«Всё не так уж плохо». Мне стало намного легче от того, что я оказался за пределами странного грота, и поначалу этого было достаточно, чтобы сохранять спокойствие. Но потом до меня начало доходить, что свод канала, который сперва находился надо мной на высоте человеческого роста, постепенно опускается. Я направил луч вверх. Вот черт, вот блин! Через каких-то пятьдесят футов он снижался настолько, что его от воды отделял какой-то фут. Стены по обе стороны потока казались отвесными, и я не видел выходов породы, вроде того, который вел к гроту смерти. «Возвращайся!» Но я не мог – мне не хватало сил, чтобы бороться с течением, и как только я пытался замедлиться, оно едва не опрокидывало меня. Мне оставалось лишь надеяться на то, что свод вновь поднимется, прежде чем над поверхностью воды вообще не останется места. Я перевернулся на спину и поплыл головой вперед, хватаясь за потолок канала, чтобы замедлить свое продвижение. Костюм помогал мне держаться на плаву, а я тем временем смотрел на изгибы скал надо мной и молился, чтобы они не опустились ниже. Но никто не услышал мои мольбы. Через каких-то пять минут от кончика моего носа до свода оставалось уже сантиметров пять, не больше, и появилась опасность, что я начну глотать воду, захлестывающую лицо. Прижимаясь ладонями к камню над собой, я потянулся вперед, стараясь если не глазами, то хотя бы пальцами отыскать воздушный карман ниже по течению. Но они натыкались лишь на глухую стену. Еще через секунду моя каска задела скалу. О боже, нет, нет! Воздуха больше не осталось. Мне придется нырнуть под этот выступ, надеясь на то, что потолок впереди снова поднимется. Я не мог этого сделать. Просто не мог. Поток подталкивал меня, но мне удавалось держаться на месте. Я попытался вернуться обратно по туннелю, цепляясь слабыми пальцами за шершавый потолок, – перчатки я оставил в гроте, и размягчившиеся ногти быстро сломались, – но с силой воды мне было не совладать, и она опять вернула меня к тому же выступу. «Ну вот и всё. Вот и всё. Смерть», – подумал я. Сначала на меня нахлынуло настоящее цунами ужаса, а затем внезапно я ощутил удивительное спокойствие. Словно я миновал страх и бесконечную усталость и перешел в то состояние, когда буквально на всё наплевать. Нет, пожалуй, это было еще круче. Какая-то почти небесная благодать. Ощущение безмятежности и блаженства. Я сосчитал до трех, набрал побольше воздуха в легкие и толкнул себя вперед, ориентируясь кончиками пальцев. Выступ кончился, и я всплыл в новом воздушном кармане, совершенно спокойный. Я продолжал плыть и, достигнув следующего подобного выступа, снова поднырнул под него. Словно появился какой-то новый я, и он мне нравился. Этот умудренный опытом Саймон Ньюмен без тени паники продвигался по затопленному водой туннелю, пользуясь осязанием вместо зрения. Мое сознание вцепилось в этот факт и, зациклившись, превратило его в своего рода успокаивающую мантру: «Пальцы вместо глаз, пальцы в твоем сердце, пальцы вместо глаз, пальцы в твоем сердце». Сколько это длилось? Понятия не имею. Вынырнув в очередной раз, я поднял глаза и увидел, что расстояние до потолка туннеля здесь составляет более метра; течение теперь лишь нежно подталкивало меня дальше. Я должен был испытывать эйфорию от этого, но всё еще пребывал в состоянии удивительного и непонятного покоя. Я развернул свое тело, вновь расположившись лицом вперед. Луч фонаря заплясал по наклонной поверхности справа от меня, и где-то на середине склона я заметил отверстие размером с чемодан, причем скала вокруг него выглядела стертой в некоторых местах. Выход? Мой внутренний голос подсказывал, что стоить это проверить. Первая попытка подняться туда закончилась тем, что я соскользнул обратно в воду, – меня вывела из равновесия жидкость, плескавшаяся внутри костюма, – однако новая, улучшенная версия прежнего Саймона предложила мне не