Во вторник после ленча Уолтеру позвонили на службу из больницы. В привычно бесстрастном голосе медсестры проби­валась радостная нота: — Миссис Стакхаус вышла из комы с четверть часа тому на­зад. — Она поправится? — Конечно, поправится. Уолтер больше ни о чем не стал спрашивать и повесил труб­ку. Ему хотелось подпрыгнуть до потолка, хотелось с радостным воплем ворваться к Дику, но Дику он раньше сказал, что у Клары грипп. Ну, оправился человек от гриппа — это еще не повод для ликования. Уолтер заставил себя довести до конца рабо­ту, которой занимался до звонка. Он завершил ее смиренно и терпеливо — так благодарный грешник, только что вызволен­ный из ада, исполнил бы необременительный труд, предписанный епитимьей. Когда Уолтер приехал в больницу, сестра сообщила, что Клара спит; ему, однако, разрешили войти в палату поглядеть на нее. Теперь ее губы были спокойно сомкнуты. Пару недель она будет испытывать сильную слабость, предупредил врач, но уже через день-другой сможет вернуться домой. — Мне бы хотелось с вами поговорить,— сказал врач.— Зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет. Уолтер проследовал за ним, зная, о чем пойдет разговор. — Какое-то время ваша жена будет нуждаться в психиатри­ческой помощи. Вы должны понимать: прием снотворного в таком количестве свидетельствует о душевном заболевании. К тому же в нашем штате самоубийство считается преступлением. Ей повезло, что она попала в частную клинику, а то бы ее ожидали неприят­ности покрупнее. — Как это — «покрупнее»? — Нам, разумеется, пришлось сообщить о случившемся. Я ее лечащий врач и поэтому несу за нее определенную ответствен­ность. Я должен быть уверен, что она получит психиатрическую помощь, как только выйдет из больницы. — Понадобится ее уговаривать — психиатров она не лю­бит. — Меня не касается, как она к ним относится. .— Понимаю,— сказал Уолтер. На этом разговор закончился. Уолтер позвонил Джону и сооб­щил новости. В тот же вечер после десяти Уолтер сидел у ее постели. Заметив, что Клара пошевелилась, он склонился над ней. Уолтер ожидал упреков, что бросил ее в тот вечер одну, но упреков не последовало, она только слабо ему улыбнулась, и он решил, что она, вероятно, все еще не в себе и не узнает его. — Уолтер. Ее рука скользнула к нему поверх простыни, он нежно при­нял ее в свои, пересел на край койки и прижался лицом к ее груди под простыней. Он ощущал ее тело, живое и теплое, чувство­вал, что никогда еще не любил ее так сильно. — Уолтер, никогда не бросай меня, никогда не бросай меня,— проговорила она быстрым невесомым шепотом.— Никогда не бро­сай. Никогда. — Не брошу, милая. Он не лукавил. Клара вышла из больницы в четверг утром. Уолтер внес ее в дом на руках — в машине на нее напала такая вялость, что она не держалась на ногах. — Как будто вносишь невесту через порог, правда? — тихо сказала она, когда он проходил в парадную дверь. — Правда. До этого ему ни разу не довелось перенести ее через порог. Когда они только что поженились, Клара сочла бы такой жест слишком сентиментальным. Клавдия украсила спальню цветами из сада, Уолтер добавил других. Свежевымытый Джефф с лаем бросился к Кларе лизать­ся, однако Уолтер ожидал от пса более бурных восторгов. — Как вы тут ладили с Джеффом? — спросила Клара. — Жили душа в душу. Хочешь еще посидеть или сразу ляжешь? — И то и другое,— ответила она, рассмеявшись. Он достал из шкафа ее домашний халат, снял туфли с ее загорелых ног (чулок на ней не было) и повесил на плечики платье — она успела его стянуть. Затем подложил ей под спину подушки. Она попросила лимонада и чтобы побольше сахара. Уолтер сам пошел вниз приготовить напиток, потому что Клавдия корпела над сложным французским блюдом — Клара его обожала. — Ты кому-нибудь рассказал обо мне? — спросила она, когда он вернулся. — Только Джону. — А что знают у меня на службе? Уолтер уже и забыл, когда ему звонили из Клариной фирмы. — Я сказал, что у тебя грипп. Не волнуйся, милая, об этом и знать никому не нужно. — Клавдия сообщила, что здесь была Элли Брайс. — Заглянула по дороге вечером в понедельник. Да, кстати, она привезла тебе луковицы тюльпанов. Завтра посмотришь. Ска­зала, что сорта очень редкие. — Как я вижу, ты не больно скучал, пока я лежала в боль­нице. — Клара, умоляю тебя...