– Не все, – жужжит в ответ Кларк. – Рама Бхандери. Внезапно все умолкают. Кларк и сама не верит, что заговорила об этом. Вокодер Чен постукивает, выдавая ее нерешительность. – Э… Лен, Рама же отуземился. – Пока еще нет. Не совсем. Самое большее, на грани. – Бхандери? – От механической злобы в голосе Нолан вибрирует вода. – Он уже рыба! – Он все еще соображает, – настаивает Кларк. – Я только вчера с ним говорила. Мы могли бы его вернуть. – Бхандери в этом дерьме разбирается, – вставляет Гарсиа. – Или разбирался. – Ага, именно что в дерьме, – добавляет Кризи. – Я слыхал, он переделал кишечную палочку, чтобы она выделяла психоактивные вещества. Человек ходит с этим дерьмом в кишках и сам себе обеспечивает страну чудес. – Грейс Нолан, обернувшись, пристально смотрит на него, но Кризи не улавливает намека. – Кое-кто из его клиентов жрал собственные какашки. Чтобы сильней пронимало. – Потрясающе, – жужжит Нолан, – слюнявый идиот и химик-говнарь. Наши проблемы решены. – Я только говорю, что нам не обязательно самим себе перерезать глотки, – настаивает Кларк. – Если корпы нам не лгут, то в них наша главная надежда справиться с этим. – Скажешь, мы должны им верить? – вставляет Чун. – Я говорю, может, нам и не придется ничего принимать на веру. Дайте мне шанс поговорить с Рамой, узнать, сумеет ли он помочь. Если нет, взорвать «Атлантиду» можно и на следующей неделе. Нолан рубит воду рукой: – Да у него ум за разум зашел! – У него осталось достаточно мозгов, чтобы рассказать, что произошло у «поленницы», – тихо жужжит Кларк. Нолан отвечает долгим взглядом, чуть заметно напрягается всем телом. – В самом деле, – встревает Гарсиа, – я, пожалуй, поддерживаю Лени. – А я – нет, – тотчас огрызается Кризи. – Проверить не повредит, – голос Хопкинсон вибрирует где-то с задних рядов. – Лени права. Убить их никогда не поздно. Не то чтобы импульс выигрышный, но Кларк все равно его использует. – А что им остается, задержать дыхание и рвануть к поверхности? Мы можем позволить себе ждать. – А Джин может? А Джулия? – Нолан обводит глазами круг. – Сколько у нас времени – у каждого? – А если ты ошибаешься, вы перебьете всех засранцев до последнего, а потом выясните, что они все же пытались нам помочь… – Кларк качает головой. – Нет, я этого не допущу. – Ты не до… Кларк чуть увеличивает звук и заглушает ее. – Вот мой план, народ. Все, кто еще не сдал, сдают кровь. Я ищу Раму и выясняю, способен ли он помочь. А к корпам пока никто не лезет. «Вот оно, – думает она. – Поднимай ставку или пасуй». Минута растягивается. Нолан оглядывает собрание. И, похоже, увиденное ей не нравится. – Вы все, счастливые маленькие эрочки и кашечки, делайте что хотите. А я знаю, что мне делать. – Тебе, – говорит ей Кларк, – надо сдать назад, заткнуться и ни хрена не делать, пока мы не получим надежную информацию. А до тех пор, Грейс, если я застану тебя в пятидесяти метрах от «Атлантиды» или Рамы Бхандери, то собственными руками вырву тебе трубки из груди. Внезапно они оказываются линзы к линзам. – Больно много на себя берешь, твой ручной психопат пока еще тебя не поддержал. – Вокодер Нолан стоит на минимальной громкости, ее слова – механический шепот, слышный только Кларк. – Где твой телохранитель, корповская подстилка? – Он мне не нужен, – невозмутимо жужжит в ответ Кларк. – Если ты мне не веришь, кончай нести фуфло, а переходи к делу. Нолан неподвижно висит в воде. Ее вокодер тикает, как счетчик Гейгера. – Слушай, Грейс, – неуверенно жужжит сбоку Чен. – Право, попробовать не помешает, честно… Нолан ее словно не слышит. И долго не отвечает. Наконец качает головой. – Хрен с вами, пробуйте. Кларк еще несколько секунд выдерживает паузу, потом разворачивается и, медленно работая ластами, уходит из круга света. Она не оглядывается – и надеется, что стая примет это за полную уверенность в себе. Но в душе жутко трусит. В голове одна мысль: бежать – бежать от этого нового, с иголочки, напоминания о собственном ядовитом прошлом, от цунами и отвернувшейся от нее удачи. Хочется просто соскользнуть с Хребта, отуземиться и уходить все дальше, пока голод и одиночество не разгладят извилины в мозгу, сделав его мозгом рептилии – как у Бхандери. Ей ничего так не хочется, как сдаться. Она уплывает в темноту и надеется, что остальные последовали ее примеру. Прежде чем Грейс Нолан заставила их передумать. Кларк берет курс на двухпалубник немного на отшибе от других. Безымянный – хотя некоторые пузыри окрестили: «Домик Кори», «Пляжный мяч» или «Оставь надежду». На корпусе этого не было таблички, когда она в прошлый раз проплывала мимо – нет и теперь. И никто не повесил запретительных знаков в шлюзе, однако на сушилке блестят две пары ласт, а с сухой палубы доносятся тихие влажные звуки. Она взбирается по лесенке. Ын и чья-то спина трахаются на матрасе. Очевидно, даже Лабинов гудок не отвлек их от этого занятия. Кларк ненадолго задумывается, не прервать ли их, чтобы ввести в курс событий. На фиг, скоро сами все узнают. Она обходит пару и осматривает панель связи. Довольно простенькое устройство из нескольких подручных деталей – только-только чтоб работало. Кларк, поиграв с экраном сонара, выводит на него топографию Хребта, а