торопиться. Расстегнув змейку костюма, я бесстрастно наблюдал, как из него каскадами льется вода. Затем предпринял еще одну попытку. В итоге я оказался в проходе, который мог куда-то вести, или мог не вести никуда, или мог завлечь в такие дебри подземелья, откуда мне никогда не вернуться, но разве это имело значение? Мне было совершенно наплевать. Туннель, казалось, замыкался сам на себя, а после сузился так, что пришлось ползти. Но даже это тяжкое продвижение при помощи пальцев рук и ног уже не казалось большой проблемой. Поднявшись по скользкой груде валунов, я небрежно перебрался через какое-то скальное формирование, замысловатое, ребристое, как наброски декораций Гигера[24]. В конце проход разделялся на два канала, один чуть круче другого. «Эд, старый мерзавец, куда мне идти?» – спросил я мысленно. И, недолго думая, выбрал левый путь, тот, который круче уходил вверх. После этого последовал длинный марш-бросок на четвереньках, но я был уверен, что двигаюсь в правильном направлении, – только не спрашивайте, откуда у меня взялась эта уверенность. В голове раздавался смутный гул – это снова отбивали чечетку мои зубы. И тут фонарь на каске начал меркнуть. Я испуганно застыл, мгновенно выйдя из умиротворенного состояния. Потом он вспыхнул опять. Я ускорил движение. Теперь, когда вода осталась позади, каждый проход, который я выбирал, уводил меня выше. Я протискивал свое тело через трещины, извиваясь, полз на животе по низким туннелям. Выбирая направление, я руководствовался исключительно своими инстинктами. В конце концов я очутился в пещере в форме буквы U с наклонным полом, усыпанным камнями. Выхода из нее я не видел. Пытаясь его отыскать, я катался по щебневым склонам, как шарик подшипника в салатнице, зная, что мой фонарь может погаснуть в любой момент. Расходуя последние остатки своего странного спокойствия, я подавил нарастающую панику и стал медленно сканировать лучом все выступы и впадины на каменных стенах, что было нелегко, поскольку холод вновь впился в меня своими зубами, и меня отчаянно трясло. А затем я увидел ее: трещину как раз такой ширины, чтобы протиснулось тело. Я пробрался через очередной завал из валунов и оказался перед трубой, причем мой застывший мозг сразу отметил, что труба эта была из бетона, то есть изготовлена человеком. Кто-то встроил ее в эту гору, так что она представляла собой путь наружу. Труба оказалась гладкой, без каких-либо зацепок, но я мог подняться по ней враспор, как по расщелине в альпинизме; точнее, мог бы, если бы у меня хватило сил. «Давай, давай, давай!» – скомандовал я. Изогнувшись, я пролез в нее, прислонился спиной к стенке, а в противоположную уперся ногами. Такой прием я проделывал бессчетное количество раз; это было едва ли не первое, чему научил нас Кентон. Я не торопился, но тело мое не хотело ждать, и я начал медленно продвигаться вверх. Затем я заметил разлохмаченный конец веревки в нескольких футах у себя над головой. Я рванулся к нему, но мои руки были словно бесчувственные деревянные чурбаки, и я не дотянулся до веревки. Мускулы бедер уже содрогались от напряжения, я вот-вот мог рухнуть вниз. Долго в таком положении я не продержался бы. Это становилось уже почти забавным. Я останусь тут навеки, застряну в трубе, как замерзший Санта Клаус. А потом погас свет. Это стало последней каплей. Я рассмеялся – я на самом деле рассмеялся. А что еще мне оставалось делать? В конце концов мои ноги ослабеют и я упаду на камни внизу. Возможно, после этого я выживу. А может, и нет, я не возражаю. Всё нормально. И снова я не могу вспомнить, сколько провисел в трубе, упершись в ее стены. Должно быть, я задремал, потому что вдруг услышал приглушенные голоса. «Это просто вода». Но тут в моем подавленном сознании проснулось рациональное мышление: «Нет здесь никакой воды. Вся вода осталась далеко позади, припоминаешь?» «Скажи что-нибудь». «Я