– Ты тоже с нами, – обращается Лабин к Роуэн, которая скромно держится за полосатой лентой. И к Йегеру: – Если ты, конечно, не против. – Дерьмо, – сплевывает Йегер. – Да плевать мне. Он сжимает и разжимает кулаки – судорожно, словно под током. Лабин кивает. – Иди, – небрежно бросает он Кларк. – Я помогу Хану держать оборону. Это, конечно, Нолан. Кларк, подходя к медотсеку, слышит ее рычание: – Ах, так ты еще и обделался, чертов педик… Кларк протискивается в люк. В ноздри бьет кислая смесь страха и фекалий. Да, Нолан, и на подмогу вызвала Кризи. Кляйн отброшен в угол, избит и весь в крови. Может, пытался встать на пути, а может, Нолан пыталась его вынудить. Джин Эриксон наконец-то пришел в себя и скорчился на столе, как зверь в клетке. Растопыренными пальцами он упирается в изолирующую пленку, и та растягивается, будто невероятно тонкий латекс. Чем сильнее рифтер напирает, тем больше сопротивление: он еще не до конца вытянул руку, а мембрана уже достигла максимальной прочности – вдоль линий сопротивления расцветают маслянистые радуги. – Твою-то мать, – рычит Джин, опускаясь на место. Нолан, присев, по-птичьи склоняет голову набок в нескольких сантиметрах от окровавленного лица Кляйна. – Выпусти его, птенчик. Кляйн плюется кровью и слюной. – Я же сказал, он… – Не подходите к нему! – Седжер вламывается внутрь, словно последних пяти лет – и пяти минут – и не было вовсе. Не успевает она дотронуться до плеча Нолан, как Кризи отшвыривает ее к переборке. Нолан стряхивает воображаемую грязь с места, которого коснулась рука Седжер. – Голову не повреди, – приказывает она Кризи. – В ней может быть пароль. – Так, все. – Хоть у Роуэн хватило ума остаться в коридоре. – Быстро. Успокойтесь. Нолан фыркает, мотает головой. – А то что, обмылок хренов, ты охрану вызовешь? Прикажешь нам «очистить помещение»? Белые глаза Кризи разглядывают Седжер с расстояния в несколько сантиметров. Эти глаза над ухмыляющимися бульдожьими челюстями грозят бессмысленным и бездумным насилием. Говорят, Кризи умеет обращаться с женщинами. Нет, с Кларк он шуток не шутил – как правило, с ней вообще никто не связывается. Роуэн заглядывает в открытый люк, лицо у нее спокойное и уверенное. Кларк видит мольбу за этой самонадеянной маской. Первое побуждение – не замечать ее. Ногу раздражающе покалывает. Кризи за плечом чмокает губами над Седжер. Его рука зависает у нее над подбородком. Кларк его игнорирует. – В чем дело, Грейс? Нолан хищно улыбается. – Нам удалось привести его в чувство, но тут Норми, – она рассеянно толкает Кляйна в лоб, – наложил на стол какой-то пароль. Мы не смогли опустить мембрану. Кларк оборачивается к Эриксону. – Ты как себя чувствуешь? – Они со мной что-то сделали. – Джин кашляет. – Пока я был в коме. – Да, сделали. Спасли его… – Кризи бьет Седжер головой о переборку. Седжер умолкает. Кларк не сводит глаз с Эриксона. – Когда шевелишься, кишки не вываливаются? Он неуклюже поворачивается, показывая ей живот: мембрана натягивается на голове и плечах, словно амниотический мешок. – Чудо современной медицины, – говорит Джин, укладываясь лицом вверх. Ну да, все внутренности на месте. Свежие розовые шрамы на животе дополнили старые, те, что на груди. Судя по всему, Джеренис Седжер, очень хочет что-то сказать. А Дейл Кризи, похоже, очень хочет, чтобы она попыталась. – Пусть говорит, – распоряжается Кларк. Кризи чуть ослабляет хватку. Седжер смотрит на Кларк и не раскрывает рта. – Ну так что? – торопит ее Кларк. – Похоже, вы его нормально заклеили. Три дня прошло. – Три дня, – повторяет Седжер. Из-за давления на горле ее голос выходит тонким и гнусавым. – Его почти начисто выпотрошили, а ты думаешь, трех дней достаточно для выздоровления? Собственно, Кларк в этом уверена. Ей уже приходилось видеть искромсанные и разбитые тела: она видела, как многорукие роботы собирали их заново и помещали в раны тонкие электрические сетки, которые так ускоряли заживление, что это выглядело бы чудом, если бы не стало таким привычным. Трех дней более чем достаточно, чтобы прийти в себя. Швы, может, еще малость кровят, но держатся, а в невесомом черном чреве глубины времени на поправку будет сколько угодно. Вот что никак не доходит до сухопутников: силы отнимает само земное притяжение. – Ему еще нужны операции? – спрашивает она. – Понадобятся, если не побережется. – На вопрос отвечай, мать твою! – рявкает Нолан. Седжер косится на Кларк и не находит у нее поддержки. – Ему требуется время на реабилитацию, и в коме срок сократится на две трети. Если он хочет поскорей отсюда выбраться, лучше варианта не найти. – Вы удерживаете его против воли, – говорит Нолан. – Зачем… – подает из коридора голос Роуэн. Нолан налетает на нее: – А ты заткнись на хрен! Роуэн хладнокровно испытывает судьбу. – Зачем бы нам его удерживать, если не по медицинским показаниям? – Он мог бы отдохнуть у себя в пузыре, – отвечает ей Кларк. – Или просто снаружи. Седжер качает головой. – У него значительно повышена температура. Лени, да ты посмотри на него! В ее словах есть смысл. Эриксон растянулся на спине, явно обессилев. Кожа блестит от пота, хотя этот блеск почти неразличим за бликами мембраны. – Температура, – повторяет Кларк. – Не из-за операции? – Нет. Какая-то оппортунистическая инфекция. – Откуда бы? – На него напало дикое животное, – напоминает Седжер. – Даже простой укус может занести множество всякой дряни, а Джина практически выпотрошили. Я бы даже удивилась, пройди все без осложнений. – Слыхал, Джин? – спрашивает Кларк. – Ты вроде как подхватил рыбье бешенство. – Охренеть, – произносит Эриксон, созерцая потолок. – Так что тебе решать. Останешься, позволишь себя долечить? Или рискнешь положиться на лекарства? – Вытащите меня отсюда, – негромко просит Джин. Кларк поворачивается к Седжер. – Ты его слышала. Та выпрямляется. Невозможное, безумное, вечное упрямство. – Лени, я тебя на помощь звала. Если это называется… Кулак Кризи ядром врезается ей в живот. Седжер охает и заваливается набок, в падении ударяется головой о переборку и остается лежать, хватая воздух ртом. Краем глаза Кларк замечает, что Роуэн сделала шаг вперед, но вовремя спохватилась. Она холодно сморит на Кризи: – Напрасно ты так, Дейл. – Пусть не наглеет, – ворчит тот.