Я киваю, она подходит и вытаскивает носок изо рта второго дяди. – Скажи ей, второй дядя. Второй дядя облизывает губы и произносит хриплым голосом: – Стаф права. Извини, ма. А Гуан был плохим мальчиком. Мы просто всегда прикрывали его задницу и его косяки. – Это наша вина, – добавляет старший дядя, как только Стаф вытаскивает носок, затыкавший ему рот. – Просто мы знали, что он твой любимчик, поэтому хотели, чтобы ты была счастлива и не знала, какой он плохой ребенок. – Мы потакали ему, – говорит третий дядя. – Ну еще бы, вы, грязные потакатели, – бормочет четвертая тетя. Ма шикает на нее. – Но А Гуан, он всегда заботился обо мне, – говорит ама тихим голосом. – Он купил мне телефон… – Это был я, – отвечает третий дядя. – Мы сказали тебе, что он от А Гуана, чтобы ты научилась им пользоваться. – А Гуан очень хорошо умел притворяться хорошим, – продолжает Стафани мягко. – И да, мы потакали ему. – Но мы не думали, что он настолько низко пал, чтобы напасть на женщину, – ворчит старший дядя. Его взгляд скользит по мне, а затем снова утыкается в пол. – Прости, Мэдди, – говорит Стаф, делая глубокий вдох. – Мы не думали… – Все в порядке. Откуда вы могли знать? – отвечаю я. Мы все смотрит на аму, которая, кажется, за последние несколько минут просто усохла, как роза. Стафани подходит к ней и обнимает за плечи. – Ама… Голос амы срывается на шепот: – Это моя вина. – Нет, Ама… – Потому что я его воспитывала сама и сильно разбаловала, вот почему он стал таким. – Да, все же слегка есть твоя вина, – произносит старшая тетя. Я морщусь, пытаясь подать знак старшей тете, чтобы она не лезла. – Но по большей части он сам виноват, – замечает она. – Может, да, ты его и баловала, но у него же должно было быть, ну, как это, садар дири. Самосознание. Две женщины напряженно смотрят друг на друга в течение секунды, прежде чем ама кивает, и хоть что-то проясняется. Это все равно что вынырнуть на поверхность и сделать первый глоток воздуха после долгого пребывания под водой. – Теперь мы можем развязать моих дядей? – спрашивает Стаф. – О да, конечно, – отвечаю я. – Ну, мы вроде как все выяснили, да, и, надеюсь, вы, ребята, не попытаетесь выставить нас наркоторговцами и похитителями людей? Стаф вздыхает и качает головой. – Мы покончили с этим. – Подождите, мы не можем им доверять! – говорит ма. – Они мафия! Стаф хмуро смотрит на нее. – Вау, вы что, реально купились на это, да? – Что? – Мы все останавливаемся и смотрим на нее. Такое ощущение, что прошло уже миллион лет. – Вы не мафия? Стаф хмыкает и смотрит на свою семью. – Видите? Я же говорила вам, ребята, она мне поверила. – Она закатывает глаза. – Я сказала тебе это только для того, чтобы напугать и заставить не отменять свадьбу. Я запаниковала, когда ты подслушала мой разговор по телефону. Я должна была как-то помешать тебе все отменить. – ЧТО? У меня снова перехватывает дыхание. Я так долго считала Стаф другом, но потом мне пришлось думать о ней как о гангстере из мафии, и каким-то образом это настолько укоренилось в голове, что теперь считать ее снова обычным человеком… чертовски странно. Мой мозг будто бы отрицает эту мысль, вспоминая все произошедшее за сегодня. Когда второй дядя приехал, чтобы сделать нам прическу и макияж, мы так боялись, что он будет касаться наших волос и лиц, ведь он «МАФИЯ!». А потом мы сами зашли еще дальше и вообще похитили его. А что еще можно сделать с мафией? А затем – черт возьми – еще просматривали его телефон, чтобы найти, кого они хотели устранить. – А убийство? – шепчу я. Стаф пожимает плечами. – Я же сказала тебе, что придумывала на ходу. Это было лучшее, что пришло мне в голову. Знаю, немного притянуто за уши… Теперь, когда я вижу правду такой, какая она есть в действительности, то говорю сама себе: «Да, это было очень притянуто за уши! С чего бы мафии пытаться уничтожить цель на свадьбе? В этом нет никакого смысла! Там так много свидетелей, и все может пойти наперекосяк. Да об этом даже и думать смешно». И мой мозг, видимо, согласился с этим, потому что внезапно из меня вырывается смех. Все смотрят на меня так, будто я свихнулась. Я смеюсь так сильно, что у меня начинает болеть живот. – У тебя все хорошо? – спрашивает Нейтан, и я пытаюсь ответить ему «да», но слишком сильно смеюсь, чтобы выговорить что-нибудь связное. – …мы думали… убить Лилиан! – Я просто задыхаюсь от смеха. Старшая тетя фыркает. – Мы похитили старшего дядю и второго дядю, потому что думали, они такие опасные! – Еще и мариджоанну подсыпали в шампанское, – присоединяется к разговору вторая тетя. – Ага, и в итоге сами же это шампанское и выпили, поэтому ходили обдолбанные! – выкрикивает мама. – Ну, обдолбанные не обдолбанные, но ощущения были приятные, – говорит четвертая тетя. Они смотрят на нее, а затем, как один, мы теряем всякое самообладание и начинаем громко хохотать. Я присоединяюсь к ним, обнимая одной рукой дергающиеся от смеха плечи мамы, а другой – четвертую тетю, и мы все просто реально плачем от смеха. Потом я обнимаю Нейтана, он тоже начинает смеяться и присоединяется к нам, обнимая нас. Все остальные выглядят сбитыми с толку, но мне все равно. В этот момент я отсекаю все сомнения и ясно понимаю одну вещь: я точно такая же, как моя семья. Полагаю, где-то в глубине души я всегда считала, что я в чем-то лучше: более современная, более образованная, более разумная. Я не такая вспыльчивая, громкая и не устраиваю постоянные шоу. Во многих отношениях я действительно другая. Я безупречно говорю по-английски. Не добавляю китайские травы в напитки, которые потом буквально впихиваю другим. Не спекулирую чувством вины, заставляя своих близких таким образом делать то, что я хочу. Не кричу без необходимости. Говорю нормальным тоном и, наоборот, стараюсь слиться с толпой, а не выделяться из нее. Но теперь я понимаю, что все это такие поверхностные различия. В глубине души я творение рук моей семьи. Если с меня сорвать кожу и плоть, я стану их точной копией. И вот показательный пример: посмотрите, как легко мы все купились на историю о мафии. Любой другой, любой нормальный человек с ходу бы нашел столько слабых мест в рассказе Стафани, что она не выдержала бы и сама призналась во всем. Вот Нейтан, скорее всего, догадался бы обо всем сразу. Наверное. Спрошу у него потом. Ну, по крайней мере, он, вероятно, рассказал бы мне правду вместо того, чтобы скрывать ее все это время, а затем пожертвовал бы собой и обратился в полицию. Было так много альтернативных исходов этой ситуации, но каждый мой поступок показал мне, что я дочь своей матери. Разве что без склонности, которую она и ее сестры имеют к преуменьшению серьезности убийств и расчленения тел, а так да. И мне это нравится. Некоторые – ладно, большинство – наших решений были подозрительными, но все же мы здесь и кое-как вроде все уладили. И нам удалось выжить. И вот этому меня всегда учила моя семья. На протяжении многих лет, когда мужчины в нашей семье уходили один за другим, моя мать и тети показывали мне, что значит собирать осколки своей разбитой жизни и продолжать идти вперед, пока все снова не станет хорошо. Но я никогда не задумывалась, будут ли они рядом всегда или нет. Я просто предполагала, что будут. Потому что, естественно, так и есть. Даже четвертая тетя, несмотря на ее пожизненное соперничество с мамой, всегда была рядом, когда я в ней нуждалась. Я крепко обнимаю их всех и говорю, что люблю и обожаю их, и краем глаза вижу, что Стаф и ее дяди крепко обнимают аму, пока та в их объятиях снова оплакивает своего внука. Отвожу взгляд, чтобы дать им побыть наедине, и встречаюсь взглядом с ма. Она кивает и одаривает меня улыбкой, которая словно переносит меня в прошлое и показывает мне ее лицо тридцатилетней давности. Оно выглядит точь-в-точь как мое. – Вот, – говорит Нейтан, протягивая мне холодный коктейль. Я делаю глоток и счастливо вздыхаю. – Это очень вкусно. – Бузина и джин, – добавляет он. – И это не очень вкусно, это дико вкусно. – Извини. Это дичайше-дико вкусно. – Нет, не перебарщивай, не надо говорить «дичайше-дико», просто дико вкусно. Я смеюсь и делаю еще глоток. – Спасибо, после сегодняшнего дня мне реально нужно было выпить чего-нибудь покрепче. – Да. Он садится на кровать рядом со мной и развязывает свой галстук-бабочку, что выглядит невероятно сексуально. – Я же должна перед тобой извиниться, – говорю я. Нейтан наклоняет голову в мою сторону и хмурится. – За то, что не была с тобой откровенна с самого начала. Я должна была тебе все рассказать сразу после того, как Стаф сказала, что она из мафии. – Да, должна была, – он произносит это просто, без какой-либо злобы в голосе. – Но все же выяснилось, и я рад. Вроде того. В общем, я испытываю облегчение, скажем так. Пожалуйста, пообещай, что в следующий раз, когда произойдет что-то подобное, ты сразу расскажешь мне всю правду. Это звучит очень забавно. – В следующий раз, когда кто-нибудь скажет мне, что они мафия и планируют убить кого-то на нашей свадьбе?