Ну нет, не дождетесь! Все время плена он искал возможности побега, но его крепко стерегли. Один раз, когда в горах он как будто по нужде отошел подальше и уже решил было, что вот она — возможность сделать рывок, раздалась короткая автоматная очередь; на него посыпались срезанные пулями ветки, и он вынужден был тогда отказаться от своего намерения. На время — до тех пор, пока не появится новый шанс. Но с тех пор смотреть за ним стали еще пристальнее, а на ноги ему надели веревочные путы, наподобие конских. Конечно, избавиться от них можно было одним-двумя ударами лопаты, но тогда он не смог бы сделать со своего "рабочего места" и шагу. Его бы просто пристрелили. Лежа в ящике и осознав всю глубину моральной ямы, на краю которой он оказался и даже сделал в нее первый шаг, он решил, что обязательно убежит. Вот как только выберется отсюда — и сразу. На следующий день его начали кормить. Еда, конечно, никакая, но все же. К тому же, лежа в гробу, он почти не расходовал сил, которые все без остатка нужны были ему для восстановления здоровья. И для подготовки к побегу. Из ящика его не выпускали даже по нужде, так что вскоре его ящик больше напоминал выгребную яму, чем предназначенное для пребывания человека место. Он слышал, как над ним зудят мухи, и одна даже пролезла в отверстие. Некоторое время он слушал ее жужжание около себя, развлекаясь им, а потом раздавил. По его подсчетам, прошла неделя с того момента, как его засунули в ящик. Крышка открылась, и он увидел над собой бородатое лицо Мамеда. — Подымайся, — скомандовал тот, сопровождая это выразительным движением автоматного ствола. И поспешно отошел от ящика, сделав брезгливую гримасу. Вонь от Самсона была кошмарной. Олег медленно сел, хватаясь руками за кромки ящика. За время вынужденного безделья мышцы отчасти потеряли способность сокращаться, в суставы будто песку насыпали, хотя в последние дни он старался делать в своем гробу некое подобие зарядки, готовя себя к побегу. Без этого он вообще мог бы упасть при первом же шаге. Но рабовладельцу не стоило показывать истинных возможностей, и Самсон проделывал все медленно и неловко, всячески подчеркивая свою беспомощность и боль, при каждом движении пронзающую тело. Краем глаза он увидел написанное на лице Мамеда напряженное раздумье. Сейчас тот вполне мог решать вопрос: а стоит ли возиться с этим полутрупом, выхаживать его, не проще ли взять и пристрелить его? Рассчитывать можно было только на жадность Мамеда. Как бережливый хозяин, он не будет разбрасываться своим имуществом и в крайнем случае, если поймет, что от раба толку не будет, постарается продать его, чтобы получить от него хоть какую-то пользу в виде даже небольших денег. Так что Олег если и рисковал, то не слишком сильно. Мамед, видно, не очень поверил в слабость пленника. Он подскочил и сильным тычком ствола автомата под ребра попытался добавить ему резвости. К счастью, удар пришелся не на сломанные ребра, но все равно был достаточно болезненным. Навык общения с пленными у Мамеда, похоже, был немалый. Олег охнул, сжался, сделал несколько семенящих шагов по направлению к двери кошары, споткнулся о порог и упал на землю, успев осмотреть двор, где, кроме него, никого не было. За те несколько дней, что он валялся в тесном и темном ящике, природа расцвела и ранняя холодная весна сменилась полноправной, но все же еще холодной. Не дожидаясь новых побоев, он попытался подняться, но сил хватило только на то, чтобы, ухватившись за почерневший дверной косяк, со стоном сесть и посмотреть на хозяина глазами преданной собаки, незаслуженно им побитой. Чеченец оценил пантомиму. Постояв над Олегом, он развернулся и пошел в дом, впервые за все время плена оставив раба без присмотра и без привязи. Это была пусть маленькая, но победа. Вернулся он через пару минут с куском хлеба в руке, к которому пальцем с