— он вторично протянул ей стакан с лимонадом.— Врач велел тебе пить много жидкости. — Значит, насчет Элли я не ошиблась? Нельзя на нее сердиться, уговаривал он себя. Она все еще под действием снотворного и не способна мыслить нормально. Тут он вспомнил, что нормальной она не была и до того, как нагло­талась таблеток. Не успев вернуться к жизни, она начала с того, на чем остановилась в тот раз. — Клара, поговорим лучше завтра. Ты очень устала. — Почему ты не хочешь признаться, что любишь ее? — Да не люблю я ее! Наклонившись к Кларе, Уолтер полуобнял ее. Сейчас он любил ее и хотел ее, как никогда, а она с такой же силой подозревала его в неверности, и это было нелепо. — Я сообщил ей, что ты больна. Вчера вечером она заглянула справиться о твоем здоровье. Я сказал, что ты чувствуешь себя хорошо. — То-то она, верно, обрадовалась. — Сегодня, лапочка, я сплю у себя в кабинете.— Уолтер нежно потрепал ее по руке и поднялся.— Мне кажется, ты лучше отдохнешь, если будешь спать одна,— добавил он, чтобы она не по­няла его превратно. Но ее застывший обиженный взгляд сказал ему, что она все равно вложила в его слова другой смысл. Глава 8 C неделю Клара большей частью пролежала в постели, задре­мывая через каждые пару часов. Вечерами Уолтер катал ее в авто­мобиле и покупал ей шоколадное мороженое в Бенедикте с лотка прямо у обочины. Два раза ее навещала Бетти Айртон. Все, похоже, поверили Уолтеру, заявившему, что у Клары была тя­желая форма гриппа. Наконец как-то вечером Клара смогла пойти в кино, а на другой день объявила, что с понедельника выходит на службу. C того дня, как она вернулась из больницы, не прош­ло и двух недель. В тот же вечер — это была пятница — мать Клары позвонила из Гаррисберга. Уолтер слышал, как Клара сдержанно, невозмутимо поздорова­лась с матерью; затем она долго молчала, мать же, предположил Уолтер, умоляла ее приехать погостить. — Хорошо, но если тебе не так уж плохо, скажи зачем? — спросила Клара.— Ты же знаешь, у меня тут работа, не могу я срываться с места по чужому капризу. Уолтер нетерпеливо поднялся и выключил радио. Он знал, что мать у нее не в лучшем состоянии, перенесла два инсульта. Как может Клара быть такой безжалостной к чужим слабостям, удивился он, после того как сама побывала в гостях у смерти всего двенадцать дней тому назад? — Мама, я тебе напишу. Ты бы посчитала, во сколько тебе обходятся эти разговоры... Да, мама, обещаю, прямо сейчас. Уолтеру вдруг вспомнились тюльпановые луковицы, которые привезла Элли. Клара со вздохом повернулась к нему: — Нет, на нее решительно не наберешься терпения. — Как я понял, ты не поедешь? — Разумеется, нет. — А знаешь, по-моему, месяц отдыха у матери пошел бы тебе на пользу. Если, конечно, ты все из головы выбросишь и не станешь... — Ты же знаешь, что я терпеть не могу общества матушки. Уолтер не стал настаивать. Он стремился обходить темы, кото­рые ее раздражали, а эта, несомненно, относилась к их числу. — Да, а куда подевались тюльпанные луковицы? Разве Клав­дия тебе их не приносила? Я ее просил. — Я их выкинула,— бросила Клара, устраиваясь на диване и беря в руки книгу, от которой ее оторвали. Она с вызовом пос­мотрела на Уолтера. — В этом была какая-то необходимость? — спросил Уолтер.— Зачем срывать злость на дюжине ни в чем не повинных луковиц?