– А ты и есть тот фехтовальщик? – спросила Штелен ехидно. Вихтих равнодушно посмотрел на нее, лицо его не выражало никаких эмоций. Он выдержал ее злобный взгляд, пока она сама не отвела глаз, когда ей стало не по себе. Гефаргайст Вихтих, пожалуй, так себе, но мало кто был способен сохранить самообладание под таким волевым напором. – Убеждения определяют реальность, – произнес Вихтих тоном, которым разъясняют простакам очевидные вещи. – Я верю, что буду величайшим фехтовальщиком мира. – А я верю, что тебя убьют раньше, – ледяным тоном парировала Штелен, все еще глядя в другую сторону. – Но моя вера сильнее твоей. – Да ты идиот, который сам себя обманывает. – Само собой. Но я предпочитаю верить, что действительно хорош. На моем счету сорок три величайших фехтовальщика. Я их всех убил. Я стал магистром меча в Гельдангелегенхайтене в двадцать один год. Неслыханная честь. – Тоже мне честь, – фыркнула Штелен. – И это я слышу от карманницы. От бездарной… – Моих талантов хватит на то, чтобы прибрать твой кошелек! – И тебе хватает ума мне же об этом рассказывать! – Тихо! – Бедект покачал головой и тут же пожалел об этом. В черепе застучало от глухой боли. Наверное, в башке у него сейчас несколько фунтов соплей. – Как дети, честное слово. Как только я найду теплую постель и милую бабенку, вы можете вдвоем продолжить этот бессмысленный спор. А до этого заткнитесь, черт возьми. – Старик настроен немного поворчать, – заметил Вихтих. – Вихтих, если ты завяжешь драку и втянешь в нее меня, я убью тебя сам. Топором. Так что тебе не помогут все твои дерьмовые рассуждения насчет величайшего фехтовальщика. – Я могла бы помочь по части бабенки, – сказала Штелен. Бедект притворился, что не слышит, и стал внимательно осматриваться по сторонам дороги, надеясь найти постоялый двор. – Он же сказал «милую», – заметил Вихтих, с ухмылкой глядя на Штелен. – С тобой не станет спать даже такая свинья, как Бедект. Ты слишком страшная. Правда, если бы ты в обмен предложила вернуть ему немного его денег… из тех, что стибрила на прошлой неделе. – Деньги у меня есть, – сказала она достаточно громко, чтобы Бедект услышал. Тот покачал головой и согнул оставшиеся пальцы левой руки. – Я могу спать со шлюхами. Но сам работать шлюхой пока не готов. – Скольких ты обворовал в Абфальштадте? – спросила Штелен. Бедект отмахнулся от вопроса, резко разрубив воздух покалеченной рукой. Его голова так переполнилась соплями, что дышать приходилось через рот, резко глотая пыльный воздух. В глубине легких что-то сухо постукивало. «Чудесно, вот и новый симптом, буду теперь еще и от этого мучиться». – Сколько человек ты убил за последние полгода? – спросила Штелен. – Человека определяет то, чего он не делает и не станет делать, – пробормотал Бедект. Ноздри у нее так и расправились от возмущения. – Так значит, убивать и воровать нормально, а трахаться – нет? – С тобой – нет, – ответил Вихтих. – В лучшем случае он проснется и обнаружит, что ты обокрала его до нитки, а в худшем – у тебя случится припадок ярости, и он очнется с перерезанным горлом. Бедект простонал. Сейчас ему вовсе не хотелось слышать такие разговоры. Да и в остальное время тоже. – Брось. Я не стану с тобой спать, потому что иначе все будет по-другому и жизнь станет еще труднее, чем сейчас. – А еще потому, что ты клептик, отвратительная, страшная сучка-воровка, – добавил Вихтих. Не обращая внимания на Вихтиха, Бедект продолжил: – Мы работаем вместе. Мы команда. Дерьмовая команда, но свое дело знаем. Мы не друзья, и, чтоб мне провалиться, мы не любовники. Не забывайте: я бы убил любого из вас, если бы мне за это заплатили. – Хватит, я уже растроган до слез. – Вихтих сделал вид, что вытирает слезы. – Штелен, брось мне несколько золотых, они, наверное, и так мои – и я с тобой пересплю. Кинжал, который тут же выхватила Штелен, со свистом рассек воздух, а Вихтих рассмеялся. Изображая невозмутимость, он направил свою лошадь подальше, стараясь оставаться вне досягаемости. – А вот и постоялый двор. – Бедект рукой указал в конец улицы. – Убери нож, женщина. Зарежешь его после того, как я выпью. Глава 2 Те, кого ты убьешь, будут твоими слугами в Послесмертии. Умри, не снимая башмаков, а в башмаках припрячь несколько монет. Умри с оружием в руках, и пусть еще два клинка будут у тебя наготове. Потому что, когда ты покинешь этот мир, тебе эти вещи придутся очень кстати. Кредо воина Кёниг Фюример, теократ ордена Геборене Дамонен, стоял в своих личных покоях, спиной к комнате, и смотрел на Зельбстхас. Безупречно прямые улицы с севера на юг шли под названиями, а с востока на запад – под номерами. Это был город порядка, город разума. «Ничто не мешает здравому смыслу возникать из бредовых иллюзий», – думал Кёниг. Зельбстхас, законы, на которых он держится, география, его определяющая, населяющие его люди… все это воплощение безумия Кёнига. Ну, возможно, не все. Люди, как ему представлялось, вполне реальны сами по себе. Но когда он впервые пришел сюда с мечтой почти двадцать лет назад, младшим прислужником храма, Геборене были крошечной сектой религиозных фанатиков, у которых была идея, казавшаяся