коротко обрезанным ногтем с траурной каемкой прижимал кусочек белого сыра. Бросив это рабу, он отошел на несколько шагов и брезгливо смотрел, как тот жадно ест и глотает еду большими непрожеванными кусками. Есть и вправду хотелось отчаянно, но Самсон старался делать это поспешнее и жалостливее, чем мог. И при этом часто посматривал на Мамеда, не то спрашивая у него взглядом разрешения на каждый глоток, не то опасаясь, что у него отнимут подачку. В общем, вел себя так, как виденная им когда-то бездомная собака, забредшая во двор отделения милиции, где ей из жалости и для развлечения бросали недоеденные бутерброды. Он заметил, как у чеченца переменилось лицо. Оно стало как будто мягче и одновременно брезгливее. И даже как будто удовлетвореннее. Наверное, именно такое состояние раба он считал наиболее предпочтительным. Дождавшись, когда раб проглотит последний кусок, Мамед показал стволом: "Поднимайся". Олег подчинился и, цепляясь руками за дверной косяк, встал на ноги. Подчиняясь жесту хозяина, он вышел на улочку и двинулся вниз, к реке, где местные женщины набирали воду. Шум воды стал слышен метров за пятьдесят. Речка была небольшой, метра три в ширину. И даже не очень глубокой. В кристально чистой воде каждый лежащий на дне камень был отчетливо виден. Но скорость воды была бешеной, как у летящего под всеми парами локомотива. И Мамед столкнул в нее своего раба, едва тот подошел к берегу. От неожиданности, от дьявольски ледяной воды, от ударившей по телу упругой струи воды Самсон едва не захлебнулся, хотя глубины тут было сантиметров шестьдесят от силы. Только вот устоять на ногах было невозможно. И температура воды казалась даже ниже нуля, что в физическом смысле невозможно, но нервные рецепторы отказывались верить в существование законов природы. Олега протащило несколько метров, прежде чем он сумел ухватиться за осклизлый валун и с трудом выбраться на каменистый берег. Смотрящий на него Мамед довольно ухмылялся, щеря белые зубы. Ему было смешно. — Мойся! — крикнул он. — Слышишь, а? Олег понял. Хозяин решил устроить баню своей запаршивевшей собаке. То, что вода ледяная, его не волновало. Он не хотел вони у себя во дворе, и это главное. Олег послушно скинул с себя сильно износившуюся камуфляжную куртку, брюки и начал тереть их песком и споласкивать. Стянул мокрые вонючие трусы в коростах засохшего кала и принялся их отстирывать скрюченными от холода пальцами. Разложив мокрые вещи на теплых камнях, обреченно вздохнул и вошел в ледяную воду. Как бы то ни было, а нужно и самому помыться. Мамед подошел ближе, сел на песок, поставив автомат между колен, и закурил сигарету. Он с интересом следил за манипуляциями своего раба, щурился на солнце и вообще вел себя беспечно. Олег судорожными движениями тер себя ладонями, вскрикивал и с интересом посматривал на оружие. До него было метра четыре, и быстро преодолеть это расстояние не представлялось возможным. Каким бы беспечным ни казался Мамед, в любом случае он воспользуется автоматом раньше, чем пленник дотянется до его горла. Выйдя на берег, Олег стряхнул с себя капли воды и снова посмотрел на Мамеда, с ленивым интересом рассматривающего его тело в синяках и кровоподтеках. Так севший отдохнуть художник должен рассматривать свое творение. Олег со всей возможной выразительностью посмотрел на Мамеда. — Дай покурить, — попросил он. — Перебьешься, — небрежно ответил чеченец и выпустил в его сторону струю дыма. — Ну докурить, а? Мамед внимательно посмотрел на окурок, оценивая его длину, и швырнул его в сторону раба. Тот подскочил к дымящейся сигарете с жадностью истосковавшегося по дозе наркомана и мокрым пальцем надавил на огонек сигареты, который с шипением затух. — Погасла, — разочарованно проговорил Олег, поднимая погасший окурок. — Дай огня. Мамед поколебался, достал из кармана одноразовую зажигалку и кинул ее Олегу. Тот подхватил ее, прикурил, с видимым наслаждением затянулся еще раз, и дымящийся табачный уголек уткнулся в фильтр. Олег отбросил окурок и пошел к хозяину, почтительно неся зажигалку в вытянутой руке. Со стороны картина должна была выглядеть прямо классической. Голый и покорный раб, спотыкаясь и подскальзываясь, несет грозному владыке его вещь. Именно так, наверное, и видел это чеченец. Он даже улыбнулся и не спешил протянуть руку за своей зажигалкой, наслаждаясь мгновениями чужой покорности и продлевая их, так что Самсонов смог подойти к нему почти вплотную. В последний момент в его глазах, видимо, что-то мелькнуло. Что-то такое, что заставило чеченца схватиться за автомат, но он только успел лишь коснуться ствола, когда на его переносицу обрушился страшный удар кулака, отбросивший его назад, на камни. Не давая противнику опомниться, Олег подхватил его "калаш" и ударом пистолетной рукоятки размозжил его лицо, перехватил оружие и направил ствол в грудь лежащего у его ног человека, готовый в любое мгновение нажать на курок. Но прошло несколько секунд, а Мамед все не подавал признаков жизни. Что ж, хотя человека и сложно убить, но иногда случается, что он умирает сразу. Олег быстро огляделся. Наверху виднелись дома со скошенными крышами. Берега речки были пусты. Пока никто не заметил смерти горца. Олег волоком оттащил тело за камни с таким расчетом, чтобы его не было видно со стороны селения. Положил автомат под руку, чтобы успеть схватить его в любой момент, и принялся раздевать чеченца. Скажи ему кто-нибудь несколько лет назад, что он будет раздевать труп да еще и наденет на себя его одежду, — он просто не поверил бы. До того омерзительным ему бы это показалось. Но не теперь. Сейчас, лихорадочными движениями срывая с мертвеца одежду и обувь, он даже не задумывался о моральной и этической составляющих своих действий. Он просто добывал себе одежду взамен своей, изорванной, протертой и, несмотря на его недавние старания, грязной. Побрезговал он только чужим нижним бельем, надев свои не успевшие высохнуть трусы. Закончив переодевание, он выглянул из-за камней. Пока все спокойно. Только со стороны селения послышались мужские голоса. Слов не разобрать, как и не понять, на каком языке они звучат. Впрочем, кроме как горцам, здесь некому быть. Не теряя больше времени, он кинул голое тело в водный поток в надежде, что быстрое течение отнесет его подальше и соплеменники Мамеда не скоро его хватятся. Следом полетел старый камуфляж Олега. Благодаря Мамеду и его родичам, часто выводившим его на работу за пределы селения, он неплохо знал окрестности. Во всяком случае, он отчетливо понимал, в какую сторону ему ходить не стоит. А уж в какой стороне находится Ставрополье, объяснять ему было не нужно. Прячась за камнями и начинающими зеленеть кустами, он двинулся вверх по течению реки. Где-то в стороне послышался звук вертолета, но скоро пропал. Да и какой сейчас от вертушки толк! С высоты его, скорее всего, примут за чеченца и не поленятся выпустить в него очередь из пулемета, а если и нет, то все равно не спустятся за ним. Места тут не приспособлены для посадки. Одно слово — горы. Пройдя с километр по берегу, он свернул в лес. Сдернутые с руки Мамеда часы показывали половину двенадцатого. Если повезет, то тело найдут только через несколько часов. После этого организуют погоню. Точнее, могут организовать. Но рассчитывать нужно на худшее. То есть на то, что погоня будет наверняка. Вопрос времени. Кроме того, в горах полно небольших групп боевиков, хорошо знающих местность, крепких, сытых, опытных горцев, привыкших к высоте и войне, забывших о пощаде. Напороться на них проще простого. Он сам видел группы по десять-двадцать человек, входившие в селение. Уже тогда он отметил про себя, как они двигаются. Несмотря на усталость и явно дружественно настроенных