– С дней рождения. Я зарабатываю на жизнь не только торговлей, но и выступлениями на праздниках, в том числе на днях рождения. Иногда я прошу хозяев дома подготовить для детей какую-нибудь игру, и на снимках вы видите собственно призы для тех, кто выиграл. – Что является призом? – Костюм фокусника. Я заказываю их в Лаймхаусе, если вам интересно. – А как зовут мальчиков? И почему победитель всегда мальчик? Или перед девочками вы не выступаете? – Как правило, девочкам не так нравятся фокусы, как мальчикам. Почему-то они их не привлекают. – Миншолл снова изобразил, будто внимательно изучает снимки. Он поднес их под самый нос, гораздо ближе, чем необходимо. – Возможно, когда-то я знал их имена, но сейчас совершенно не помню. А может, вообще не знал. Мне как-то не приходило в голову запоминать имена. Не думал, что мне придется кому-то называть их. Уж точно не полиции. – Зачем же вы тогда их фотографировали? – Чтобы показать родителям, когда буду договариваться о следующем выступлении, – ответил Миншолл. – Это же реклама, суперинтендант. Просто реклама, ничего зловещего в этих снимках нет. Как гладко все у него получается, думал Линли. Нужно отдать этому Миншоллу должное: не напрасно он провел бессонную ночь в участке на Холмс-стрит. Но его гладкие ответы складываются в одно: «Виновен». Дело лишь за тем, чтобы найти в этой скользкой персоне трещинку. – Мистер Миншолл, – сказал Линли, – нам известно, что Дейви Бентон приходил к вашему ларьку. Нам известно, что он пытался украсть у вас наручники. Также у нас есть свидетель, что вы поймали его. Поэтому я еще раз прошу рассказать нам о ваших отношениях с мальчиком. – Вряд ли можно назвать отношениями то, что я поймал мальчика за руку, когда тот хотел что-то стащить с моего прилавка, – парировал Миншолл. – Дети то и дело пытаются что-нибудь у меня украсть. Иногда я ловлю их. Иногда нет. В случае с этим мальчиком… Вот этот констебль, – кивнул он в сторону Барбары, – сказала мне, что вы нашли некие наручники у него дома, и вероятно, что в какой-то момент он действительно стащил их с моего прилавка. Но если и так, то разве не следует сделать вывод, что я не поймал его на воровстве? Потому что если бы я его поймал, то не отпустил бы с миром и с наручниками. – Может, у вас были на то свои причины. – И что это могут быть за причины? Линли не допускал, чтобы во время допроса вопросы задавал подозреваемый. В данном случае он понимал, что большего от Миншолла они пока не добьются, хотя узнали еще далеко не все. Поэтому он заявил следующее: – Мистер Миншолл, вам следует знать, что в эту самую минуту в вашей квартире команда криминалистов собирает все возможные улики и свидетельства, и мы с вами знаем, что именно они там найдут. Другой наш специалист занимается вашим компьютером, так что можете не сомневаться: вскоре мы узнаем, какие именно сайты с какими красивыми картинками вы любите посещать. Одновременно наши эксперты обследуют ваш фургон. Ваша соседка по дому – полагаю, вы знакомы с миссис Сингх – дала показания, что она видела, как Дейви Бентон посещал вас в вашей квартире на Леди-Маргарет-роуд, а когда она получит возможность взглянуть на фотографии других убитых подростков… вы догадываетесь, что за этим последует. И мы еще даже не начали опрашивать ваших коллег по рынку. Вот уж кто с удовольствием начнет копать вам могилу, как только узнает последние новости. – Какие новости? – спросил Миншолл, хотя он уже не выглядел таким уж самоуверенным и поглядывал время от времени на адвоката, словно ища поддержки. – А вот какие: вы арестованы по обвинению в убийстве. Пока в одном убийстве. Допрос закончен. Линли наклонился к микрофону, назвал дату и время и выключил магнитофон. Он вручил визитку Джеймсу Барти. – Если ваш клиент пожелает уточнить или расширить какой-либо ответ из уже данных им сейчас, – сказал он адвокату, – я буду рад выслушать его, мистер Барти. А пока нам нужно работать. Уверен, дежурный сержант устроит мистера Миншолла в участке со всеми возможными удобствами – до тех пор, пока вашего клиента не переведут в отделение предварительного заключения. Выйдя на улицу, Линли сказал Барбаре: – Нам нужно узнать имена мальчиков с полароидных снимков. Если кто-то и сможет рассказать про делишки Барри Миншолла, то это будет один из них. И еще надо сравнить эти снимки с фотографиями убитых подростков. Она оглянулась на здание участка. – Грязный тип этот Миншолл. Сэр, я прямо чувствую это. А вы? – Он во многом похож на портрет, который рисовал Робсон. Эта самоуверенность. У него серьезные проблемы, но это не слишком его волнует. Проверьте его биографию. Разузнайте все, что возможно. Я хочу знать все, даже о том, что в восемь лет он получил предупреждение за катание на велосипеде по тротуарам. В этот момент зазвонил его мобильный, но Линли дождался, пока Хейверс не запишет указания в блокнот, и только потом ответил на звонок. Звонил Уинстон Нката, и в его голосе звучало едва сдерживаемое возбуждение. – Мы нашли фургон, босс. В ночь, когда погиб Киммо Торн, по улицам медленно ездил подозрительный фургон, как будто что-то выискивал. Информация о нем была передана в участок на Кавендиш-роуд, но там ее не смогли использовать. Связи с грабежом не обнаружено, сказали мне. И еще сказали, что, должно быть, свидетель неверно записал регистрационный номер. – Почему? – Потому что хозяин фургона имеет алиби. И его подтвердили монахини из группы матери Терезы. – В их словах сомневаться не приходится. – Но слушайте дальше. Фургон принадлежит человеку по имени Муваффак Масуд. Номер его телефона совпадает с цифрами, которые мы видим на борту того фургона с записи камер наблюдения в Сент-Джордж-гарденс. – Где его можно найти? – В Хейесе. Это в Мидлсексе. – Давайте мне адрес. Встретимся там. Нката продиктовал адрес. Линли жестом попросил Хейверс передать ему блокнот и ручку и записал улицу и номер дома. Потом закончил разговор с Нкатой и начал раздумывать, что дает новая информация. Щупальца, заключил он. Версии расползались во все стороны, как щупальца. – Поезжайте в Ярд и займитесь там Миншоллом и всем остальным, – велел он Хейверс. – Мы подошли к чему-то? – Кажется, да, – честно ответил он, – хотя иногда мне кажется, что мы только-только подступаемся. Глава 20 Чтобы попасть в Мидлсекс, Линли выехал на трассу А-40. Адрес, данный сержантом Нкатой, найти было непросто, и путешествие в Хейес оказалось чередой неверных поворотов, возвращений и поисков переправ через канал Гранд-Юнион. В конце концов искомый дом нашелся в небольшом жилом квартале, окруженном двумя спортивными комплексами, двумя игровыми площадками, тремя озерами и портом. Будучи частью Большого Лондона, район производил впечатление сельской местности, и даже самолеты, встречаемые и провожаемые вдалеке аэропортом Хитроу, не могли нарушить иллюзии, будто воздух здесь чище и обстановка безопаснее. Муваффак Масуд жил на Телфорд-уэй – узкой улочке, состоящей из кирпичных малоквартирных домов желтоватого цвета. Когда Линли и Нката позвонили в дверь угловой квартиры в одном таком доме, неожиданным посетителям открыл сам хозяин жилища, с надкушенным тостом в руках. Он удивленно замигал, уставившись на нежданных гостей. Масуд еще не успел облачиться в дневной наряд и встретил полицейских в халате того типа, что набрасывают боксеры перед выходом на ринг: с капюшоном и надписью «Убийца», вышитой на груди и спине, – все как полагается. Линли предъявил удостоверение. – Мистер Масуд? – спросил он и, когда мужчина нервно мотнул головой, продолжил: – Вы не могли бы ответить на несколько вопросов? Он представил Нкату и назвал свое имя. Масуд перевел взгляд с Линли на сержанта и обратно на Линли; потом отшагнул от двери, впуская их в дом. Они оказались в гостиной. Она была немногим больше, чем морозильная камера, и в дальнем углу выделялась деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Ближе к входу, напротив электрического камина, стоял диван, покрытый шерстяным пледом. В углу разместилась металлическая этажерка, на которой сконцентрировались