— Убирайся, — прошла я мимо него в комнату. — Аль, — он поднял с пола брошенную куртку и пошёл следом. — Я сказала: убирайся! Это больше не повторится, — я стянула через голову порванную блузку. Не поворачиваясь, влезла в первый попавшийся свитер. И делая вид, что бывшего мужа не существует, принялась искать паспорт, за которым, собственно, и вернулась домой. Выдвигала и задвигала ящики стола, шарила руками по полкам. Перебирала вытряхнутое на крышку пианино содержимое сумки. — Чёрт, да куда я его сунула? — всё так же, как мимо пустого места, прошла я мимо Дымова обратно в прихожую. — Альбина, — поймал он меня за руку, но я вырвалась. — Я не буду тебя слушать, Руслан! С того дня, как мы развелись, ты утратил право голоса. Да и все остальные права тоже. Читай по губам: у-тра-тил. Какого чёрта ты вообще припёрся? — старалась я на него не смотреть. «И стоило всё бросать, уезжать в другой город, начинать с нуля, если он и здесь без труда меня нашёл? — сокрушалась я мысленно. — Стоило строить новую жизнь, стараться стать другой, творить глупости, если эта сволочь вот так запросто явился — и всё испортил». — Аль, пожалуйста, выслушай меня! Это важно, — не отставал он. Я резко развернулась. — Даже если бы я хотела тебя выслушать, Дымов, мне некогда. Я чёрт-те как припарковала машину. Меня ждут. Я забежала домой только на мину… — Давай, я переставлю твою машину, — перебил он. — Отмени встречу. Поговорим? — Как у тебя всё просто! Отмени. Переставлю. Повторяю: даже если бы я хотела тебя выслушать. А я не хочу. Я всё поняла и так: тебе надо было с кем-то скоротать вечерок, спустить пар, а тут подвернулась я. Ну, почему бы и нет. Да, у меня было много времени на раздумья. — Всё было совсем не так, Аль. — Да брось, Дымов. Это что? — я показала на забытый в прихожей букет. — Мне? — Да, я… — Дымов смущённо поднял цветы. — М-м-м… всё как я люблю, — я забрала у него из рук нежно-персиковые розы. Вдохнула аромат. — Я надеюсь, у роз предусмотрительно удалили шипы? А то, знаешь, шрамы от них заживают долго, особенно на лице, — выразительно замахнулась. Ни один мускул не дрогнул на его породистой роже. Дёрнул же меня чёрт повестись на эту суровую красоту. Влюбиться без памяти во все эти литые мышцы, мощные плечи. Руки, губы, глаза. Его чёртовы серые глаза! Грозовой горизонт, а не глаза! Дёрнул чёрт выйти замуж за этого гада, который соврал о себе всё — от первого до последнего слова. Я даже не знаю, как его на самом деле зовут. Зову по привычке — Дымов. Руслан, мать его, Дымов. А он, может, какой-нибудь Вася Пупкин или Гордей Залупкин. И жёны у него в каждом городе. И дети… — Убирайся, — кто бы ты ни был. Бью его цветами по плечу, но он не двигается с места. — Свернись ёжиком и катись на хрен из моей жизни! — Со всей силы толкаю кулаками в грудь. Он отступает, но стебли, зажатые в руке, шипами впиваются в мою ладонь. — Твою мать! — швыряю я на пол букет. На оцарапанной руке проступает кровь. — Поранилась? — заботливо бросается ко мне Дымов. — Да иди ты на хрен! — упрямо сжимаю кулаки и, наконец, выталкиваю его за дверь. Туда же отправляю его букет. Запираю замок. Даже не знаю, что обиднее: что я три года была замужем за человеком, про которого ничего не знала (да и сейчас знаю не больше), или что три дня назад дала ему второй шанс, а он, сука, припёрся только сейчас. Ну, не сказать чтобы дала (это я сейчас исключительно про шанс), начать сначала я ему не предлагала. Но после проведённой вместе ночи не позвонить, не написать, не узнать, как я там, жива, ходить могу? Не привезти с утра кофе и заявиться с цветами только на третий день, я считаю, свинство. Я знаю только одну уважительную причину не позвонить девушке после секса — если ты сдох. Все остальные — неуважительные. ———— *стихотворение Веры Павловой 