жителей, они идут быстро, не выпуская из рук оружия и привычно контролируя окружающую обстановку. Профессиональные вояки, что бы там о них ни говорили российские генералы, называя их недобитками и бандитами. Пусть даже и так, но воевать они умеют и в боеприпасах недостатка у них не чувствуется. Кроме стрелкового оружия у многих за плечами гранатометы российского производства, качественное обмундирование, иностранные мини рации, которых в армии днем с огнем не сыщешь. Кроме этого, поддержка населения и мощная идеологическая составляющая в виде оголтелой религиозной пропаганды и сознания того, что воюют они за родную землю и противостоят агрессору. В общем, не дай, Боже, с ними встретиться. Поэтому Олег старался производить как можно меньше шума при движении. Но при этом идти надо было максимально быстро, отрываясь от возможной погони. Однако уже через час он почувствовал, как силы оставляют его. Начала кружиться голова, во рту появилась сухость, а ноги налились чугунной тяжестью. Дыхание тяжелое и сиплое. Сказывалось скудное питание и почти полная неподвижность последних дней. Даже автомат стал казаться неимоверно тяжелым. Необходимо было устроить отдых и обязательно поесть. Без этого он далеко не уйдет. Ну, если с отдыхом все более или менее понятно — достаточно найти место поукромнее и с хорошим обзором, — то с едой тут проблемы. На кустах и деревьях нет пока даже намеков на плоды, трава редкая, и неизвестно еще, можно ли ее есть. Сейчас, когда появилась реальная возможность спастись, он не хотел рисковать. Да и не баран он, в конце концов. Можно, конечно, рискнуть и спуститься в какое-нибудь селение. Одно такое он увидел ниже по склону. Но это верная смерть. Остановившись, чтобы перевести дух, он огляделся, почти бессознательно выискивая что-то, похожее на еду. В нескольких сантиметрах от своей ноги он увидел рыжий камень с неровными краями, по которому передвигалось темное пятно. Он моргнул, отгоняя глюки. Пятно продолжало двигаться. Слизняк. Улитка без домика. Олег с детства испытывал брезгливое отвращение к подобным созданиям. Улитки, лягушки, пиявки и прочая нечисть заставляли его кривиться и передергивать плечами, как в судороге. Только повзрослев, он смог себя заставить взять в руки головастика. Да и то по настоянию Виктора, старшего брата, воспитывавшего в нем силу воли. Слизняк медленно полз, оставляя за собой влажную дорожку. Глядя на него, Олег сглотнул. Питаются же всякими жучками-паучками австралийские аборигены. Да и папуасы, кажется, тоже. И ничего, не умерли. Нет, слабая аргументация. Во всяком случае, аппетита от нее не прибавилось и слизняк не стал похожим на свежеприготовленный бифштекс. Он продолжал течь по камню, мерзко сокращая морщинистую кожу и оставляя за собой сопливый след. Другой еды тут все равно нет. Разве что на манер зайца попробовать грызть кору деревьев. Ею уж точно не наешься, а только заработаешь несварение желудка. А без еды он не выдержит. Нужно решаться. Собрать волю в кулак и, наплевав на вкусовые качества, поглощать калории. Просто калории. Без вкуса и запаха. Ведь он, в конце концов, не вегетарианец. Охотники же пьют кровь убитых ими зверей. И ничего, только здоровее делаются. Или парное молоко. Разница, конечно, есть, но не такая уж огромная… Сверху, выше по склону, раздался какой-то шум, и Олег замер, направив в ту сторону автомат. Простоял так с минуту. Больше шум не повторялся. Может быть, земля осела или камень сорвался. В горах это бывает. Больше не раздумывая, он схватил слизняка и отправил его в рот. Зажмурился, сделал два быстрых жевательных движения, давя мягкое тельце, и судорожно проглотил бесформенную массу. Постоял несколько секунд, готовясь подавить рвотный рефлекс. Желудок пару раз конвульсивно сжался, но отторгать пищу не стал. Значит, пока нормально. Он натянуто усмехнулся: на ближайшее