Я искренне оценил это «мы». Мама-то ничего не ломала и, в отличие от меня, не подсовывала бедной старушке маринованные мозги. Не то чтобы я не хотел поделиться. Я очень хотел, очень. Я не понимал, что происходит, я не справлялся и… да, мне нужна была помощь взрослых. Пусть задержат Рину. Пусть вылечат Юрика. Пусть сделают анализ формалина. Пусть решают всё сами, потому что мне – страшно. Завтра я пойду в школу, а кто вернётся вместо меня – большой вопрос. Может быть, уже пора запасать под кроватью бутылки с водой. Я представил, как выложу всё маме. С чего начать? Мозги порабощают людей? Конь и Рубанова съехали с катушек? Юриком управляет банка с формалином? Рина Викторовна – чудовище, которое получает откуда-то биоматериалы и заражает детей? Что и говорить, звучит потрясно. – Мам, – я очень-очень серьёзно посмотрел на маму. – Ты мне веришь? Мама насторожилась. Я знал, что использую запрещённый приём. Все мало-мальски знакомые с психологией родители знают, как важно доверять детям. Доверие – это фундамент, на котором строятся отношения. Недоверие ограничивает возможности ребенка. Это не я сказал, если что. Но все продвинутые матери исповедуют принцип доверия. Или хотя бы пытаются. Мама посмотрела на меня тоже очень-очень серьёзно. Верит ли она мне? Да. Мама кивнула. – То есть, по-твоему, – продолжил я, – я способен принимать взвешенные решения? – Ну… – мама задержалась с ответом, – в пределах своего опыта, да. Только, Сева, пока что у тебя очень немного опыта. Как человек, способный на взвешенные решения, надеюсь, ты это тоже понимаешь. Я понимал ещё как. Замять историю с соседкой не получится. Сделать вид, что ничего особенного не произошло – подтвердить обратное. Чем сильнее я буду упираться, тем больше подозрений вызову. Отсрочить приговор я мог только одним способом: доверие – наше всё. – Мам, у меня два сообщения. Во-первых, это незначительное происшествие. И когда-нибудь я тебе обязательно о нём расскажу. Я держал паузу, как хороший актёр, и мама не вытерпела: – А, во-вторых? – Это самое главное. Во-вторых, ты должна дать мне возможность разобраться самому. Она подпёрла ладонями подбородок и какое-то время молча меня рассматривала. – Ешь, – сказала она наконец, – остывает. Я ел и обдумывал стратегию дальнейших действий. Людмила Михайловна не ворвалась к нам, потрясая банкой. Не хотела напугать маму? Или в ней тоже возобладал воспитательный подход? Она поговорит со мной по душам, и я сам во всём сознаюсь. Сначала ей, потом родителям. Она простит мне эту глупую шутку, я проникнусь чувством ответственности за свои поступки… Что-то такое я представлял, когда вечером постучал в её дверь. В квартире было тихо. Я приложил ухо к замочной скважине и не услышал никаких звуков чьего бы то ни было присутствия в доме. Это хорошо. Ключ из супницы я стащил, пока мама мылась. Теперь я могу спокойно зайти и забрать банку. А там хоть трава не расти. Без улик я как-нибудь уболтаю и маму, и Людмилу Михайловну. Первой не обязательно знать всё, а вторая подзабудет свои шоковые впечатления. Я осторожно включил в коридоре ночник у зеркала и неосторожно задел полочку для ключей. С неё хлопнулся какой-то географический журнал и раскрылся у меня под ногами, демонстрируя фотографию счастливой семьи на горнолыжном курорте. Я поднял журнал, пробежал взглядом по тексту: погибли под лавиной, тела не найдены. Мама, папа, какой-то мальчик Ваня… Выглядит, будто хорошо знакомый, бр-р-р… Дурной знак. Поскорее пристроив несчастливую примету обратно на полку, я прошёл в зал. Дверь на лоджию была открыта, сильно тянуло холодом. Впрочем, я и так дрожал, как чихуахуа. Если соседка сейчас вернётся и застанет меня здесь в полутьме, что я скажу? Я поскорее вышел на балкон и включил фонарик на телефоне. Свет в зале я побоялся зажигать, чтобы его не увидели с улицы. Мне надо было всего лишь забрать свою баночку и вернуться домой. В конце концов я не сделал ничего ужасного, просто моё имущество немного похранилось в чужом доме. Я потянул на себя дверцу и на секунду зажмурился от неприятного скрипа. А когда посмотрел на полку, обнаружил, что она пуста. То есть полна, как обычно, но не так, как я её оставил. Короче, мозгов не было. Я передвинул все маринады, заглянул в каждый угол. Нет. Ну, что же, шалость не удалась. Придётся всё-таки поговорить с соседкой лицом к лицу. И лучше бы сделать это сегодня, потому что отсутствие банки меня чрезвычайно взволновало. Я вышел в комнату и машинально закрыл балконную дверь. – Напрасно, Сева, – прозвучало из тёмного угла. Я дёрнулся, выронил телефон, и он мягко упал на ворсистый ковёр фонариком вниз. Щёлкнул выключатель. Торшер в углу осветил приглушённым белым светом глубокое кресло. В кресле сидела Людмила Михайловна. Перед ней на журнальном столике стояла банка с мозгами. Людмила Михайловна оторвала взгляд от банки и перевела на меня. Её глаза поймали свет торшера и блеснули фиолетовым. У меня подогнулись колени. – Йа… – проблеял я, – вам не дамся. Вам не удастся меня обесточить! Она засмеялась, снисходительно и печально одновременно. – Открой балкон, Сева, – сказала она. – И… водички принести? Это прозвучало невежливо, но на самом деле сработало искреннее участие. С Людмилой Михайловной мы всегда были дружны. Она же врач. Мало того, в своё время она наслушала у меня пневмонию раньше участкового педиатра. Все эти годы она по сути была нам не просто другом, а семейным доктором. И я правда хотел помочь очень немолодой и, наверное, очень уставшей женщине. Ведь именно её я видел перед собой, а про всё остальное… Я на мгновение забыл. – Чьё это? – она строго постучала ногтем по банке. – Моё. – Нет, – спокойно ответила она. – Твоим это быть не может. – Откуда вы знаете? – Так чьё это, Всеволод? Тут я захлопнулся. На Всеволода я всегда ухожу в несознанку. Я набычился и замолчал. – Понятно. – Она покрутила банку, посмотрела формалин на свет. Она вообще никогда не вела себя как старушка в привычном смысле. Не охала, не пыхтела, не жаловалась, не пыталась читать мораль, никого не учила жить, не одёргивала детей во дворе… В общем, её глаза с фиолетовым отливом стали для меня ударом в спину. Как будто зло нарочно поражало дорогих мне людей. Мысли не помещались в голове: как заразилась Людмила Михайловна? Причастен ли к этому я? Виновата ли банка? Отлепились ли эти мозги от Юрика, раз завербовали её? Или они размножились среди маринованных патиссонов? Сколько их всего? Не схожу ли я с ума? Как обезопасить родителей? И себя? Всё это время Людмила Михайловна с интересом за мной наблюдала. Потом пощёлкала пальцами, и я сфокусировал взгляд. – Реакция в норме. – Она кивнула. – А теперь слушай внимательно. Мы с тобой, Сева, одной крови. Поэтому тебе пока ничего не грозит. – Вы… моя бабушка?! – Я точно в сериал попал. – И не станете меня есть?! Она фыркнула и закашлялась. Я чувствовал, что вместо лица у меня морда растерянного малайского медведя. С разинутой пастью, из которой на сторону бесцельно свисает язык. – Нет и нет, – пояснила Людмила Михайловна. – Не бабушка и есть не стану. Хотя и жаль. Я всосал язык и поперхнулся. – Жаль, что не бабушка, – уточнила она. – Но это всё потом, Сева. Для начала мне надо разобраться в том, что происходит. А пока самое важное. Вот это, – она накрыла банку ладонью, – надо очень быстро вернуть туда, где оно было. Я присмотрелся к соседке. Может, я с испугу напридумывал себе невесть что? А по факту она просто пошутила в своём духе, и теперь банально возвращает меня на дорогу добра. – Я верну, – заверил я. И малодушно добавил: – Только маме не говорите. Она хмыкнула, поднялась и медленно двинулась ко мне: – Маме… – задумчиво проговорила она, приближаясь. Я метнулся мимо неё к стене и хлопнул по выключателю. Комнату затопил яркий свет. – Ё-моё, Сева! – рявкнула Людмила Михайловна. – Чуть банку не разбила из-за тебя, дурака! На столике завибрировал телефон. Людмила Михайловна сунула мне банку и, махнула рукой на дверь: – Ты понял меня?! ВЕРНУТЬ! Пока есть время. Глава 16. Вот тебе, бабушка, и юрьев день Вернуть банку сразу у меня, конечно, не получилось. Мама уже и так смотрела на меня с подозрением, и мою попытку сбегать к Юрику на ночь глядя немедленно пресекла. Всё усугублялось тем, что Рина бахнула в родительский чат просьбу немного поконтролить детей в плане домашек, а то мы что-то рано почувствовали весну. Кроме того, к родителям пришли гости. Они сидели на кухне, откуда просматривалась входная дверь. Так что выскользнуть незамеченным я не мог. С другой стороны, сегодня ко мне уже точно никто не будет приставать с расспросами. Мама должна быть спокойна. К соседке я сходил, вернулся с натужной улыбкой, которая должна была сойти за облегчение: я всё уладил, честь семьи восстановлена. Я так устал за сегодняшний день, что ни о каких уроках и речи быть не могло. Тем более, что в школу я завтра не собирался. Там помешавшаяся Рина, прыгающие из окон шестиклассники, с которыми будут разбираться, Дёмина, жаждущая разговора с родителями Рубановой… Не-не-не. Передо мной стояли куда более насущные задачи. Надо было выяснить, в какую подвальную дыру отполз контуженный Конь, какого цвета у Рубановой теперь глаза, что происходит с Людмилой Михайловной и, главное, проверить Юрика. Без банки он был всего один день, но за этот день столько всего произошло, что мне казалось, я не видел Юрика вечность. Одним словом, утром я, как обычно, вышел в школу. А пришёл к дому Юрика. Тут можно бы написать сочинение по теме «в гостях у товарища». Самое короткое сочинение: «товарища не было дома». В раздумьях я дворами поплёлся обратно, решая, куда теперь: к соседке или в подвал. Переться в логово Коня с банкой мозгов было рискованно, хотя я и завернул её в своё детское байковое одеяло, чтобы отделить от фонарика и небольшой монтировки. По поводу Юрика я не очень расстроился. Зная его маму, можно предположить, что Огурцовы уехали на дачу – свежий воздух полезен при любых ветрянках. Надо полагать, что у Огурца всё в порядке, и только я, как сумчатый барсук, таскаюсь с мозгами наперевес. Тут пришла эсэмэска от Дёминой: «Я забыла вчера, Рубанова просила, чтобы ты её навестил. Думала, в школе скажу, но у тебя, видимо, дела поважнее». – Чотамкак? – быстро набрал я в ответ. – Сняли ручки со всех окон, чтобы мы их сами не открывали, – доложила Маринка. – Михи нет. Тебя нет. Не забудь про Рубанову. Она просила _настоятельно_. Ну вот всё и решилось. Рубанова была последней в моём списке дел, но Маринкина информация передвинула Лидочку в разряд ближайших задач. Я как раз успеваю на время утренних посещений. В фойе больницы я достал из кармана припасённые шапочки для душа, натянул их на кроссовки и, как резвая лошадка, потрусил искать неврологическое отделение. Я мог бы спросить у вахтёрши, но не хотел привлекать внимание, всё-таки я прогуливал школу. Где-то справа должна быть лестница. Я решил, что просто буду подниматься и читать названия отделений. Я почти свернул за угол, когда увидел маму Юрика. Выглядела она неважно: щёки запали, под глазами круги, как у панды. Рядом с ней шёл доктор – высокий и седой – и что-то ей говорил. Она кивала.