Глава 14. Зомби среди нас Залитая битумом крыша познала немало самых разных предметов. На пристройку часто залетали мячи и, хотя официально лазить на неё запрещалось, кто-нибудь проворный всё-таки выбирался из окна актового зала, а потом спускался по пожарной лестнице. Полёт рюкзака, в общем, был обидной, но не фатальной потерей. Если рассуждать теоретически. Практически же – это был рюкзак Рубановой. Когда он шмякнулся на площадку, Рубанова заорала, точно её грызли заживо. Под рюкзаком растекалось тёмное пятно. Лидочка затряслась, челюсть у неё клацнула, глаза закатились. Она, как зомби, дёргаясь и подтаскивая себя, взгромоздилась на подоконник и мешком перевалилась вниз. Маринка взвизгнула, Конь захрипел. В один скачок он преодолел расстояние до окна и, не сомневаясь ни секунды, выбросился за Лидочкой. Максимум, что могло случиться после падения с такой высоты – перелом ноги. Но Рубанова не прыгала, она именно вывалилась нечеловеческим рывком. И теперь лежала на крыше, как тряпичная кукла. На чёрном фоне было особенно видно, какая она худенькая и бледная. Миха сидел около Лидочки на коленях, зажав в ладонях её лицо. – Свет, свет, свет, свет… – с надрывом повторял он и склонялся всё ниже, как безутешный рыцарь над погибшей невестой. На секунду он повернулся ко мне. Не знаю, как и почему он выбрал меня, но я поймал его взгляд, полный боли и отчаяния. Конь плакал. Маринка втянула воздух сквозь зубы и тоненько заскулила. Она лихорадочно ощупывала карманы в поисках телефона. Наконец она достала его и попыталась трясущимися пальцами набрать службу спасения. – Сева, – она не попадала в цифры, – помоги, Сева… И тут меня наконец расклинило. Я захлопнул рот, схватил тяжеленный старый занавес, в который сморкалась Рубанова, и… выпрыгнул из окна. Дико. Это безусловно смотрелось дико. Я не удержал равновесие, наступил на какие-то лохмотья, в смысле бахрому, растянулся пузом на бархате и забился в мягких складках, порываясь встать. Потом, помогая себе криком, я встряхнул эту немыслимо увесистую тряпку и расправил её над Рубановой и Конём. Всё. Я сделал всё, что мог. Я прислонился к стене под окном и, не мигая, слезящимися от холода глазами, смотрел на этот невероятный пейзаж: бордовый занавес на фоне серого неба. И под занавесом – тишина. Миха перестал качаться и выдавать плач Ярославны. Но по силуэту я видел, что он сгорбился ещё ниже, будто закрывая Лидочку от обстрела. – Что… нам делать? – Рядом стояла Дёмина, на щеках у неё подсыхали дорожки от слёз. Когда она успела спрыгнуть, я не заметил. Я тяжело вздохнул. Я понимал, что сейчас набегут взрослые, и мне придётся отвечать за свой танец с покрывалом. И городить что-то про формалин. И про учительницу, которая раздаёт его детям, а они потом прыгают из окон… – Ты вызвала скорую? – спросил я. Наверное, это нужно было сделать сразу. Но я чувствовал, что поступил правильно, как бы нелепо это ни звучало. Конь – своим человеческим сознанием, сколько там его осталось – хотел защитить Лидочку. Занавес пришёл в движение. Из складок вылез Конь, заботливо укутал Рубанову и повернулся к нам: – Вызывайте. Теперь можно. Она… Почти в порядке… По-вашему. Он подхватил Лидочкин рюкзак и метнулся к пожарной лестнице. Движения его были нетвёрдыми, и я решил, что Миха подвернул ногу. Я слышал шум и голоса, старшеклассницы позвали кого-то из учителей. – Там эта девочка. – Голоса перебивали друг друга. – Света какая-то. Выпрыгнула сама! Рыжая макушка Коня пропала за краем крыши. Я рванул было за ним, но внезапно ойкнула Маринка. Оказалось, что я всё это время сжимал её ладонь и не замечал. – Дёмина, – выдохнул я, – не болтай лишнего. Скажи, упала. Проследи, если сможешь, что с ней, куда её. Будь на связи! Дёмина закивала и подтолкнула меня к пожарной лестнице. Я едва успел спуститься, как из-за угла появились директор и завуч, бегущие к пристройке. Коня я догнал довольно быстро. Не только потому, что хорошо бегал. Миха временами плёлся, как потерянный, и один раз даже сел на колени прямо на тротуар. Не сразу, но я понял, что он пил из водосточной трубы, подставив под неё ладони. Я в миллионный раз с ужасом подумал, что чуть не убил Юрика. Банка Рубановой раскололась, и это превратило Лидочку в ходячего мертвеца. Который, впрочем, недалеко уполз. Миха её как-то реанимировал, это понятно. То есть связь можно разорвать, если знать, как. Попробовать расколошматить банку Юрика при Коне? Но Юрик не Лидочка, захочет ли Миха его спасать? И второй вопрос – сможет ли. Вдруг это тоже какая-нибудь разовая опция… Задумавшись, я чуть не потерял из виду Коня. Мы уже какое-то время шли по кварталу со старыми домами. Их строили для работников завода, который давно развалился. Завод снесли и возвели торговый центр, а дома так и стояли аварийными. Большинство жильцов отчаялись дождаться расселения и съехали сами, так что некоторые окна были заколочены. Родители строго-настрого запрещали нам болтаться в