время вопрос с едой принципиально решен. Во всяком случае, он нашел для себя источник животного белка, если только слизняка можно считать животным. Он решил не идти сразу на север или северо-запад, где должны были находиться федеральные войска. Сейчас для него прямая — не самая короткая линия пути. Именно на этой прямой его, скорее всего, и будут ловить. У него уже появился кое-какой опыт передвижения в горах, и он знал, что, несмотря на обилие троп и тропочек, которые во множестве покрывают горные склоны, путей в горах не так много, традиционно проходящих через перевалы, долины, мосты и переправы. А уж кому, как не коренным жителям, знать их, и вряд ли им потребуется много времени для того, чтобы их перекрыть. Олег все-таки рассчитывал, что погоня за ним не будет носить характер сплошной облавы, что его не будут обкладывать со всех сторон, как волка. Скорее всего по его следу пустят нескольких человек и для страховки поставят три-четыре кордона на его наиболее вероятных маршрутах. Как ни крути, а чеченцы, тем более горные, мало похожи на организованную армию со всеми ее атрибутами — дисциплиной, строгим следованием приказам и всем тем прочим, что превращает толпу вооруженных людей в боеспособную боевую единицу. Тут отношения больше строятся на родственных началах, а клановые границы далеко не беспредельны, и — на это он надеялся — качественной оперативной связью они тут обеспечены далеко не поголовно. Как бы то ни было, а это не столица, а довольно бедная горная местность, бедная даже по сравнению с равнинной территорией Чечни. Он двигался на юго-запад, одновременно забираясь выше в горы и стараясь не покидать леса, который чем выше, тем реже и ниже становился. Один раз, сев отдохнуть и напиться около быстрого ручья с обжигающе холодной водой, он, сквозь ветки орешника всматриваясь в горы вокруг, увидел на противоположном склоне быстро двигающуюся группу из трех человек. То есть издалека-то казалось, что они еле ползут, но, судя по тому, как они споро переставляли ноги, темп их ходьбы был достаточно высок. Кто они такие, с расстояния понять было невозможно. Может быть, "чехи", а может быть, это наша разведгруппа. Пятнистая защитная форма, оружие и вещмешки за плечами. Шли они в направлении северо-северо-запад, то есть туда, куда, по идее, должен был бы двигаться и он. Рисковать он не стал и дождался, пока группа скроется под зеленкой. И даже после этого просидел неподвижно несколько минут. Кто знает, может быть, они, войдя под защиту деревьев, остановились и обшаривают окрестности с помощью мощных биноклей. В этом случае жидкая весенняя листва может его не укрыть и он, выдав свое присутствие, рискует напороться на пулю. Времена и места тут такие, что одиночка, даже с автоматом в руках, не может чувствовать себя в безопасности. Да и вряд ли он сейчас, ослабленный и голодный, способен оказать эффективное сопротивление. Да и одного автоматного рожка хватит только на несколько минут даже не очень серьезного боя. Так что способ выжить у него единственный — прятаться получше и уходить подальше. Еще когда лежал в тесном ящике, он занимал себя тем, что по памяти пытался восстановить карту местности. На память он никогда не жаловался и, наверное, если бы давно, еще тогда, когда был среди своих, здоровый и свободный, мог бы довольно сносно выучить приличный кусок карты. Может, без многих мелких деталей, которыми изобилует каждый квадратный сантиметр листа, но все же достаточно для того, чтобы чувствовать себя в этом районе довольно уверенно. Тогда, лежа в темноте, он полагал, что вспомнил многое и даже почти все, хотя горный рельеф с трудом поддавался восстановлению. Сейчас же, пройдя по горным тропинкам несколько часов, он убедился, насколько мало знаком с местностью. Там, где он рассчитывал увидеть ступенчатый склон горы, опускающийся в озерцо почти