— Ты Димон? — радостно-удивленным голосом спросил он, возвращая зажигалку хозяину. — А что? — уточнил тот и не то чтобы отпрянул, но заметно насторожился и потерял значительную долю своей веселости. — Да ты не бойся. Дело у меня к тебе есть. — Я тебя не знаю. Завтра приходи. Сейчас я спешу. Меня люди ждут. И сделал попытку прошмыгнуть мимо. Олегу пришлось попридержать его за рукав теплой кожаной куртки. — Да ты чего? Меня Гришаня Пирогов к тебе направил. Ну? Не помнишь такого, что ли? Имя Гришани произвело на рыжего некоторое впечатление. По крайней мере он перестал вырываться. — Ну и чего надо? Однако нахал! Олег был как минимум на полголовы выше его и заметно шире в плечах, при желании мог в минуту сделать из рыжего котлету, но тот, кажется, ничуть не боялся. — Мне кое-что нужно, — сказал он просительно, наклоняясь к самому уху Димона. — Срочно. — Сейчас нету ничего. Завтра… — Ты не понял? — Олег сдавил пальцами его бицепс. Это должно было быть больно. — Мне срочно надо. Судя по выражению лица рыжего, понимание у него появилось. — Ну ладно, — согласился он, морщась и пытаясь вырваться. — Есть у меня одна. Для себя взял. Забирай. Он полез в сумку, но Олег его остановил, сделав зверское лицо. Похоже, получилось вполне убедительно. — Ты чего мне впарить хочешь? — Я не… — Пошли, — Олег дернул его по направлению к подъезду. — Покажешь мне быстренько, и разбежались. Может быть, рыжий и хотел поспорить, но демонстрировать свое желание не стал. Надо полагать, он в должной мере оценил физическое превосходство собеседника, переходящее в превосходство моральное. Он послушно пошел в подъезд и до самого пятого этажа не делал попыток вырваться или как-то иначе показать свое несогласие. Едва он открыл, Олег придал ему ускорение пинком колена в зад, и Димон, споткнувшись о стоявшие посреди коридора тапочки, полетел конопатым носом вперед, едва успев подставить руки, самортизировав ими резкий контакт с полом. И почти сразу его рука потянулась, к лежавшей рядом сумке. Олег нагнулся и дернул ее на себя. Открыл и заглянул внутрь. Внутри оказались какие-то бумаги, пара кассет, еще какие-то вещи и то, зачем тянулся Димон, — небольшой пистолетик. Взяв его в руку, Олег понял, что это переделанный под боевой патрон газовик. Вот ведь сволочь! Он зло пнул ногой рыжего, попав ему по лодыжке. Тот ойкнул, повернулся на бок, подтягивая ноги к животу, и через плечо опасливо посмотрел на Самсона. — Вставай, сучонок. Димон хрюкнул, сделал жалостливое лицо и осторожно встал на ноги, не отрывая взгляда от лица своего мучителя. — Сейчас я дам, дам, — быстро заговорил он, направляясь в сторону комнаты. — Сейчас. У меня есть, что тебе надо. С него слетела его недавняя самоуверенная веселость, присущая хорошо себя чувствующим в жизни людям, служащая как бы вывеской их благополучия. Теперь он был суетливым и испуганным. Могло показаться, что он полностью деморализован и готов подчиняться безоговорочно, стараясь сделать все, чтобы побыстрее избавиться от неожиданного и грубого посетителя. Но Олег ему уже не верил. Недавняя неудавшаяся попытка порноделяги воспользоваться пистолетом говорила о том, что в любой момент он готов сделать еще какую-нибудь пакость. Кто его знает, может быть, где-нибудь за шкафом припрятана штучка получше, чем бывший газовый пистолет. Поэтому Олег догнал хозяина квартиры, успевшего дойти почти до середины комнаты, схватил его за шиворот и швырнул на диван, покрытый пестрым пледом. — Сидеть! — рявкнул он. — А кассета? — спросил Димон, глядя на него преданным взглядом нашкодившего щенка, мигом простившего справедливо наказавшего его хозяина. — Сиди. Кассета потом. Мне нужна одна девчонка. — А-а, — понимающе закивал Димон, неприятно осклабившись. Эта