2 2 — И неубедительные! — упираю я руки в бока и вдруг вспоминаю, где мой паспорт. Ну, конечно! В шкафу. В плаще. Вот балда! Я же ходила получать заказное письмо. Натянула поверх белья только плащ (ждала этого… на букву «М», ага, мужа, бывшего) и пошла в магазин за шампанским. Ну и на почту решила завернуть заодно. Телефон в руку, паспорт и уведомление — в карман. И то и другое там так и лежат — до почты я не дошла… кое-кого встретила. Хм! Нет, не Дымова. Хотя встреча вышла занятной. Я бы даже сказала: волнующей. Давненько мы с ним не виделись и вдруг вот так… случайно, на улице, в чужом городе… Игорь Камалов. А потом он ещё и позвонил сразу, в тот же день, хотя сказал, что будет занят. И я даже обрадовалась, хотя вроде не должна была. В общем, наверное, не надо о нём думать, даже совершенно точно не надо, но почему-то думалось. Видимо, назло Дымову. Я бросила паспорт в сумку, туда же как попало собрала остальное. А руки-то дрожат. Проклятье! Как легко Дымову удаётся вывести меня из равновесия: несмотря на гнев, даже ярость, невыносимо хочется плакать. Жалко себя, расцарапанную руку, несбывшиеся мечты, глупые надежды. Отчаянные попытки устроить жизнь без него тоже жалко: деньги, потраченные на психолога, бесполезный шопинг (куда я всё это надену?), купленную машину (тоже, видимо, жест отчаяния: за неимением принца, хоть коня), чёртов бар, где меня угораздило три дня назад с ним напиться (чудесный был барчик посидеть вечерком, жаль, что теперь мне туда уже никак). До сих пор стыдно за своё безрассудство. Теперь ещё и это хочется забыть. Даже больше, чем неудавшееся замужество и дату нашего знакомства. Не сильно-то я преуспела, если вид бывшего мужа до сих пор вызывает у меня дрожь в коленях и желание затащить его в койку. Или это он меня затащил?.. А, уже какая разница! Махнув рукой, иду в ванную, чтобы привести себя в порядок. — Ну и видок у тебя, Алька! — качаю головой, глядя в зеркало. С сеновала — не ошибёшься. Юбка перекручена. Свитер наизнанку. Волосы растрёпанные. Тушь потекла. И я в таком виде чуть было не вышла на улицу? Сигнализация машины истошно завопила, когда я наносила последний штрих — подкрашивала губы. Жалобно завыл брелок. Кто-то, видимо, всё же не смог проехать, стоит, ждёт. На ходу натянув куртку и чуть не забыв замкнуть дверь, я выскочила на улицу. Ох, чёрт, а дождь-то какой зарядил! Только кто-то не дождался. Машина, конечно, уже заткнулась, но никого нет. «Ну и кто ты после этого? — оглядываюсь, отключив сигнализацию. — Я бежала, торопилась, речь покаянную готовила, виноватой себя чувствовала». Ну что за люди: покаяться некому! Лобовое стекло засыпало осенними листьями. Но убирать их некогда — меня и правда ждут. Если бы я не забыла паспорт, если бы не пришлось возвращаться, я бы уже собирала чемодан. Или даже ехала в аэропорт, купив билет на ближайший рейс до Сочи и не встретив Дымова. Предвкушая, как затеряюсь в роскошном Стамбуле среди пятнадцати миллионов жителей, буду пить ореховый кофе на рынке в Измире, ходить по Старому Городу в Иерусалиме, просто сидеть с бокальчиком вина на палубе круизного лайнера, и, кутаясь в тёплый плед, смотреть на бескрайнее море и бесконечное небо. Недоступная. Для связи. Для прошлого. Для бывшего. Затерянная в открытом море. Нет меня. Можешь, не возвращаться, любимый. Никогда… Я наклоняюсь, чтобы заглянуть под машину. Чей-то кот там недавно спрятался и никак не хотел уходить. Теперь у меня навязчивое — переживаю, как бы кого не переехать и держу для кота в сумке пакетик корма. Кота, конечно, нет, и я, наконец, сажусь за руль. Чёрт! Из-за листьев на стекле ни хрена не видно. И они, конечно, прилипли намертво. Водой не смываются. Дворниками не счищаются. Ещё всё запотело. Ну хоть Дымов не стал дожидаться, и на том спасибо.