поверх – сетку условных иконок. Вот главные генераторы, проволочные скелеты небоскребов, высящиеся на юге. А вот «Атлантида», большое неровное колесо обозрения, опрокинутое набок – сейчас нечеткое и расплывчатое, эхо размывается полудюжиной глушилок, запущенных, чтобы защитить последние нововведения от чужих ушей. Со времени Бунта эти глушилки не использовались. Кларк удивляется, что они остались на месте, да еще в рабочем состоянии. И задумывается, не занимался ли кто-то активной подготовкой. На экране – россыпь серебряных пузырьков, полузаброшенные дома тех, кому едва ли знакомо значение этого слова. Увеличь разрешающую способность – можно будет увидеть и людей: уменьшится охват, зато станет больше подробностей, и окрестности моря наполнятся мерцающими сапфировыми изображениями, прозрачными, как пещерные рыбы. Изнутри каждого доносится жесткое эхо имплантатов, крошечных матовых комочков механики. Распознать, кого видишь на экране, довольно просто: у каждого возле сердца – опознавательный маячок. Одним запросом Кларк может получить множество данных. Обычно она так не делает. Никто так не делает – у рифтеров свой особый этикет. Да обычно в этом и нет нужды. С годами учишься читать голое эхо. Имплантаты Кризи чуть расплываются со стороны спины, ножной протез Йегера при движении немного уводит его влево. Массивная туша Гомеса выдавала бы и сухопутника. Маячки – излишество, шпаргалка для новичков. Рифтерам эта телеметрия в основном не нужна, а у корпов теперь нет к ней доступа. Но иногда – когда расстояние скрывает все особенности эха или когда объект изменился – остаются только шпаргалки. Кларк настраивает максимальный охват: четкие яркие фигурки сливаются, сбиваются в центре, словно космический мусор, засасываемый в черную дыру. На краях экрана проступают другие детали топографии – большие, смутные, разрозненные. Вот появилась большая черная расщелина, взрезающая и пересекающая донный грунт. Дюжина грубых курганов, серебристый осадочный мусор на дне – одни высотой с метр, другие в пятьдесят раз больше. И само дно к востоку поднимается. За пределами обзора встают подножия огромных гор. На средней дистанции и дальше – несколько светлых голубых клякс: одни лениво плывут над илистой равниной, другие просто дрейфуют. Распознать их на таком расстоянии невозможно, да и не требуется. Сигнал маячков вполне отчетлив. Бхандери на юго-западе, на полпути до границы обзора. Кларк фиксирует его позицию и убирает увеличение, возвращая сонар к прежним настройкам. «Атлантида» и ее окрестности вырастают на экране и… Секундочку!.. Одиночное эхо в белом шуме помех. Смутное пятно без деталей, неуместная бородавка на одном из круглых переходов, соединяющих модули «Атлантиды». Ближайшая камера установлена на причальном кране в двадцати пяти метрах восточнее и выше. Кларк подключает ее: новое окно, открывшись, высвечивается зернистым зеленым светом. «Атлантида» вся в темных заплатах. Кое-что сияет, как всегда – верховые маячки, отводные отверстия, сигнальные огоньки на трубах озаряют темноту. Но местами свет погас. Там, где светили желто-зеленые лампы, теперь темные дыры и канавы, в глубине которых теплится синее мерцание, едва отличимое от черноты. «Не работает», – говорят синие угольки. Или, точнее: «Рыбоголовым хода нет». Шлюзы, ворота причального модуля… Никто уже не играет в «просто меры предосторожности»… Она меняет наклон камеры, нацеливает ее точнее. Дает приближение: полумрак наплывает, превращаясь из размытого далека в размытую близь. Сегодня плохая видимость: либо рядом проснулись дымные гейзеры, либо «Атлантида» выбрасывает муть. Кларк различает лишь расплывчатый черный силуэт на зеленом фоне – до того знакомый, что она даже не понимает, по каким приметам его опознала. Лабин. Он плавает в каких-то сантиметрах от обшивки, подаваясь то в одну сторону, то в другую. Возможно, пытается удержаться на месте, сопротивляясь хитрому сплетению течений – вот только нечего ему там делать. Нет там окошек, через которые можно заглянуть внутрь, нет причин зависать именно у этого отрезка коридора. Через несколько секунд он начинает перемещаться вдоль обшивки – но так медленно, что это настораживает. Обычно его ласты движутся плавными, свободными гребками, а сейчас чуть подергиваются. Он движется не быстрей, чем сухопутник-пешеход. За ее спиной кто-то достигает высшей точки. Ын ворчит: «Была моя очередь». Лени Кларк их почти не слышит. «Ублюдок, – думает она, глядя, как Лабин скрывается в темноте. – Ублюдок. Взял и сделал!» Вербовка Аликс не все понимает насчет «туземцев». По правде сказать, никто из корпов не понимает, но остальные от этого бессонницей не маются: чем больше рыбоголовых уберутся с дороги, тем лучше. Аликс, благослови ее душу, пришла в самую настоящую ярость. Для нее это все равно, что оставить дряхлую старушку умирать во льдах. – Лекс, они сами так решают, – объяснила однажды Кларк. – Что решают – сойти с ума? Решают, пусть у них кости превратятся в кашу, так что, заведи их внутрь, даже и на ногах устоять не смогут? – Они решают, – мягко повторила Кларк, – остаться на рифте, и считают, что цена не слишком высока. – Почему? Что там такого хорошего? Что они там делают?