Кларк не стала рассказывать про галлюцинации. – Думаю, свобода. И единение со всем, что тебя окружает. Это трудно объяснить… Аликс фыркнула: – Ты и сама не знаешь! Отчасти это правда. Кларк, конечно, чувствовала притяжение открытого моря. Может, это побег, может, бездна – просто самое лучшее убежище от ада жизни среди сухопутников. А может, и того проще. Может, это просто темная невесомость материнского лона, забытое чувство, что тебя питают и надежно защищают – то, что было, пока не начались схватки и все не пошло вразнос. Все это ощущает каждый рифтер. Не все из них ассимилируются – пока еще не все. Просто некоторые… более уязвимы. Склонны к зависимостям, в отличие от более компанейских напарников. Может, у отуземившихся в лобных долях слишком много серотонина или еще что. Обычно все сводится к чему-нибудь подобному. Аликс всего этого, конечно, не объяснишь. – Вы должны убрать кормушки, – сказала Аликс, – чтобы они хоть за едой заходили внутрь. – Они скорее умрут с голоду или станут питаться червями и моллюсками. – Что тоже приведет к голодной смерти, если они раньше не умрут от отравления. – Да и зачем тянуть их внутрь, если они не хотят? – Да затем, что это самоубийство! – заорала Аликс. – Господи, неужели тебе надо объяснять? Вот ты бы не стала мешать мне покончить с собой? – Смотря по обстоятельствам. – В смысле? – Действительно ли ты этого хочешь, или просто пытаешься чего-то добиться. – Я серьезно! – Да, я вижу, – вздохнула Кларк. – Если бы ты в самом деле решила покончить с собой, я бы горевала и злилась, и мне бы страшно тебя недоставало. Но мешать я бы не стала. Аликс была потрясена. – Почему? – Потому что это – твоя жизнь. Не моя. Этого Аликс, как видно, не ожидала. Сверкнула глазами, явно не соглашаясь, но и не находя, что возразить. – Ты когда-нибудь хотела умереть? – спросила ее Кларк. – Всерьез? – Нет, но… – А я – да. Аликс замолчала. – И, поверь мне, – продолжала Кларк, – не особо весело слушать, как толпа специалистов втолковывает, что «тебе есть для чего жить», и «дела не так плохи», и «через пять лет вы вспомните этот день и сами не поймете, как вы даже думать об этом могли». Понимаешь, они же ни черта не знают о моей жизни. Если я в чем и разбираюсь лучше всех на свете, так это в том, каково быть мной. И, на мой взгляд, надо быть чертовски самоуверенным, чтобы решать за другого, стоит ли ему жить. – Но ты же не должна так думать, – беспомощно ответила Аликс. – Никто не должен. Это как ободрать кожу на локте и… – Дело не в том, чтобы чувствовать себя счастливым, Лекс. Тут вопрос, есть ли причины для счастья. – Кларк погладила девочку по щеке. – Ты скажешь, я из равнодушия не помешаю тебе покончить с собой, а я говорю – я настолько неравнодушна, что еще и помогу тебе, если ты этого действительно захочешь. Алекс долго не поднимала глаз. А когда подняла, глаза у нее сияли. – Но ты не умерла, – сказала она. – Ты хотела, но не умерла, и именно поэтому ты сейчас жива, и… «А многие другие – нет». Эту мысль Кларк оставила при себе. А сейчас она собирается все переиграть. Выслеживает человека, который решил уйти, наплевав на его выбор и навязав ему свой. Кларк хочется думать, что Аликс сочла бы это забавным, но она понимает, что неправа. Ничего смешного здесь нет – слишком это жутко. На сей раз она не взяла «кальмара» – туземцы обычно сторонятся звука механизмов. Она целую вечность движется над равниной серого как кость ила – бездонного болота из умиравшего миллионы лет планктона. Кто-то побывал здесь до нее – ее путь пересекает след, в котором еще кружились взбаламученные движением микроскопические тельца. Она двигается тем же курсом. Из донного грунта торчат разрозненные обломки пемзы и обсидиана. Их тени проходят через яркий отпечаток налобного фонаря Кларк: вытягиваются, съеживаются и снова сливаются с миллионолетним мраком. Постепенно обломков становится больше, чем ила: это уже не отдельные выступы, а настоящая каменная россыпь. Перед Кларк – нагромождения вулканического стекла. Она увеличивает яркость фонаря: луч высвечивает отвесную скалу в нескольких метрах впереди. Ее поверхность изрезана глубокими трещинами. – Алло, Рама? Тишина. – Это Лени. Между двумя камнями проскальзывает белоглазая тень. – Ярко… Она заглушает свет. – Так лучше? – А… Лен… – Механический шепот, два слога, разделенные секундами усилия, которое потребовалось, чтобы их выдавить. – Привет… – Нам нужна твоя помощь, Рама. Бхандери неразборчиво жужжит из своего укрытия. – Рама? – Не… помощь? – У нас болезнь. Похожая на Бетагемот, но наш иммунитет против нее не действует. Нам надо разобраться, что это такое, нужен человек, смыслящий в генетике. Между камнями ни малейшего движения. – Это серьезно. Пожалуйста – ты мог бы помочь? – …теомикой, – щелкает Бхандери. – Что? Я не расслышала. – Протеомикой[14]… Генетикой… немножко совсем. Он уже почти осиливает целые предложения. Почему бы не доверить ему сотни жизней? – Ты мне снилась, – вздыхает Бхандери. Звучит это так, словно кто-то провел пальцем по зубьям металлической расчески. – Это был не сон. И сейчас тоже. Нам правда нужна помощь. Рама. Пожалуйста. – Неправильно, – жужжит он. – Нет смысла. – В чем нет смысла? – спрашивает Кларк, вдохновленная связностью его речи. – Корпы. Корпов просите. – Возможно, эпидемию устроили корпы. Они могли перестроить вирус. Им нельзя доверять. – …бедняжки. – Ты не мог бы… – Еще гистамина, – рассеянно жужжит Рама, и затем: – Пока… – Нет! Рама! Увеличив яркость фонаря, она успевает увидеть пару ласт, скрывающихся в расщелине несколькими метрами выше. Резким движением ног Кларк толкается следом, ныряет в трещину, как ныряют с вышки – вытянув руки над головой. Трещина глубоко рассекла скалу, но до того узка, что через два метра Кларк приходится развернуться боком. Свет заливает узкий проем. В нем становится светло, как в солнечный день наверху, и где-то рядом отчаянно хрипит вокодер. Четырьмя метрами дальше Бхандери лягушкой раскорячился в проходе. Щель там сужается, и он явно рискует застрять между каменными стенами. Кларк плывет к нему. – Слишком ярко, – жужжит он. «А вот тебе», – мысленно отвечает она. За два месяца хронического голодания Бхандери стал тощей тощего. Даже если его заклинит, то в такую щель Кларк вряд ли за ним пролезет. Может быть, его перепуганный маленький мозг уже прикинул шансы – Бхандери извивается, словно разрываясь между соблазном вырваться на волю и надеждой спрятаться. Все же он делает выбор в пользу свободы, но нерешительность дорого ему обходится – Кларк успевает поймать его за лодыжку. Он, зажатый каменными стенами, может лягаться только в одной плоскости. – Пусти, чертова сука! – Вижу, словарный запас вспоминается.