здесь». – Я здесь! – Холод сжимал мои пострадавшие голосовые связки, и в итоге вырвался лишь какой-то писк. Я попытался снова: – Я здесь! По мне скользнул луч света, и от этого я едва не потерял равновесие, а в памяти всплыли слова из старого фильма: «Иди на свет, Саймон». Надежда придала мне сил, и я, оттолкнувшись ногами, потянулся за веревкой и поймал ее. Ее шершавая поверхность натирала мне руки, почерневшие от запекшейся крови, когда я начал медленно подтягиваться вверх по трубе. Голоса послышались снова, и теперь я уже был совершенно уверен, что это не журчание воды с его ползучим безумием, а реальные человеческие голоса. И тогда меня потащили наверх, к свету. Мне никогда не забыть первый глоток наружного воздуха – он показался вонючим, как в канализации, так не похожим на ту чистоту, которой я дышал в пещерах, – но прочие воспоминания о том, что происходило, когда меня вытащили из трубы, остались довольно размытыми. Вроде бы было темно, хотя вокруг выхода из подземелья горели галогеновые прожекторы, и поначалу это создавало иллюзию дневного света. Сквозь шум работавшего в отдалении генератора слышались чьи-то крики. Ко мне подбежали какие-то люди, окружили меня, но их лица казались мне темными пятнами. Я помню, что упал на колени и ощутил волну тепла, когда кто-то сунул мне в руку металлическую кружку с горячим чаем. Я тупо смотрел на нее сверху вниз – держать ее ровно я не мог и почти всё пролил на траву. Кто-то укрыл меня сверху шуршащим серебристым одеялом. Меня со всех сторон засыпали вопросами: – Кто-нибудь еще там остался? Сколько человек? С тобой всё в порядке, парень. Теперь ты в безопасности. Сколько вас отправилось туда? – Расступитесь, дайте ему пространство. – Передо мной присел на корточки незнакомый мужчина с худым лицом. Его лоб и щеки были все в грязи. – Ладно, парень, давай, скажи нам, – произнес он с сильным акцентом уроженца «черной страны»[25], – остался там кто-нибудь еще? Я отхлебнул чаю, – о боже, какой он был теплый, сладкий и замечательный! – а затем допил всё, что осталось в кружке. И заставил себя заговорить. – Да. Один. Эд. Хотя он уже мертв. Он лежит в пещере с теми мертвыми ребятами. Он тоже мертв. – Это очень важно, парень. Так что теперь давай помедленнее. Ты уверен, что он не выкарабкался? Я кивнул. А потом, похоже, уже просто не мог остановиться – всё кивал и кивал. – Уверен. – Как он умер? «Я убил его ударом ноги». «Нет, неправда. Он после этого отполз от тебя, помнишь?» – Сердце прихватило, наверное. – Я добавил нечто бессвязное о своих неуклюжих попытках оказать Эду первую медицинскую помощь. Мужчина похлопал меня по плечу. – Окей, приятель. Пошел мелкий моросящий дождь, который казался мне почти теплым после ледяной воды внизу. Тот мужик с горняцким акцентом – он, как я потом выяснил, был кейвером по имени Кит, одним из тех, кто вытащил меня оттуда, – взглянул на небо. – Ты выбрался как раз вовремя. Там, наверху, перекрыли ручей дамбой. Но если хлынет ливень… – Дальше он мог не продолжать. – Пойдем. Давай уже заберем тебя отсюда. Киту и его крепкого вида помощнику понадобилось две попытки, чтобы поставить меня на ноги. Затем мы медленно прошли через поле и вниз по склону к группе припаркованных внедорожников. Там меня, как инвалида, усадили на заднее сиденье «Рэндж Ровера», пахнущего резиной. – Вывези его на дорогу, Майк, – сказал Кит, после чего исчез в темноте дождливой ночи. «Рэндж Ровер» медленно пересек еще несколько полей и изрытое шинами болото грязи, после чего выехал к месту, где ждала «скорая помощь». Меня снова начало отчаянно трясти, я облил себе чаем живот, и меня вытащили из машины практически на руках. Свет фар ослепил меня, ко мне бросились какие-то фигуры, и опять посыпались вопросы: – Вы Саймон Ньюмен? Как вам удалось оттуда выбраться? Как вы себя чувствуете? Со всех сторон мелькали непонятные