безумной, и никаких шансов ее осуществить. А он воплотит эту идею в реальности. Тогда, в прошлом, Зельбстхас был очередным разрушающимся городом-государством, которому не повезло. Его основали на каменистой земле, пригодной разве только для того, чтобы на ней росли пучки жесткой травы, скудная пища для тощих коз. Он помнил, как голодающие люди приходили совершать богослужение в обветшавших развалинах этой древней церкви. Он мог лишь догадываться, во имя каких богов построили этот храм. Конечно, не для людей: во всем здании не нашлось и пары дверных проемов одинаковой формы, двух коридоров одной и той же ширины, при этом каждый то сужался, то расширялся, без соблюдения каких-либо очевидных закономерностей. В некоторых местах гигантские размеры поражали воображение, а в других было так узко, что служители храма поворачивались боком, чтобы разминуться. Замысел этого строения родился в нездоровом сознании. Геборене стали служить здесь, а до того храм много поколений пустовал, и лишь призраков видели его стены. Кёниг все изменил. Абсолютно все. В основе любого выбора и любого слова лежала одна и та же прописная истина: заставьте людей думать иначе, и вы измените мир. Он поменял религию, изгнал призраков из древней церкви. Дал людям надежду, и они научились верить в себя. Что еще важнее, они верили в него. Зельбстхас превратился в богатый город-государство. Его служители непреклонно несли людям Слово. Чем больше людей верило во что-то, тем более истинным оно становилось. Его планы почти принесли плоды. Геборене получат своего бога, а Кёниг будет его создателем и повелителем. – Восприятие, – произнес он, – есть реальность. Для гефаргайста эта истина являлась основой основ. Стоявшие у него за спиной хранили молчание. Он слишком хорошо их знал. Он слышал, как они переступают туда-сюда, с нетерпением ожидая, когда им разрешат заговорить. Кёниг стоял, поставив ступни вместе; левой ладонью задумчиво держал свой узкий подбородок, правой сжимал левый локоть. В его личных покоях собиралась все бо?льшая толпа, и это его несколько тревожило. Он бросил взгляд через плечо на трех других людей, которые находились с ним в комнате. Нет, это были не люди. Доппели. Разница немаловажная. Они стояли в совершенно одинаковых позах, были одеты в одинаковые ярко-малиновые плащи, смотрели на него кто более внимательно, а кто менее. Три пары одинаковых серых глаз. Три одинаковые лысые головы. Хотя они совершенно очевидно были копиями Кёнига, у каждого из них наблюдались мелкие недостатки. «Нет, – поправил он сам себя. – Недостаток – слишком сильное слово. Точнее будет сказать „странности“». Ближний к нему дико оскалился, блеснув белыми зубами. У второго взгляд метался туда-сюда, как будто он готовился к внезапному нападению из темноты. Последний, казалось, вот-вот упадет на колени и начнет молить о прощении за какой-то никому не ведомый грех, отчаянно желая похвалы и вместе с тем понимая, что он ее не заслужил. «Нытик и слабак». Именно последнего Кёниг больше всего ненавидел. Понимание того, что в доппелях проявились черты его собственного характера, ничуть не помогало ему принять их такими, какие они есть. Кёниг утешал себя мыслью о том, что никто не доволен собой полностью – но большинство не сталкивается с физическими воплощениями собственных недостатков. – Уйдите, – скомандовал он. – Мне нет нужды в вашем трусливом совете. Один доппель быстрым взглядом окинул зал, будто стараясь в последний раз рассмотреть отделку из темного дуба и роскошное убранство, а потом посмотрел на Кёнига, который не собирался отводить глаз. Доппель тут же с извиняющимся видом пожал плечами. – Похоже, вы в это не верите. – Доппель раболепно склонил голову и уставился в пол. Все его жесты были наигранны. – Прошу прощения. – Замолчи, Приятие. Встань в угол. Ничего не говори. Доппель кротко кивнул, но, когда он потащился в угол, Кёниг заметил на его лице еле заметную ухмылку. По крайней мере он все еще подчиняется, хотя прогнать его совсем не выходит. И все же Фюримера совершенно не грела мысль, что он не может заставить своих доппелей скрыться. Его бредовые иллюзии набирались сил и начинали сами распоряжаться собственным существованием. Одна из стен была почти полностью увешана зеркалами от пола до потолка, в медных рамах, и там собралось несколько его отражений, которые будто глазели на него в окно. Изможденные продолговатые лица, лысые головы. Рты у них шевелились, но звука не было слышно. Это началось недавно, у него только в последние несколько дней появились склонности зеркальщика. Теперь оставалось только ждать, когда он услышит их голоса. Они могут в какие-то мгновения давать ценные советы или показывать отрывки событий будущего или картины далеких мест, но однажды они выберутся из своего зеркального мира. Когда это наконец случится, они либо убьют, либо заменят его. Какая перспектива его больше пугала, Фюример не мог понять. «Если другие мои иллюзии не прикончат меня раньше». Это не имеет значения. У него будет его бог, а боги меняют все. Один из двух оставшихся доппелей – его Кёниг звал Отречение – потянулся к нему и зашептал на ухо: