Часть 8 из 17 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Мы шли дальше. Дейви потянул за ветку кустарника с ярко-желтыми цветами.
— Lotus scoparius, семейство бобовых.
В каньоне подул ветер, играя серо-зеленой листвой.
— С зеленой корой — паркинсония. А то — железное дерево.
Безмолвие, неподвижная гора, белые бабочки. Травянистый запах малозмы, которую, по словам Дейви, местные индейцы использовали для ароматизации воздуха в вигвамах. Заросли плевела, еще зеленого, но уже потрескивающего, как костер.
Два ястреба с криками кружили в безоблачном небе.
Спальник украшали ковбои на мустангах, лассо и шпоры. Я лежала с расстегнутой молнией, впуская прохладу, а пухлогубая шестнадцатилетняя Кароли ростом с мать угрюмо застегивала блузку.
— Думает, что запрет меня тут, — обратилась Кароли к своему отражению в зеркале. — Как же!
За тонкой перегородкой Старр и ее хипповый дружок занимались любовью. Изголовье кровати то и дело стукало о стену. Ничего общего с ночной магией мамы и ее молодых мужчин, их шепотом в благоуханных сумерках под переборы старинной японской цитры.
— Боже всемогущий! — простонала Старр.
Губы Кароли, которая, поставив ногу на кровать, завязывала шнурки, скривились в усмешку.
— Верующим не положено говорить: «Трахай сильнее!» Им вообще не положено трахаться, но вирус греха у нее в крови.
Погляделась в зеркало, расстегнула молнию блузки еще на пару сантиметров, чтобы видна стала ямочка между грудями. Оскалила зубы и провела по ним пальцем.
Взвыл мотоцикл. Кароли распахнула москитный экран и взобралась на комод, чуть не угодив в корзинку с косметикой.
— До завтра! Окно не закрывай!
Я смотрела, как она уносится на мотоцикле по широкой лунной дороге. Телефонные столбы исчезали вдалеке, в черных, темнее неба, горах. Представила, как уезжаю еще дальше, за эту точку, и оказываюсь где-то в абсолютно новом месте.
— Если бы не вера, меня бы и на свете не было. — Старр подрезала фуру, и та наказала нас оглушительным сигналом. — Вот истинный крест! Я тогда совсем до ручки дошла, у меня уже и детей отняли!
Я сидела на переднем пассажирском сиденье «Форда Торино», Кароли сгорбилась сзади. На щиколотке у нее поблескивала цепочка — подарок Деррика, ее парня. Машина подскакивала на ухабах — Старр слишком гнала и при этом одну за другой курила «Бенсон энд Хеджес» из золотистой пачки под аккомпанемент христианского радио. Рассказывала, как раньше пила, нюхала кокаин и работала официанткой в клубе «Троп», где обслуживала посетителей топлесс.
Она не была такой красивой, как мама, и все-таки притягивала взгляды. Я еще ни у кого не видела такой фигуры. Разве что на последних страницах «Лос-Анджелес уикли», где помещали фото сдобных девиц с телефонными трубками. Ее энергия ошеломляла. Она без перебоя болтала, смеялась, поучала и курила. Интересно, какая же она тогда под кайфом…
— Скоро познакомишься с преподобным Томасом! Ты уже уверовала в Иисуса, спасителя твоей души?
Я хотела рассказать, что мы подвешивали идолов на деревьях, но передумала.
— Ничего, уверуешь. Господи, как только услышишь его проповедь, спасешься в ту же минуту!
Кароли закурила «Мальборо» и опустила окно.
— Жулик сраный… Как можно вестись на такое дерьмо?
— «Верующий в Меня, если и умрет, оживет». Так-то, мисси!
Старр даже родных детей никогда не звала по имени, только «мистер» и «мисси».
Мы ехали в соседний городок, Санленд, подобрать мне гардероб для новой жизни. Раньше мы с мамой одевались в Венис-Бич… Я еще ни разу не была в таких магазинах. Со всех сторон — кричащие цветные пятна: маджента! бирюзовый! кислотный! Мигающие лампы дневного света. Старр сунула мне полную охапку одежды и потащила за собой в примерочную, чтобы болтать дальше.
В кабинке она, извиваясь, натянула короткое полосатое платье, разгладила его на талии и повернулась боком. Полоски растянулись, облегая зад и конические груди и создавая причудливый оптический эффект. Неловко было пялиться, но и не смотреть — невозможно. Интересно, что подумает преподобный Томас, когда увидит ее в этом наряде?
Старр нахмурилась, стянула платье через голову и повесила обратно на плечики; оно медленно сжималось до первоначального размера. Ее тело в маленькой примерочной — это было чересчур. Я только и смотрела в зеркало на грудь, вываливающуюся из бюстгалтера на косточках. Посередине, как змея в камнях, прятался крестик.
— Грех — это вирус. Так говорит преподобный Томас. Страна заражена им, как гонореей. Теперь есть неизлечимая гонорея. С грехом то же самое. Все отговорки давно известны. Какая кому разница, нюхаю я кокаин или нет? Да, я хочу, чтобы всегда было клево, ну и что? Кому от этого плохо? — Она широко раскрыла глаза, и стал виден клей на накладных ресницах. — Нам плохо! И Иисусу! Потому что неправильно.
Она произнесла последнее слово негромко и нежно, как воспитательница в детском саду. Я попыталась представить, каково работать в мужском клубе, входить нагишом в комнату, битком набитую мужчинами.
Старр сунула голову в розовое платье-стрейч.