огни, – вспышки фотоаппаратов и освещение телекамер, как я потом узнал, – после чего кто-то громко заорал: – Оставьте его в покое! – А потом еще: – Сай! Толпа расступилась, и вот уже ко мне вразвалку ковыляет мой Тьерри – куртка с капюшоном застегнута под самое горло, очки забрызганы дождем. – Тьерри? – Я до последнего момента не позволял себе верить, что это действительно он. – Дружище! Господи, Сай… Хреново выглядишь. Я уже открыл было рот, чтобы ответить ему, но грудь вдруг взорвалась хриплыми неуправляемыми рыданиями. Остановиться я не мог. Я не плакал с десяти лет, когда отца хватил удар и мама пришла в школу, чтобы забрать меня и мою сестру Элисон с уроков. Воспоминания о том, как мы втроем едем на автобусе в больницу, были кристально четкими: на улице идет зимний дождь, стекла запотели, мама с Элисон позади меня держатся за руки и тихо плачут всю дорогу, и еще ощущение, что в том месте, где у меня должно быть сердце, открылась бездонная пропасть. Тьерри, который сел вместе со мной в машину «скорой», похлопывал меня по плечу, пока я рыдал, и повторял «дружище, дружище, дружище» снова и снова, а тем временем парамедик – крупный парень, наблюдавший за моей истерикой совершенно спокойно, – надел мне на руку манжету для измерения давления и принялся нащупывать пульс на ободранных запястьях. Этот плач полностью опустошил меня, как будто я вдруг выбил камень, застрявший у меня в горле. Позже Тьерри рассказывал мне: когда он увидел меня таким разбитым, это потрясло его до глубины души. Он всегда считал меня жестким парнем, способным справиться с чем угодно, – я и сам видел себя именно таким, – и он просто не знал, как к этому относиться. Только потом я выяснил, что он поднял тревогу, когда я не появился дома к двум часам ночи и уже не отвечал на звонки, и настоял на поисковой операции. Спать он не ложился в ожидании новостей и в итоге одолжил машину у Косимо и приехал в Уэльс. Я пробыл в пещере Куум Пот примерно тридцать шесть часов и вышел оттуда где-то в семь вечера. Многое из того, что я сейчас урывками рассказываю, я узнал из новостей, которые Тьерри сохранил для меня. В «Дейли мейл» появилась моя фотография, на которой я сидел, скорчившись, в машине «скорой помощи» с каким-то грязным пятном вместо лица. Были статьи на первых полосах газет об опасных видах спорта и вопросах охраны здоровья; были возмущенные отчеты спасателей. В то время я ничего об этом не знал, но масштаб спасательной операции, которая в основном сосредоточилась на обследовании входа в пещеру и безрезультатных попытках перекрыть дамбой переполненный водой ручей, был грандиозным. Когда я пробрался к выходу, обследование с этой стороны только успели организовать. Кейверы и горные спасатели, слетевшиеся к Куум Пот со всей страны, отправились туда среди ночи и работали посменно до самого вечера. Дождь лил без перерыва три дня. Только через неделю появилась возможность добраться до мавзолея. Если бы я не почувствовал этот враждебный импульс, это захлестнувшее меня ощущение, что нужно немедленно убираться оттуда, вряд ли я смог бы выжить. Меня убило бы переохлаждение, либо мне пришлось бы делать чудовищные вещи, чтобы остаться в живых. Я не помню, как меня привезли в больницу, но похоже, что я провалялся там целые сутки. Меня обследовали на предмет гипотермии и обезвоживания. Моя кожа стала похожа на шкуру гиены, поскольку ее всю покрывали разноцветные синяки. Когда меня выписали, Тьерри торжественно отвез меня на нашу квартиру; он был похож на молодого мужа, везущего домой беременную жену. Даже теперь, после всего того, что между нами приключилось, я не могу забыть, какую доброту он проявил тогда. Теоретически наша дружба была невозможна. Я – сорвиголова, выросший в крошечной квартирке в Уэст-Мидлендсе[26], которому судьбой было предначертано всю жизнь прозябать на минимальную зарплату. Он же происходил из