гримаса, наверное, должна была символизировать мужское взаимопонимание в его представлении. — Усек. Но только я это… Этим не занимаюсь. — Чего? — грозно переспросил Олег. Опять этот рыжий финтит. — Но я знаю человека, — быстро добавил Димон. — У меня есть телефончик. Сейчас… Он полез в карман куртки, и Олег направил на него пистолет. — Не дергайся. — Да ты что? Сейчас звякну, и он тебе любую телку подгонит. На выбор. Хоть целый табун. Теперь Олег сообразил, о чем речь. Этот хмырь решил, что Олег пришел к нему за проституткой. А может быть, и придуривается, зубы заговаривает, прикидываясь, будто не понимает. — Заткнись, сутенер. И молчи, пока рта раскрыть не разрешу. Димон опять покивал, принимая вертикальное положение и опираясь руками о диван. Рот его при этом остался полуоткрытым. Под дурачка косит, подумал Олег. — Вот, — переложив пистолет в левую руку, он достал из внутреннего кармана фотографию Аленки, сделанную больше года назад, когда еще были живы ее родители. На ней она была совсем еще маленькой, хотя и сейчас ее никак нельзя было назвать взрослой. Если только… Олег каменно сцепил зубы. Если только не думать о том, что ей пришлось пережить в последнее время. В том числе по вине этого рыжего мерзавца. Такое не каждому взрослому приходится переживать. Димон осторожно взял карточку и посмотрел. На его лице хорошо было видно непонимание. — Кто это? — спросил он, поднимая взгляд на своего мучителя. — Смотри-смотри, — прикрикнул Олег. Неужели не узнает? Придется ему помочь. — Аленка ее зовут. Лена. — Лена? Или рыжий Димон был таким хорошим актером или и правда не узнал. — Ты ее в своих киношках снимал. — Я не снимаю никого… — Неважно, кто снимал, — оборвал его Олег. — Где она? — Да я не знаю ее! Ну правда же. Никогда не видел. — Да? А тут тоже? — глухо проговорил Олег, показывая на длинный строй кассет около телевизора. — А если я сейчас найду? И рожей тебя в это ткну? — Смотри, если хочешь. Только я тебе правду говорю. Зачем мне врать тебе? Мне что — дешевую биксу жалко! И тут Олег не выдержал. Он шагнул вперед и без замаха ударил Димона по лицу открытой ладонью. Получилось, что он дал этой мокрице пощечину, почти как женщина или какой-нибудь старорежимный дворянин, выполнявший протокольный преддуэльный жест. Но для символической пощечины удар оказался слишком сильным. Не надо было обзывать Аленку этим блатным словом! Рыжий мотнул головой и схватился рукой за щеку, одновременно прижимая пальцами вмиг покрасневшее ухо. Сейчас у него в голове должен стоять противный звон, который бывает после удара по барабанной перепонке. Олег поднял упавшую фотографию. — Ты чего? — заныл Димон. — Я не знаю ее. Не видел никогда. Чего ты от меня хочешь? Хоть кто она? — Сиди и не рыпайся, — предупредил Олег, подходя к строю кассет. На их торцах были наклейки со сделанными на принтере надписями: «Русские девчонки», «Секс по-русски» — с порядковыми номерами от одного до четырех, — «Горячие малышки», «Малышки-голышки»… Он вспомнил, как называлась кассета, которую он смотрел у Гришани Пирогова. «Молодые любовники». Нашел кассету с аналогичной надписью и вставил в видеомагнитофон. Через пару секунд на экране телевизора замелькали знакомые кадры. Включив ускоренный просмотр, он нашел так поразивший его кадр. — Ну? — спросил он. — Узнаешь теперь? — Конечно. Это Светка. Сейчас… Димон вскочил и, почти не выбирая, выхватил одну из кассет. Вскоре на экране появились новые кадры с голыми детьми. — Вот! — возбужденно сказал Димон, почти прокричал, показывая на телевизор. Там девчонка-малолетка делала минет какому-то человеку — взрослому, лицо которого, как это тут принято, не показывалось. Но рыжие лобковые волосы наводили на вполне определенные подозрения. — Не ори. Приглядевшись, Олег подумал, что эта Светка и вправду могла быть там, на той пленке. Не соврал — паразит. Что ж, повезло рыжему. Олег почувствовал, как сковывавшее его напряжение потихоньку отпускает. Как будто голову, до этого зажатую в тисках, высвободили — и он смог вздохнуть полной грудью, с облегчением ощущая отпускающие его боль и тесноту. — Вот видишь? — сказал Димон. — Видишь? Это Светка. Я же тебе говорил! В голосе рыжего были праведная обида, замешенная на укоре, торжество выясненной истины и еще что-то плаксивое. Зря он напомнил о себе. Совсем зря. Сидел бы себе тихо и посапывал в тряпочку. Олег, настроившийся было повернуться и уйти по-английски, не прощаясь, но и не извиняясь, повернулся и коротким ударом в подбородок, отправил порнушника в нокаут. Тот упал, раскидывая руки и сметая видеокассеты, которые посыпались на него и на пол пластмассовыми кирпичами. Гад поганый! Вспышка животной ярости захлестнула Олега. Это же надо до чего додумался! Детей насиловать! Да еще снимать это и продавать таким же извращенцам, как он сам! Ублюдок! Хотелось топтать и пинать распростертое на полу тело, к чертовой матери раздавить его главный актерский инструмент, который он не смущается не только тиражировать в записи — это, в конце концов, его личное поганое дело, — но детей заставляет себя удовлетворять. Мразь! Но еще мальчишеских времен закон «лежачего не бить» не позволял ударить эту грязь, бесчувственно валявшуюся у его ног. Вместо этого он несколько раз пнул упавшие кассеты, срывая на них зло и выплескивая переполнившее его омерзение. Одна из них врезалась в стену и раскололась, выпуская из себя змейку блестевших спиралей магнитофонной пленки. Еще одну кассету он раздавил, а потом собрал остальные в неровную стопку и отнес их в ванную, где заткнул сливное отверстие и пустил струю горячей воды. Минут через пять все это придет в полную негодность. Его охватило странное и опасное желание крушить. Вернувшись в комнату, он схватил полупрофессиональный видеомагнитофон, за которым потянулись шнуры, и отнес туда же, с маху бросив его в чугунное эмалированное корыто, начавшее заполняться парящей водой. В дорогущем аппарате что-то хрустнуло. В следующий свой заход он схватил с журнального столика высокую стеклянную кружку со следами пивной пены на стенках (пивком, наверное, баловался, гад, и млел перед телевизором, пуская поганые свои слюни) и швырнул ее в телевизор. Экран взорвался с громким хлопком, выбрасывая на лежавшего неподалеку человека осколки. Олег развернулся и пошел прочь из поганой квартиры, которую по-хорошему надо было бы спалить, чтобы только пепел остался от всей этой грязи. Да только вот соседи-то в чем виноваты? Хотя и они, конечно, тоже. Надо было еще в детстве этого гаденыша приструнять, объяснять, что такое хорошо, а что такое плохо. Надо было. Только теперь этого уже не объяснить. Каждый скажет, что он-то здесь ни при чем. Для воспитания родители есть, школа и милиция. Вот они и должны заботиться о воспитании подрастающего поколения. А соседи — максимум о чистоте на лестничной площадке. Охать начинают только тогда, когда с ними что-то происходит. Или с их детьми. Тогда да, тогда конечно. Тогда и кто виноват и что делать — на все голоса. А то, что сами щусенку спускали, поощряя его на большее, на страшное, на то, что и представить-то себе не могли… Олег пришел в себя, когда оказался рядом со знакомой палаткой. И чего он разошелся? Зачем читает лекцию людям, которых никогда скорее всего не увидит? Да еще про себя. Все это здорово смахивает на сумасшествие. И еще он вдруг почувствовал, что его трясет. Плечи и руки вздрагивают крупной дрожью, лицо дергается. Он остановился и закурил, не сразу попав кончиком сигареты в огонек зажигалки. Посмотрел на яркую витрину и решительно шагнул к ней. На его просьбу продать водку продавщица замялась, ссылаясь на запрет, но вид помятых разномастных купюр растопил ее зачерствевшую в административно-правовых войнах душу, и она подала ему бутылку московского разлива, взяв при этом чуть ли не две цены. Олег поймал таксиста-частника, упал на сиденье и, пока они ехали до станции, успел, отдуваясь, фыркая и морщась, отпить около трети бутылки, так что, подходя к кассе за билетом, он уже чувствовал себя почти нормально. Во всяком случае, исчезла эта неприятная судорожная дрожь, наводившая на мысли о его душевном здоровье. Сев в вагон электрички, в самый угол около двери, он, не глядя по сторонам, неспешно допил водку, пытаясь в темном окне рассмотреть знакомые с детства места. И хотя видны были только освещенные окна жилых домов и редкие фонари на переездах, он без труда узнавал поселки, городки и даже производственные зоны, несмотря на то что в большинстве своем освещены они были более чем скудно. Минут через двадцать он был уже достаточно пьян, чтобы почувствовать желанное расслабление. Да и пить, честно говоря, больше не хотелось. Он убрал бутылку во внутренний карман и устроился поудобнее, собираясь немного вздремнуть. В Москву нужно приехать бодрым и отдохнувшим. День впереди трудный. А то и не один. Ни поблажек, ни скидок на похмелье никто ему давать не будет. Ленивым взглядом он обвел вагон, на всякий случай прикидывая, от кого тут можно ждать неприятностей. Двое подвыпивших мужиков играют в карты на крышке положенного на колени кейса. Клюющая носом женщина в платке. Трое подростков что-то увлеченно обсуждают, но слов за грохотом колес не разобрать. Немолодая пара, мужчина и женщина, сидят напротив друг друга и молчат. Женщина в очках читает что-то. Еще несколько человек сидят по разным лавкам; одни пытаются задремать, другие смотрят в окна. Мужик в брезентовом плаще с капюшоном, а над его головой, на багажной полке, тощий рюкзак и удочка в чехле. Двое работяг в бушлатах. Короче говоря, обычная ночная публика, едущие домой или по каким-то своим делам люди. Ничего необычного или настораживающего. Хотя место и время такое, что неприятного подвоха можно ждать от любого. Особенно от подростков. В стае они легко возбудимы и опасны. Им ничего не стоит из-за пустяка, в надежде вытрясти червонец-другой, из-за пустого бахвальства друг перед другом искалечить человека. Такие случаи бывали. Он думал об этом лениво, вскользь, не принимая собственные опасения всерьез и этими сиюминутными размышлениями отгоняя то, о чем в самом деле следовало бы подумать, о том, например, что ему предстоит в Москве. Или — как вообще жить дальше. Но Олег понимал, что сейчас он нетрезв, а на пьяную голову хорошо решать только глобальные проблемы всепланетного масштаба, а лучше бы в компании, которой у него сейчас не было. Поэтому он просто смотрел по сторонам и ждал, когда придет первая волна сонливости, чтобы отдаться ей. В группе подростков произошло оживление, и он посмотрел в их сторону. Судя по всему, они направились в тамбур курить. Ложная тревога. Его взгляд случайно остановился на рыбаке, который повернул голову в сторону оживившейся молодежи, — и тут у него пропало не только всякое желание спать, но и, кажется, хмель тоже. Во всяком случае, пробежавший по телу мороз был не хуже отрезвляюще-холодного душа. Олег увидел покойника. Или уж, скорее, привидение. Он никогда не считал себя предрасположенным к галлюцинациям к бреду, а тут такое… Пить надо бросать, что ли? Или и в самом деле крыша у него едет? То в какой-то девчонке почудилась племянница. Теперь брат. Если так пойдет, то скоро он будет видеть зеленых чертей.