правильной треугольной формы, оказывалась почти лысая гора, под которой в обрамлении молодых остроконечных лопухов протекал ручей или небольшая речка. А в месте, где, по его расчетам, должна была проходить дорога, оказывалась просто каменистая долина, над которой была гора с косой шапкой снежника на вершине. Может быть, конечно, он просто не тот участок местности себе представлял. Но в любом случае следовало честно себе признаться, что он если и не заблудился, то не знает, где находится. Ближе к вечеру, когда он уже высматривал себе место для ночлега, на него потянуло дымком костра и еды. От этого запаха его желудок, который он не слишком регулярно наполнял по дороге всякой гадостью, лишь отдаленно похожей на еду, возмущенно заныл, напоминая о своем существовании и, похоже, остро ностальгируя о тех временах, когда ему доставались свиные отбивные, домашние пирожки, каша на молоке и стопочка белой по праздникам. Олег осмотрелся и попытался определить направление ветра. Верхние ветки тисов над его головой слабо шевелились, но определить по этим колебаниям, откуда дует ветер, было невозможно, а здесь, внизу, движение воздуха не чувствовалось. Приходилось пользоваться другими органами чувств для определения источника соблазнительных запахов. Он прошел вверх по склону, и дымный аромат почти пропал. Он покрутил головой, пытаясь поймать ноздрями ускользающий запах. Ничего не получалось, и он, аккуратно ставя ноги на устланную прошлогодней листвой и мелкими ветками землю, пошел вниз, поминутно останавливаясь и прислушиваясь. Наконец он снова уловил дымную струю и опять замер. Теперь он, кажется, понял, где находится костер. Значительно ниже по склону и несколько правее между стволами деревьев просматривалось какое-то затемнение. Может быть, пещера или просто яма. Уже несколько раз он встречал такие ямы, заполненные влажным лесным мусором. Они были правильной круглой формы и очень напоминали воронки от артиллерийских снарядов или авиационных бомб. Скорее всего, в прошлую, Великую Отечественную, войну здешние горы подверглись обстрелу, и земля до сих пор не смогла залечить эти отметины, хотя прошло уже больше полувека. Теперь он шел, удвоив осторожность и держа автомат так, чтобы в любой момент быть готовым стрелять на поражение, падать, уходя от чужих пуль, катиться по склону и, вообще, делать все то, что способствует выживанию в бою и поражению противника. Однажды под его ногой треснул сучок, и он отпрянул за ствол дерева и минуты три прислушивался. Никакой реакции на этот звук не последовало. Олег продолжил движение, стараясь чаще смотреть себе под ноги, хотя быстро наступающие сумерки заставляли либо поторопиться, либо, наоборот, выждать, когда окончательно стемнеет и он сможет рассмотреть и костер, и находящихся около него людей. В этом случае у него будет известное преимущество. Но нетерпеливый желудок никак не хотел терпеть и на возможное промедление реагировал возмущенным бурчанием, которое, как справедливо опасался Олег, можно расслышать на расстоянии. Предатель… В очередной раз остановившись и вжавшись в кору дерева, он всмотрелся в то самое темное пятно. Теперь он понял, что никакая это не яма. Метрах в сорока от него лежала большая ель. Видимо, ее повалило ветром. Ее растопыренные в стороны ветви поднимались над землей метра на три, и из-за них виднелась беловатая струйка дыма. Он нашел, но теперь ему придется обходить ее по большой дуге, чтобы стали видны находящиеся за поваленным деревом люди. Значит, ему предстоит пройти больше сотни метров, а с той скоростью, с какой он мог передвигаться, это займет несколько минут, за которые окончательно стемнеет. Олег перевел дух. Ну что же, делать нечего. Нужно идти. Он пошел вправо, опять забираясь вверх по склону. Теперь он двигался почти параллельно поваленному дереву, на какое-то время превратившемуся