семьи людей, упорством добившихся успеха: его папаша-американец, «белая кость», был юристом в сфере шоу-бизнеса, а мать с французско-маврикийскими корнями работала акушеркой. Детство он провел в Лос-Анджелесе, и, уже имея собственный трастовый фонд, сумел поступить в Массачусетский технологический институт. Он строго придерживался всех правил до второго курса, когда влюбился в одну англичанку, с которой познакомился в интернете. Игнорируя угрозы родителей порвать с ним, он бросил всё и приехал в Лондон. Родители выполнили свои обещания, а когда его отношения с той девушкой закончились, он со своим разбитым сердцем оказался слишком гордым для того, чтобы вернуться домой и признать, что его старики были правы. Думаю, нас объединил тот факт, что мы оба были ничем не связаны: сломленные и без гроша за душой. Я помогал ему снимать девчонок, а он повышал мой интеллектуальный уровень, открыв для меня Алана Мура и Терри Пратчетта[27]. Он постоянно называл меня «дружище». Это началось как шутка, после того как я немного поиздевался над его неестественным сленгом крутого интернет-серфера, абсолютно не вязавшимся с его глуповатой внешностью. Теперь я знаю, что его отчаянное желание раскрутить наш сайт было вызвано жгучей необходимостью доказать собственную состоятельность своим родителям. И она затмевала всё остальное. Некоторое время я вел себя очень осторожно, понимая, что моя психическая защитная оболочка стерта, а обнажившийся ментальный эндоскелет, уязвимый и нежный, можно легко повредить. Я не раз доходил до того, чтобы рассказать Тьерри о том, что чувствовал там, внизу, – об ощущении, будто что-то прогоняет меня из грота. Но я понятия не имел, как подать это так, чтобы мои слова не прозвучали как бред сумасшедшего. К тому же я не хотел копаться в этом, боясь расковырять рану, которая потом не заживет. Вместо этого я много спал, очень много курил, хотя до этого никогда не слыл курильщиком, объедался приносящим мгновенное удовольствие фаст-фудом – из «Макдоналдса», «Бургер Кинга», «Чикен Мадраса» – и всё не мог наесться. Я воздерживался от выпивки и наркотиков, боясь, что интоксикация может уничтожить защитную стену отрицания, которую я выстраивал вокруг тех событий. В те первые несколько дней кошмары меня не мучили, но каждый раз, когда я ложился и закрывал глаза, в ушах звенело журчание воды. Когда полицейские явились к нам на квартиру, чтобы взять у меня показания еще раз, Тьерри дома не было. Они приехали из Уэльса, эти два полных парня; у обоих были одинаковые проборы сбоку, от обоих одинаково пахло сэндвичем с яйцом. Я сделал им кофе, который они пить не стали, а они изо всех сил постарались не увлекаться, информируя меня о том, что вода отступила настолько, что команда спелеологов смогла добраться до тела Эда. Организм мой пинтами вырабатывал желудочный сок, когда я слушал, что полицейский хирург, сопровождавший спасателей, подтвердил: смерть Эда, «вероятнее всего», наступила от естественных причин. Я мысленно вздохнул с огромным облегчением. – А как вы связались с этим человеком? – спросил меня тот, что был постарше. – Через кейверский форум. Он оставил там несколько постов, где упоминал о том, что пробирался в пещеры Куум Пот, и говорил еще, что зря они закрыты для кейверов. Я зарегистрировался на форуме и послал ему запрос, не согласится ли он стать моим проводником в тех пещерах, потом оставил ему свой адрес электронной почты. Так мы и пересеклись. – А до того несчастного случая вы с ним никогда не встречались? – Нет. Мы всего-то пару раз обменялись и-мейлами. Собственно говоря, он только сказал, что согласен отвести меня туда за три сотни и что снаряжение за ним. Потом сообщил мне время и место встречи, вот и всё. – А еще что-нибудь вы о нем знаете? – Ничего, кроме того, что он сам писал на форумах. Я не должен был спускаться вместе с ним туда. Теперь я это понимаю.