— Мне по душе гордые и своенравные женщины, Тара, — сказал он, сделав акцент на моем имени, отчего продолжать разговор резко расхотелось. К слову, как и начинать его. — Да вы по местным меркам месье, знающий толк в извращениях. Не знаю, на что я рассчитывала, просто была очень и очень зла на це-Цали, который откровенно забавлялся моим шоком, глядя, с каким ужасом я смотрю на женщин О. К моему удивлению Яклин расхохотался. Он смеялся, запрокинув голову, громко и с удовольствием. — Ты очень красива, Тара, — отсмеявшись, сказал он. Я на всякий случай встала и отошла назад, старательно делая вид, что это я так, просто решила пройтись по земляному полу шатра, чем вызвала у Яклина очередную порцию веселья. — И очень забавная! — и даже хлопнул в ладоши. Мне нечего на это сказать, разве что опять какую-нибудь дерзость, но что-то подсказывает, что свою норму на сегодня я уже израсходовала. И даже малость перебрала. Не ожидая, пока я ему отвечу, Яклин продолжил рассуждать вслух: — Я горд, что подарю тебя Иннатхе. Чего мне стоило сдержаться, чтобы не выдать этому раздутому индюку что-то типа «а вот хрен тебе на всю чалму, уважаемый» — одна только Ишма знает. Она стоит за спиной и до боли сжимает мою кисть, так, что я даже поморщилась. Девчонка всегда боится за меня, когда я так вот принимаюсь рамсить, а сейчас переживает особенно, опасаясь, что моя невоздержанность может сыграть нам плохую службу в планируемом побеге. Яклин же воспринял мою мину на свой счет. И постарался меня утешить, правда, на свой манер: — Быть подарком для Цалибу — великая честь, Тара. Почти такая же, как быть Ожившей Статуей Зиккурата. Видя, что особого энтузиазма мне эти его доводы не придали, це-Цали продолжал: — Знаешь ли ты, что Иннатха собирает Статуи Бессмертной Богини? Уверен, что Сама Иштар желает, чтобы ты заняла место во дворце Цалибу. — Я знаю, как жестока ваша Цалибу со своими рабами, — не осталась я в долгу. На что Яклин небрежно махнул рукой: — Вот именно, Тара, с рабами. Ты — Ожившая Статуя, уверен, Иннатха будет тебя беречь. — Да перестанете вы говорить обо мне, как о вещи, наконец! К слову и на «ты» мы с вами не переходили! Не люблю, когда малознакомые люди, с которыми к тому же я не испытываю ни малейшего желания знакомиться ближе, тыкают мне! — Ты можешь говорить мне «ты», Тара, — о великий прогресс, как же мне осточертели сегодня эти его улыбочки!! — И не подумаю. — Вот видишь, ты сама выбираешь свою манеру общаться, как и я — свою. Не бойся своей новой жизни, она ничуть не хуже той, прошлой, когда ты жила, летая от звезды к звезде. — Слушайте, если у вас есть что конкретное сказать, говорите уже, не мямлите, а если нет, так не мешайте двум уставшим девушкам, отдыхать после тряски в этих ваших кибитках! Выдержке Яклина могла бы позавидовать даже английская королева. — Я хотел сказать, Тара, ты правильно сделала, что пригляделась, как следует, к женщинам О. Я видел, с каким усердием ты впивалась глазами в их обезображенные лица. Ты расспросила, страдали ли они, когда им делали о-ана? — Эти ваши обычаи, как и о-ана, практиковались и на Земле — в докосмические времена, чтоб вы знали. Задолго до выхода Земли в Галактику. А вы… Ваша планета… До сих пор… Это же мерзко, дико… Бесчеловечно! — Что ж. Значит, ты поняла, что для тебя обыденность О может стать реальностью? — Что вы хотите этим сказать? — Имей ввиду, Тара. Тебе следует призвать на помощь весь свой женский ум, если он у тебя есть, чтобы постараться угодить Иннатхе. Я намеренно показал тебе О, чтобы ты знала, чего ожидать, если не угодишь Цалибу. Я хочу быть уверенным в своем подарке, Статуя. Вот мерзавец! Видимо, выражение лица красноречиво говорит о чувствах, которые я на данный момент испытываю. Потому что Яклин посчитал, что миссия его выполнена. — Ты все-таки умная женщина. Настолько, насколько вообще женщина может быть умной. Ты не станешь расстраивать своего будущего господина, своего Цали, и угодишь моей Цалибу. Будешь глупой — и ты видела, что тебя ждет. Под улыбкой О никто никогда не опознает Ожившую Статую. Я сказал, а ты слышала. * * * На следующее утро мы не смогли покинуть Уко. Нам помешала песчаная буря, или, как говорят здесь, Гнев Пустыни. Заветное селение Тришкуу отодвинулось еще на неопределенный срок. Мы с Ишмой уже приободрились — из Уко до Тришкуу сутки пути. Кто же знал, что разыграется эта злосчастная буря! Жители Уко оказались привыкшими к подобным сюрпризам природы, и их трудно было застигнуть врасплох. Домишки в Уко строили заранее, готовые к Песчаному Гневу — как будто перевернутые вверх дном миски, наполовину врытые в землю, с покатыми крышами — оптимальные жилища для пережидания подобных катаклизмов. На каждой улочке, в каждом дворе, вырыты специальные воронки для сбора песка. Когда песчаная буря проходит, воронки самоочищаются за счет системы смещенных грузов. Все это поведали нам две женщины селения. По приказу эпарха, с которым, в свою очередь, конечно же, договорился це-Цали, они принесли в наш шатер запас пищи и воды на несколько суток и пережидали Гнев Пустыни с нами. Яклин решил подстраховаться, видимо, чтобы его «товар» не решил сбежать, и не задохнулся бы в песках. Однако он достаточно низкого мнения о нашем айкью, и это обидно. Но еще обидней то, что за нами столь тщательно следят — какая же слежка будет в заветном Тришкуу?! Старейшина, видимо, прислал следить за нами самых неприятных старух из селения, эдаких «Шурочек-активисток на зиккуратский манер». Въедливые взгляды, противные, с привизгом, интонации, и неуместное любопытство — женщины не слишком располагают к общению. Меня, признаться, раздражает, что за каждым моим жестом следят. Да что там жестом, я моргнуть не могу без пристального внимания гостий, и еле сдерживаю свою неприязнь и раздражение, а вот Ишма, напротив, ведет себя как обычно! То есть со стороны кажется, что маленькая рабыня спокойна, как айсберг, все-таки выдержка у девчонки ого-го, мне далеко. Но Ишма своим поведением здорово помогает держать себя в руках! … Двое суток, проведенных под Гневом Пустыни, пролетели для нас в тренировке смирения и молчания. Зато когда наутро мы двинулись в путь, я была почти рада тесной, душной кибитке — каждый час, проведенный в ставшей привычной, тряске, приближает нас к заветному Тришкуу. Я прикладываю колоссальные усилия, чтобы чрезмерно не любезничать с Яклином, повинуясь порыву безудержной радости, — скоро, наконец, я смогу поблагодарить его, дистанционно, конечно, за то, что подбросил! Стоит сдерживать себя, не возбуждая подозрений ни в це-Цали, ни в его правой руке, а в том, что Яклин и Вест прекрасно читают по лицам, мне уже доводилось убедиться. * * * Выезжая из селения, Тара сдержала порыв приоткрыть занавеску кибитки — вдруг показалось, что она чуть ли не кожей чувствует чей-то взгляд, проникающий сквозь тряпичную стенку. Тревога и волнение, возникшие как мгновенная реакция на этот взгляд, смешались с тупой, слабой болью внизу живота, которая через какое-то время сменилась на ощущение потери. Черт побери эту планету, — думает Тара, — вегетатика совсем расшаталась, не иначе, как реакция на чересчур сильный выброс адреналина в кровь. Или это проклятому Яклину удалось запугать ее настолько, что ей уже чудится взгляд со стороны, постоянная слежка? Э, мать, да это все задатки паранойи, «успокоила» она себя, и решила держаться во чтобы то ни было! Нельзя современному человеку, специалисту по культуре древних космических цивилизаций, поддаваться на провокации планеты, переживающей ни к месту свое Смутное Время! Нельзя прогибаться и превращаться в одну из местных женщин, никак нельзя. Даже Ишма вот — стоило ей заручиться поддержкой со стороны, и то уже не спешит раскланиваться с каждым встречным-поперечным по поводу и без повода… Мысли об Ишме отвлекли Тару, и возникло ощущение некоего облегчения после приступа внезапной тревоги. Ее верблюд семенил дальше, шагая в ногу со своими собратьями, оставляя позади Эддара Рьи, смотревшего ему вслед. — Черт побери, я готов поклясться чем угодно, что она там! — от напряжения Эддар так сильно сжал металлический профиль, с вмонтированным в него чипом, что тот погнулся. — Тише, кап, прибор сломаешь, — Атлант сердито отобрал у него космо-копас. Подбежал Олу: — Да, господин, это караван це-Цали Яклина — только двинулся в путь! — Кап, ты же не собираешься атаковать караван местного принца средь бела дня? — недоверчиво поинтересовался Атлант. — Но если собираешься, то я… — Успокойся, Атлант, я еще не окончательно выжил из ума. Главное — мы нагнали ее. Осталось недолго ждать удобного случая. * * * Эстель кокетливо заправила локон за ухо и подсела поближе к Деммизу. Нужно ловить момент, пока нет ни Риммы, ни этой поганой птицы! Вспоминая посещение закрытого семинара по искусству соблазнения, представленного Эстель индивидуально за очень большие деньги одной бывшей представительницей Гильдии Эскорта, сейчас Эстель во всеоружии. Шелковая, струящаяся ткань платья-кимоно, ниспадающая мягкими складками, обозначающими точеную фигурку актрисы и волнующий аромат с экстрактом сириусянского лотоса, сходный по воздействию с феромонами. Кроме того, в глубоких карманах этой одежды так удобно прятать сюрпризы, на случай, если что-то пойдет не так. Но у кого — у кого, а у Эстеллы Звездной никогда не бывает проблем с тем, чтобы пробудить к себе интерес противоположного пола. Слова, заряженные специальным настроением, соблазнительный грудной голос, язык тела и жестов… Любой другой после десяти минут уже начинал пускать слюни, а Дем держится уже полчаса, лишь вежливо поддерживает беседу, и делает вид, что не замечает ни «случайного» касания бедра, ни приоткрытых в манящей улыбке, алых пухлых губ. — Ах! Дем, милый… Что-то попало в глаз! Как же щиплет! Помоги, пожалуйста! — и она приблизила свое лицо к его, широко распахивая глаза и немного приоткрывая губы. — В какой глаз? — В левый! Нет, в правый! Ах, эта извечная женская болезнь! Между прочим, йоги говорят, что энергетические вихри в женских чакрах движутся в направлении, противоположным направлению вихрям энергетических центров в мужских чакрах, поэтому мы и путаем право-лево. Мужчинам кажется, что мы постоянно ошибаемся, а это все просто особенности нашего, женского, устройства. Занятно, правда? — и она медленно облизала как будто пересохшие губы. Деммиз продолжал пристально вглядываться в глаза Эстель в поисках соринки. — Нет ничего, — сказал он, наконец. — Все чисто. Поморгай — может, показалось?