— Конечно, — кашлянул Фредрик, убирая блокнот в карман. Он вернулся на улицу, на гравий, и сделал все что мог, чтобы не слышать крик. Отчаянный вопль донесся из дома. Снова зазвонил телефон. Откуда-то издалека. — Фредрик слушает. — Это Анетте. Где ты? — У Лундгренов. — Можешь прерваться? Ты нужен мне. — Хорошо, что… — Мы кое-что нашли у стрельбища. Колодец. Кажется, там побывали мальчики. Сможешь подъехать туда? Прямо сейчас? — Конечно, — кивнул Риис и убрал телефон обратно в карман пиджака. И побежал по гравиевой дорожке к машине. 6 Старик с белесыми волосами знал, что некоторые из тех, чьи портреты висели на стене, скорее всего будут крайне недовольны, что их не позвали на большой праздник, но сегодня особенный день, и прийти должны только люди из его ближайшего окружения. Он запланировал все заранее. Даже скатерть с кружевами расстелил. Подарок бабушки на Рождество. Или мамин, на конфирмацию? Старик уже не помнил, да и какая разница. Сегодня эти посторонние мысли не должны ему мешать. Ведь сегодня двойной праздник. Семьдесят лет, подумать только. И что самое главное, новая работа. Что они там говорили? Что он ушел из актерства? Как бы не так. Дед улыбнулся, сбросил полотенце на землю и вошел в холодную воду. Он дебютировал еще в возрасте восемнадцати лет, в гимназии Оддевала в постановке евангельской истории о Рождестве. Конечно, он хотел играть Иосифа, но роль стражника оказалась вовсе не так плоха, как думали люди. И кто же главный герой? Просящий пристанище путник? Который даже ребенка жене сделать не смог? Или тот, кто решал, кому можно зайти и переночевать, а кому нет? Вот именно. Ответ напрашивается сам собой. Старичок с белесыми волосами снова улыбнулся, намылил щетку, обмакнул в воду и стал тереть себе спину. Ах, до чего же красиво озеро Лилла Хёпперёдшон при этом свете. Он жил тут шестьдесят четыре года из своих вот-вот семидесяти. Сначала с мамой и бабушкой. Потом только с мамой. Потом один. Хотя… Нет, он даже думать об этом не мог. Скоро начнется праздник. Лилла Хёпперёдшон — озеро с береговой линией в одну целую шесть десятых километра. В самом глубоком месте — девять метров, а не пять и одна десятая, как утверждали в автосервисе «У Рэя», когда он заходил к ним узнать, во сколько обойдется вернуть к жизни старую «Вольво», которая стояла в гараже. Пять целых одна десятая — это средняя глубина, то есть если взять все ее значения, сложить и поделить на количество. Как они разозлились тогда, проехав весь этот длинный путь по лесу и не обнаружив «Вольво» на месте. Как они ругались матом и какие гадости делали. Да что один из них себе позволил? Этот идиот покачал головой и сплюнул в ноги старику. Очень жаль, что так вышло. Машина ему бы пригодилась. С ней намного проще добираться в некоторые места. А так ему приходилось тащить на себе велосипед через лес, а потом крутить педали до самого квартала Систем в Уддевалле, только ради него. Аквавита «Халландс Флэдер». О да. Здесь экономить не стоит. Тридцативосьмиградусный, со вкусом цветков бузины и корицы. Старик закончил тереться мочалкой и полностью окунулся в воду, чтобы смыть пену. Ну и что такого в вашем Стокгольме? Нет, не о городе он думал. Аллан Эдвалль[4]. Вот о ком. Эдвалль, без сомнений, на первом месте. Старик мысленно составлял список тех, кто будет сидеть за столом, а кто останется висеть на стене. Нет, не Стокгольм со своими соленой водой и блудницами, которым платили за танцы в маленьких комнатушках, где пахло смертью, после того как перепьешь крепкого алкоголя. Уж лучше лес около Оддеваллы. Тут хоть жить можно. Вторая роль старика — наверное, ей он гордился больше всего, — арестант в тюрьме под номером 112-452311. Осужден за эксгибиционизм в парке «Васа» и укрывательство краденых вещей. Эту пьесу долго не снимали с афиш. Четырнадцать месяцев. Вот какой популярности он достиг в этой роли. Ингмар Бергман[5]? За столом? Слегка покачав головой, старик усмехнулся, оделся и пошел по тропинке к дому. Бергман не в его планах. Ни за что. Этот идиот даже на стене уже не висит. Старик, дойдя до кухни, тут же забыл, на чем надо сосредоточиться, и опять спустился к воде. Озеро Лилла Хёпперёдшон, с береговой линией один и шесть десятых километра, с наибольшей глубиной девять метров, а не пять и одна десятая, как говорили в автосервисе. Что это за тень там около мыса? Что? Это опять он? Как его там звали?.. Водный монстр… Надо снова позвонить тому журналисту из «Бухюслэнинген»? Нет, ему сложно дозвониться. Ладно. Сосредоточься. Кто будет сидеть за столом? На стене было тридцать шесть портретов. Все они — знаменитости Швеции, которых он лично видел. Иногда лишь во сне, но какая разница? Черт возьми, вот он поднялся к двери дома и опять забыл, о чем нужно подумать. Ничего не оставалось, как вновь спуститься к воде. Как живописно оранжево-желтое апрельское солнце отражалось в прекрасной водной глади Лилла Хёпперёдшон. С береговой линией один и шесть десятых километра. Самая большая глубина девять метров, а не пять и одна десятая, как говорили в автосервисе. Так, ладно. Тридцать шесть на стене. Только шесть мест за столом. Шесть человек. Каждый на своем стуле, ведь у него всего шесть стульев. Ну ладно, ящик для дров за стул не считается, крохотная табуретка, на которую он садился, чтобы постричь ногти на ногах, наверное, тоже. Я что, сказал «стулья»? Что? Нет, я сказал «мест». Он погрозил кулаком. Что ты там говоришь, Аллан? Хочешь лишиться своего места за столом? А? Висеть на стене как посмешище, пока мы тут угощаемся аквавитом? О, да. На хороших вещах не экономят. Он тут же пожалел о сказанном и поспешил добавить: «Шутка, я просто шучу. Конечно, ты будешь за столом». Тебе достанется желтый стул. На этот раз старик вошел в кухню и в глубокой задумчивости остановился перед портретами на стене. Корнелис Вресвик.[6] Да? Хорошо.