заводском районе по вечерам. Но Миха совершенно точно шёл знакомой тропой: в какой-то момент он уверенно пригнулся и нырнул в проём подвала. Трусом я себя не считаю, но за Михой не полез. Я просто запомнил дом и решил, что вернусь сюда как-нибудь без Коня. Мне показалось, что во всём доме только одна квартира была жилая – как раз над окошками подвала. Если Михина семья живёт в доме под снос, то слухи о его финансовом положении сильно преувеличены. Но, может, квартира и подвал просто совпали. В любом случае, проникать в логово врага без подготовки я не собирался. Для начала надо дождаться, чем закончится история с Рубановой. Если их биологический кружок кучкуется под домом… Ну, нет. Лидочка точно туда не сунулась бы. Даже с перепрошитым мышлением. Скорее всего, это тайная локация. Я развернулся и поспешил в обратном направлении. По дороге позвонила Дёмина: – У Лидочки всё хорошо, – затарахтела она. – Сотрясение мозга. Она по ходу обрадовалась, что придётся лежать и в школу не ходить. – Глаза у неё какого цвета? – спросил я. – Орлов, ты дурачок? Что ты пристал ко мне с её глазами?! Зелёные. – Ты видела? – Да мне без разницы. Ты сам сказал, что зелёные. Но раз тебя только это интересует, то пока, я домой поехала. И Маринка отключилась. Значит, глаза она не видела. А я бы посмотрел. Глава 15. Одной крови? Я торопился домой. Мне уже не нравилась собственная идея спрятать банку с мозгами у соседки. Сегодня я убедился, что коннектятся они только в темноте, так что страх меня несколько отпустил. Во-первых, после коллективного вылета из окна, стало очевидно, что мозги привязываются к одному человеку и донора так запросто не меняют. Во-вторых, свет я мог контролировать. Элементарно не выключать на ночь настольную лампу в дополнение к ночнику – на случай, если одно из устройств перегорит. А вот банка у соседки теперь представляла опасность. Кто его знает, как работает формалиновая связь. Вдруг мозги, которые я прячу, наконец поймут, что объект вне зоны доступа. И при первой удобной возможности заместят его Людмилой Михайловной – она-то про свет ничего не знает. Что будет с Юриком в момент разрыва – тоже неясно. Банку было необходимо изъять, и как можно скорее. Так что я бросил рюкзак у порога и прошёл в зал прямо в кроссовках. – Сева, ты? – из кухни позвала мама. – Что так поздно? Бли-и-ин, я и забыл, что у неё методический день. Я в прыжке стащил кроссовки, запульнул их в свою комнату и обернулся. – А ты чего в куртке? – мама вышла в коридор. – К Юре побежишь? Не греть пока обед? – Да я это… не, к Юре нет. Растерялся просто. Хочу, да. То есть, грей, пожалуйста. Мама повыражала лицом, но промолчала. Обед – это тоже неплохо, думал я, наворачивая на вилку макароны. А за банкой я потом смотаюсь, если что, скажу – книга нужна. Мама вдруг откашлялась: – Людмила Михайловна приходила. У меня изо рта выпал кусок курицы. – Да, – сказала мама, проводив кусок глазами. – О… – выдавил я. – О… она вернулась? Мама наклонила голову. Села за стол напротив меня, встала и снова села. – Сева. – Она положила руки на скатерть ладонями вверх, как и положено для доверительного диалога. – Ты можешь мне просто рассказать. Ну что же, приехали. Только сейчас я увидел возле раковины, за маминой спиной, банку маринованных огурцов с характерной крышкой, – точно такие, с ягодными картинками, я забирал для Людмилы Михайловны из пункта доставки. Очевидно, соседка прибыла домой, пошла на балкон, открыла буфет, потянулась за баночкой кабачковой икры… И обнаружила мозги. Да-да, именно среди разнообразных закруток я их и спрятал. По-моему, всё разумно: мозги должны были затеряться на фоне маринованных патиссонов, это как-то понижало градус тревоги. – А где они? – Я оглядывался в поисках проклятущей банки. Её судьба начала меня сильно беспокоить. После конвульсий Рубановой я не сомневался в том, что мозги не так просты. – Кто? – осторожно спросила мама. – Ну, мои мозги! – Я завёлся не на шутку. Эти черти как-то обезопасили себя. Так легко от своих доноров они не отлепятся. – Вот и я гадаю, где твои мозги, Сева? – Мама поджала губы. Решила, что я так мастерски отшучиваюсь, выдаю подростковый шик. Она не хотела на меня давить, поэтому деликатно предупредила: – Не всякая проблема – апокалипсис. Иногда достаточно просто выложить всё, как есть. О да. Это точно. Если бы Юрик или Рубанова так и сделали, я бы не сидел сейчас перед мамой, как маленькая собачка с огромными глазами, едва не писаясь от напряжения. – В общем, – мама развела руками, – мне кажется, Людмила Михайловна чего-то не договаривает. И ты тоже. Значит, соседка не сказала пока про банку. Не стала разыгрывать этот спектакль без главного героя, приберегла на будущее. – Сынок. – Мама никак не успокаивалась, что не удивительно: я же ничем её так и не успокоил. – Если ты что-то натворил в квартире, пока Людмилы Михайловны не было, что-то сломал или испортил, просто скажи. Я уверена, мы это уладим.