немногочисленные декоративные элементы интерьера – дюжина фотографий, запечатлевших группы молодых людей и детей. Верхняя полка этажерки была отдана единственному портрету, украшенному шелковыми цветами и оправленному в хромовую рамку; это была фотография принцессы Дианы. Линли задержал взгляд на этажерке, поначалу приняв ее за некий алтарь, а после снова повернулся к Муваффаку Масуду. Это был бородатый мужчина лет пятидесяти – шестидесяти. Пояс на его халате был завязан так, что становилось очевидным наличие под ним округлого брюшка. – Это ваши дети? – спросил Линли, указывая на фотографии. – У меня пятеро детей и восемнадцать внуков, – ответил мужчина. – Там они все. Кроме новорожденной малышки, третьего ребенка моей старшей дочери. Здесь я живу один. Моя жена умерла четыре года назад. Чем могу быть полезен? – Вам нравилась принцесса? – Для нее национальность не была препятствием, – вежливо произнес Масуд. Он взглянул на тост, который держал в руке, с таким видом, будто у него пропал всякий аппетит. Он извинился и нырнул в дверной проем за лестницей, где обнаружилась кухня, по размеру еще меньше, чем гостиная. За кухонным окном чернели голые ветки деревьев, предполагая существование садика на заднем дворе. Муваффак Масуд вернулся к полицейским, затягивая пояс на боксерском халате. Он произнес с подчеркнутой вежливостью и достоинством: – Надеюсь, ваш визит не связан с той кражей в Клапаме. Ко мне уже приходили по этому вопросу. Тогда я сообщил офицерам то немногое, что знал, и, поскольку больше от них известий не поступало, решил, что дело закрыто. Но теперь я должен спросить: неужели никто из вас так и не позвонил монахиням? – Вы не позволите нам присесть, мистер Масуд? – спросил Линли. – Нам нужно задать вам несколько вопросов. Мужчина заколебался, не зная, как себя вести. С одной стороны, Линли не ответил на вопрос, и тому могли быть некие причины. С другой стороны, законы гостеприимства никто не отменял. Помолчав, он все же сказал: – Да, конечно, – и повел рукой в сторону дивана. Другой мебели, чтобы сесть, в гостиной не было. Масуд сходил на кухню за стулом и поставил его прямо напротив дивана, где уселись гости. Он сел, широко расставив босые ноги. На одном пальце не хватало ногтя, заметил Линли. – Должен сразу заявить, что я никогда не нарушал законы этой страны, – произнес Масуд. – Я говорил это полицейским, когда они приходили в прошлый раз. Я не знаю Клапама и вообще не знаком с районами к югу от Темзы. Даже если бы знал, все равно я там не бываю. В те вечера, когда я не встречаюсь с детьми, я езжу на набережную Виктории. Там я был и в тот день, когда произошла кража в Клапаме, о которой полиция меня уже расспрашивала. – Набережная Виктории? – повторил Линли. – Да-да. Это около самой реки. – Я знаю, где это. Что вы там делаете? – За гостиницей «Савой» круглый год спят бездомные люди. Я их кормлю. – Кормите их? – У меня есть кухня. Да. Я кормлю их. И я не единственный, кто занимается этим, – добавил он, очевидно, расслышав скептицизм в голосе Линли. – Там же работают монахини. И еще одна группа, которая раздает одеяла. Когда полиция спрашивала меня, не мог ли мой фургон оказаться в Клапаме в момент кражи, я объяснил, что это невозможно. С половины десятого и до полуночи я слишком занят, чтобы отвлекаться на грабежи, суперинтендант. Я следую канонам ислама, – пояснил он и добавил с едва заметным нажимом: – В их истинном виде. Очевидно, последним замечанием Масуд хотел разделить традиционные верования и воинствующие формы ислама, возникающие в разных точках глобуса. Пророк – да будет благословенно имя его – призывает последователей заботиться о бедных, продолжил разъяснения Масуд. Передвижная кухня – это один из способов выполнить этот наказ; этот способ и взял на вооружение он, скромный слуга Аллаха. Круглый год он ездит на набережную Виктории, хотя зимой потребность в его кухне возрастает многократно – из-за холода, который к бездомным особенно немилосерден. Первым отреагировал на эти слова Нката.