для него чуть ли не в центр мироздания, по крайней мере, в цель. И, как ни странно, его желудок перестал издавать протестующие звуки. На ходу Олег прикидывал предстоящие действия. Когда он завершит свой маневр, то окажется ниже костра. Так что у тех, кто около него сидит, будет некоторое преимущество. Сверху им лучше его видно. А это значит, что он должен действовать быстро, рассчитывая только на внезапность, и у него будет лишь один шанс. Подобраться, быстро оценить обстановку, сосчитать противников и сразу начинать стрельбу. Только сначала нужно выбрать позицию. Деревья здесь с толстыми стволами, и больших проблем с укрытием быть не должно. Да ему и надо-то оно всего на несколько секунд, за время которых он или положит противника, или тот расправится с ним. Главное помнить, что у него всего один автоматный рожок и стрелять нужно короткими, экономными и очень прицельными очередями. Он шагнул, одной рукой придерживая автомат, а другой опираясь о ствол дерева, глядя при этом под ноги. И в этот момент над ним что-то мелькнуло. В одно мгновение у него появилось сразу несколько предположений. Сова или другая птица, может быть, даже летучая мышь, бесшумно сорвалась с дерева и скользнула над его головой. Или рухнула ветка. Или он просто оступился и падает. И самое последнее. Он переоценил силы своего истощенного и измученного голодом организма, и тот просто отказывается ему добросовестно служить, прячась от тяжелой действительности в спасительном тумане беспамятства. Очнулся он в душной темноте. Попробовал пошевелиться и понял, что руки его крепко стянуты за спиной, ноги связаны до боли в лодыжках, рот забит вонючей тряпкой, а на глаза натянута толстая и рыхлая материя, скорее всего, шерстяная. Попался. Он попался. И как глупо. Не успел даже сделать ни одного выстрела. Даже того, последнего, который на крайний, именно на такой случай он приготовил для себя. И что теперь? Снова в узкий гроб? Снова лопата в руки и жизнь впроголодь? Или с ним не будут нянчиться и в качестве наказания и для науки другим убьют каким-нибудь зверским способом? У них в группе ходили жуткие истории о том, как чеченцы умеют расправляться. Кожу заживо сдирают. Калечат. От отчаяния или от несогласия со своей возможной судьбой он замотал головой, пытаясь освободиться от кляпа, и замычал. Пусть лучше прямо сейчас убьют, здесь, не поднимая с земли, которую он чувствовал локтем и левым боком. — Очухался, — раздался совсем недалеко чей-то глухой голос. Олег попытался по одному этому слову определить, кому он может принадлежать, но не смог. Голова гудела. Наверное, его хорошо приложили, когда брали. — Сними с него это, — сказал другой голос и опять негромко. Как будто они специально старались говорить максимально тихо. Что-то твердое уперлось в подбородок Олега, и кто-то прошипел прямо ему в ухо: — Без шума, дядя. Понял? Или сразу секир-башку сделаю. Ему в горло упиралось лезвие ножа, а человек говорил по-русски без признаков акцента. Олег осторожно кивнул. Его желание немедленно умереть вдруг сменилось на надежду, и остро захотелось посмотреть на говорившего. С него рывком сдернули вязаную шапочку, и первое, что он увидел, было тусклое жало клинка перед глазами, а потом, секундой позже, когда его глаза смогли несколько привыкнуть к темноте, бородатое лицо за ним. При виде этой бороды, такой, которой отличаются вставшие на путь войны чеченцы, вахабиты, надежда его разом оставила, и он сделал отчаянный и явно бесполезный выпад, целясь головой в нос, в губы противника. Пусть его убьют — наплевать! Но бородатый легко ушел от атаки и в ответ стукнул его в лоб рукояткой ножа. От удара Олег откинулся назад, на спину, на стянутые руки, и замычал от пронзившей запястья боли. — Слышь? Не борзей, а? А то я тебя покрепче приложу. — Вы кто? — спросил Олег, неловко принимая сидячее положение.