— Вирус пожирает человека изнутри и заражает все вокруг. Скорее бы ты послушала его проповедь! — Хмуро поглядела на свое отражение, повернулась спиной — платье было тесновато и задиралось. — Нет, тебе больше пойдет.
Протянула мне. Оно пахло ее тяжелыми духами, «Обсешн». Когда я разделась, Старр внимательно оглядела мое тело, словно примериваясь, купить или нет. Мое белье истерлось до дыр.
— Пора тебе носить лифчик, мисси. Слава богу, тринадцать лет! Я свой первый получила в девять. Ты же не хочешь, чтобы к тридцати они болтались до коленок?
Тринадцать?! Я потрясенно обронила с крючка ворох одежды, вспоминая прошедший год. Суд, заседания, вопросы, лекарства, соцработники… Где-то посреди всего этого мне исполнилось тринадцать. Я пересекла границу во сне, и никто не разбудил меня, чтобы шлепнуть штамп в паспорт. Тринадцать… Мысль настолько меня парализовала, что я не возразила, когда Старр захотела купить это розовое платье для церкви, два лифчика, «чтобы не болтались до коленок», упаковку трусов и еще кое-какую мелочь.
Зашли в соседний магазин за обувью. Старр сняла с витрины красные туфли на каблуках. Примерила без следка, потопала, разгладила на бедрах шорты, наклонила голову, поморщилась и поставила обратно.
— Я думала: «Кому какое дело, если я трясу сиськами у мужиков перед носом? Никого это не касается!»
— Мама, заткнись, пожалуйста! Люди смотрят!.. — прошипела Кароли.
Старр протянула мне пару розовых туфель на каблуке в тон платью. Я стала похожа на мультяшную Дейзи Дак, но Старр они понравились, и она заставила взять.
— Черт, ей кроссовки не помешали бы! — пробурчала Кароли. — У нее ничего, кроме сланцев.
Я выбрала хайкеры, надеясь, что они не очень дорогие. Старр посмотрела огорченно.
— Они… не очень тебе идут.
Змеи редко кусают выше щиколотки.
В воскресенье утром Кароли поднялась спозаранок, чем сильно меня удивила. В субботу она спала до двенадцати, а тут подхватилась в восемь и уже стояла в полной экипировке с рюкзачком за плечами.
— Ты куда?
— Как куда? Не буду же я угрохивать день на преподобного Омерзилу и его треп про кровь Агнца! — Она бросила щетку и выбежала из комнаты. — Сайонара![3]
Хлопнула сетчатая дверь.
Приняв к сведению слова Кароли, я притворилась больной. Старр просверлила меня взглядом.
— На следующей неделе никаких отговорок, мисси!
Она нарядилась в короткую белую юбку, персиковую блузку и высоченные шпильки. В нос ударил «Обсешн».
Только когда ее «Форд» вырулил на дорогу, я осмелилась одеться и сделать завтрак. Приятно было остаться одной. Вдалеке, в русле реки, ревели моторы мотоциклов. Я как раз принялась за кашу, когда из спальни, натягивая футболку, появился друг Старр. Босиком, в джинсах. Узкую грудь покрывала светлая с проседью поросль. Всклокоченные волосы, обычно убранные в хвост, были распущены. Прошаркал по коридору в туалет, помочился, смыл. Вошел в комнату и выудил сигарету из пачки на столе. На руке не хватало одного пальца целиком и фаланги другого.
Поймал мой взгляд.
— Видела, как плотники заказывают столик? «На троих, пожалуйста!» — Он поднял изувеченную руку.
По крайней мере, он себя не жалеет. Друг Старр мне, можно сказать, нравился, хотя я смущенно вспоминала доносившиеся из-за стены крики про «Бога всемогущего». Внешность его была непримечательной: худое лицо, грустные глаза, длинные седеющие волосы. Полагалось звать его дядя Рэй. Он вытащил из холодильника пиво и сбил крышку. П-ш-ш, вздохнула бутылка.
— Сбежала с шоу про Иисуса?
Он не пил, а просто заливал жидкость себе в глотку.
— Ты тоже.
— Лучше застрелиться! Скажу тебе вот что: если Бог и есть, он так облажался, что не заслуживает молитв. — Рэй громко рыгнул и улыбнулся.
Я никогда не задумывалась о Боге. У нас дома были «Сумерки богов», мировое древо. Был Олимп с его скандалами, Ариадна и Бахус, «Даная». Я слышала про Шиву, Парвати, Кали и богиню вулканов Пеле, но имя Христа оставалось при матери под строжайшим запретом. Она даже отказалась ехать на рождественский спектакль в школу, и мне пришлось проситься в машину к однокласснику.
Самым приближенным представлением о Боге было созерцание безоблачного голубого неба и сопутствующее ему некое безмолвие. Только как этому молиться?
Дядя Рэй прислонился к косяку и курил, глядя на высокое перечное дерево и свой пикап во дворе. Пиво он держал в той же руке, что и сигарету — недурное достижение для человека с тремя пальцами. Прищурился, выпустил дым сквозь сетку.
— Мечтает ее трахнуть, и все дела. На что спорим, скоро велит ей гнать меня в шею! И тогда я достану свой «смит-вессон» и кое-чему поучу засранца. Будет ему кровь Агнца!
Я выбрала из каши кусочки пастилы — сиреневые полумесяцы и зеленые листики клевера — и выложила их в ряд на краю тарелки.
— Если пожениться, это не грех.
Думала, он не услышит.
— Я уже женат, — отозвался Рэй, глядя сквозь сетку на перечное дерево, ветви которого развевались, как длинные женские волосы, и улыбнулся. — Болезнь совсем запущена.