке с первой женой, а вторая, судя по всему, была просто идеальной сообщницей в его восхождении к статусу мессии. — Он начал отчитывать меня за все, что Мазу во мне не нравилось, — продолжала Эбигейл. — Она сказала, что я помешана на мальчиках. Мне было восемь лет. Мне просто нравилось играть в футбол… А потом она сказала, что я больше не могу называть его “папа”, а должна говорить “папа Джей”, как все остальные. — Это мир мужчин, — сказала Эбигейл Гловер, откинув голову назад, — а такие женщины, как Мазу, знают, где власть, и играют в игру, хотят, чтобы мужчины были довольны, и тогда мужчины позволяют им иметь немного власти. Она заставляла всех девушек делать… то, что ей не приходилось делать. Она это делала. Она была там, — Эбигейл поднял одну руку горизонтально, как можно выше, — а мы были там, внизу, — сказала она, указывая на пол. Она топтала всех нас, чтобы стать чертовой королевой. — А к собственной дочери она относилась по-другому? — спросил Страйк. — О, да, — сказала Эбигейл, делая еще один глоток вина. — Дайю была избалованной девчонкой, но это не значит… то, что с ней произошло… Это было чертовски ужасно. Она раздражала, но я тоже была расстроена. Мазу не думала, что я была расстроена, но мне было не все равно. Все вернулось, то, что случилось с мамой, и все остальное. Я, блядь, наелась морем, — пробормотала Эбигейл. — Даже “Пиратов Карибского моря” не могу смотреть. — Можно ли вернуться к тому, что случилось с Дайю? — спросил Страйк. — Я пойму, если ты не захочешь. — Мы можем, если хочешь, — сказала Эбигейл, — но я была на ферме, когда это случилось, поэтому не могу многое тебе рассказать. Ее голос теперь был гораздо свободнее. Страйк догадался, что она ничего не ела между спортзалом и пабом: вино явно сказывалось, хотя она и была крупной. — Ты помнишь девушку, которая взяла Дайю на пляж в то утро? — Помню, что она была блондинкой, чуть старше меня, но сейчас я бы не смогла выделить ее из толпы. У тебя не было друзей, ты не должен был сближаться с людьми. Это называлось “материальное обладание” или как-то так. Иногда люди пытались подлизаться ко мне, потому что я была дочерью своего отца, но вскоре они понимали, что это ничего не значит. Если я за кого-нибудь замолвлю слово, Мазу, скорее всего, позаботится о том, чтобы его наказали. — Значит, ты не знаешь, где сейчас находится Шери Гиттинс? — Так ее звали, да? Кажется, Шерил. Нет, я не знаю, где кто из них. — Я слышал, — сказал Страйк, — что Шери выехала на грузовике с фермы Чепмена мимо тебя и еще двух человек в то утро, когда утонула Дайю. — Черт возьми, ты это знаешь? — сказал Эбигейл, выглядя скорее расстроенной, чем впечатленной — Моя напарница брала интервью у Шейлы Кеннетт. — Черт побери, неужели старая Шейла еще жива? Я думала, она уже давно умерла. Да, я, парень по имени Пол и муж Шейлы были на раннем дежурстве — надо было кормить скот, собирать яйца и готовить завтрак. Мимо нас в фургоне проехали девчонка Шери и Дайю, они ехали на овощной базар. Дайю помахала нам рукой. Мы удивились, но решили, что она получила разрешение на поездку. Она могла делать много всего, что не делали остальные дети. — А когда ты узнала, что она утонула? — Ближе к обеду. Мазу уже взбесилась, узнав, что Дайю уехала с Шери, а мы были в дерьме, те, кто видел, как они проехали мимо, и не остановили их. — Твой отец был расстроен? — О, да. Я помню, как он плакал, обнимая Мазу. — Он плакал? — О, да, — мрачно сказала Эбигейл. — Он может включать водопровод, как ни один мужчина, которого ты когда-либо встречал… Но я не думаю, что Дайю ему сильно нравилась, правда. Она не была его, а мужчины никогда не чувствуют того же к чужим детям, не так ли? У нас на работе есть один парень, он так говорит о своей пасынке… — Я слышал, что вы все были наказаны — Шери и те трое, кто видел проезжавший мимо грузовик? — Да, — сказал Эбигейл. — Мы были. — Шейла до сих пор очень расстроена тем, что ее муж был наказан. Она считает, что все, что с ним сделали, способствовало ухудшению его здоровья. — Это бы, черт возьми, не помогло! — сказал Эбигейл срывающимся голосом. — Шейла рассказала твоей напарнице, что с нами произошло, не так ли? — Нет, — сказал Страйк, решив, что лучше не врать. — Ну, если Шейла молчит, то и я не буду, — сказала Эбигейл. — Именно этого от меня и добивался тот парень Пирбрайт. Выяснить все гряз… все грязные, мать их, подробности. Я не собираюсь снова все это раскапывать, чтобы люди могли представить меня в этом гребаном… забудь об этом. Голос Эбигейл теперь звучал очень невнятно. Страйк, который не терял надежды, что ему еще удастся узнать подробности постигшего ее наказания, перевернул свежую страницу в своем блокноте и сказал: — Я слышал, что Шери много времени проводила с Дайю. — Мазу часто подсаживала Дайю на девушек постарше, да. — Ты присутствовала на дознании по делу о смерти Дайю? — Да. Брайан к тому времени уже умер, бедный ублюдок, но я и Пол должны были дать показания, потому что видели, как они проезжали в фургоне. Я слышала, Шерил сбежала после того, как все закончилось, — не вини ее. Мазу позволила ей оставаться в живых так долго из-за дознания. Когда все закончилось, у нее было свободное время. — Ты используешь эти слова как фигуру речи? — Нет, я говорю серьезно. Мазу убила бы ее. Или заставила ее убить себя. — Как бы она это сделала? — Ты бы понял, если бы познакомился с ней, — пробормотала Эбигейл. — Она заставляла тебя что-то делать? Я имею в виду, причинять себе боль? — Все время, блядь. — Разве твой отец не вмешался? — Я перестала ходить к нему и разговаривать с ним обо всем этом. Нет смысла. Был один раз, в Откровении… — Что это? — Нужно было говорить то, чего стыдишься, и очищаться. Так вот, одна девочка сказала, что она мастурбирует, и я рассмеялась. Мне было лет двенадцать или около того. Мазу заставила меня биться головой о стену храма, пока я не получила контузию. — Что было бы, если бы ты отказалась? — Кое-что похуже, — сказал Эбигейл. — Всегда лучше принимать первое предложение. Она смотрела на Страйка со странной смесью пренебрежения и защиты. — Вот такую фигню Патрик хочет, чтобы я написала в своей книге. Рассказать всему миру, что со мной обращались как с дерьмом, чтобы такие люди, как долбаный Баз, могли бросить мне это в лицо. — Я не собираюсь предавать все это огласке, — заверил ее Страйк. — Я просто ищу подтверждение — или нет — того, что Пирбрайт сказал моему клиенту. — Ну выкладывай тогда. Что еще он сказал? — Он утверждал, что был вечер, когда всех детей поили наркотиками. Он был моложе тебя, но мне интересно, слышала ли ты когда-нибудь о том, что кого-то накачивают наркотиками?