— Нет, я не хочу говорить с такими людьми. — Понимаю. О чем вы хотели сообщить? — Вы мне заплатите, правда же? Альф Инге на секунду задумался. — Да, это должно быть возможно, но мы платим не всем звонящим, а только тем, кто сообщает важную для дела информацию. О чем вы хотели сообщить? Снова пауза, на этот раз короче. — Я был тренером Уле Гуннара Сульшера, когда тот был маленьким. — Так? Не знаю, я…. — Да-да, — раздраженно продолжил мужчина. — Я понял, но ко мне за этим приезжал тот полицейский из Осло. Насчет тех мальчиков, которых нашли убитыми на поле, знаете? В Мюрене проснулся журналист. — Так-так? К вам приходил следователь по этому делу? — Да. — И что он хотел? — Спрашивал про того, кто хромал. — Так? — Они подозревают одного парня. Хромого, который сказал, что в детстве играл в команде с Сульшером. Мюрен развернулся, взбежал по лестнице вверх и взял блокнот на кухонном столе. — А как его звали? — Кого? — Прошу прощения, того полицейского? — Уксен. Карл Уксен. Неприятный тип. Его больше интересовали другие вещи, если вы понимаете, о чем я. — Нет, я не уверен, что понимаю вас, но, значит, Уксен спросил вас о?.. — О том, были ли в команде парни того же уровня, что Уле Гуннар. Мог бы кто-то из них стать таким же профи, но ему помешала травма. Разрушила карьеру. Мне тот полицейский не понравился. И я никого не вспомнил. По крайней мере, тогда. Но потом я просмотрел старые фотографии команды, мне вдруг пришло в голову. Черт, так и есть. Я вдруг понял, кого он имел в виду. — Того, кто получил травму и стал хромать? — Да. — Откуда вы звоните, я забыл? — Из Кристиансунна. — Вы не против, если я к вам приеду? — Нет. Думаю, можно. Когда хотите приехать? Альф Инге сбросил кроссовки, достал из шкафа аккуратно сложенные рубашку и джинсы и бросил взгляд на часы у холодильника. Кристиансунн? Час двадцать? — Буду у вас чуть раньше десяти, хорошо? — Да, приезжайте. — Хорошо. Спасибо, что позвонили. До встречи. 52 Выйдя из ледяного душа, Миа Крюгер, вся дрожа, встала перед большим зеркалом. Черт. Головная боль напомнила Мии, почему она не пьет. Ей нравится чувствовать себя в форме. С ясной головой. Чтобы текущая по жилам кровь была чистой. У нее колотилось сердце так, что пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Может, два пальца в рот? Она наклонилась над раковиной, но в желудке ничего не было. Они вчера забыли поесть. Двое суток безвылазно провели с Патриком в ее огромной квартире, пока наконец не зашли в тупик. — Давай откроем? Может, поможет? — Что это? — Королева всех арманьяков. Domaine de Pantagan тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Тридцать пять лет выдержки. Знаю, что ты не пьешь, но… — В верхнем шкафчике есть бокалы. Захвати мне тоже. Миа включила холодную воду и еще раз умыла лицо. Дьявол. Шатаясь, она голой прошла в спальню и достала какую-то чистую одежду из сумки. Черные лосины и спортивную куртку. Надо побегать. Только это ей сейчас поможет. Вывести это дерьмо из организма. Дверь в кабинет была нараспашку, и она слышала храп Патрика. В одной из комнат она нашла матрас, плед и подушку. Какой смысл ехать ночевать в отель? Они с головой погрузились в работу. Двое суток питались едой из take-away и кофе. Они подобрались так близко, но каждый раз что-то от них ускользало, как песок сквозь пальцы. — Черт, не может такого быть. — Чего? — Чтобы он был настолько убогим. Чтобы чувствовал, что не вписывается в общество. И что его надо пожалеть. Надо прекратить это. Тебе надо это прекратить. — Мне? — Да, тебе, с твоей сраной психологической установкой. Ты хочешь понять его. Что могло с ним случиться. Как ему было сложно. Да насрать на это. — Но я же не говорил такого… — Но ищешь ты именно это. Оправдание. Этот ублюдок моет и стрижет ногти детям под наркотой, а потом голыми кладет их себе на колени и медленно душит их, сука, леской, ради собственного удовольствия. Нет уж, нахер. Хватит искать его травмы. К черту его сраное детство, плевать я на него хотела. — Может, закажем еды? — Да, а кофе еще есть? — Может, лучше воды? Миа надела черную кепку, спрятала красные глаза за огромными солнечными очками и, шатаясь, пошла на кухню. Засунула голову под кран и наполнила пересохший рот водой. Отличная, мать ее, мысль. Алкоголь? Нет, хватит с нее. Он, конечно, не виноват. Она сама поднесла бокал к губам. — Это что за фото, я их раньше не видела. — Это Оливер перед своим домом. За несколько месяцев до убийства. — Новая машина? — Да, он явно горд. Он любил машины. Да и вообще все с мотором. Хотел стать гонщиком «Формулы 1». — А есть домашние фотографии второго мальчика? Свена-Улуфа? — Нет, в архивах были только эти. — Видишь? — Что? — Я же оказалась права. — Насчет чего? — Он выбирает их по внешности. Белые локоны. Веснушки. Худенькие. Хрупкие. Невинные. Слабые. Этому сукину сыну нравится такое, понимаешь? Дети, которые не могут себя защитить. — Может, тебе нужен свежий воздух, Миа? Мне кажется, ты перестала быть объективной в некоторых аспектах. — Да к черту. Я никогда не видела так все ясно, как сейчас.