Да не помнила я никаких Телепузиков! Просто хотела увидеть, как он отреагирует — и его реакция была бесценна. Он знал обо мне всё. И вряд ли узнал вот прям вчера. За несколько недель он не научился бы угадывать, с какой ноги я шагну, что меня рассмешит, а чем, наоборот, шутить не стоит. Это приходит с годами. А потом я сорвала, что хочу встречаться с Максом. А я не хочу. И не хотела. И не встречаюсь. Мне просто надо было побыть одной. У меня была причина, чтобы взять паузу. Я должна была убедиться, что никого, кроме Руслана в моей жизни не было. И неожиданно поняла, кто мне может с этим помочь. 59 59 Я позвонила Игорю Камалову в тот же вечер. По видеосвязи. — Нет, Альбин, — улыбнулся он на мой вопрос. — Мы очень давно с тобой не встречались, но говорили как раз перед аварией, поэтому могу повторить, что ты мне тогда о себе рассказала. — Буду тебе очень благодарна, — собралась я внимать каждому слову. И он рассказал то, о чём я и сама отчасти уже догадалась. Я пыталась строить новую жизнь, встречалась с парнями сайтов знакомств, но в итоге всё равно ни с кем даже до второго свидания не дошло. В итоге я всё равно переспала с бывшим. — Он бы тебя и не отпустил, — добавил Игорь неожиданно. — Он тебя отпускал, когда ты сама уходила. Давал тебе время, а потом всё равно отвоёвывал: у других, у себя самой. Отвоёвывал — и возвращал. Вы через многое прошли, Аль. Да, ошибались. Да, делали друг другу больно. Никто не идеален. Но ничто не заставило Руслана от тебя отказаться, а тебя — его предать. Вы всё же созданы друг для друга, — вздохнул он. Именно это я и хотела услышать. Я не стала говорить Игорю Камалову, что никакой другой ответ меня бы не устроил, у него и своих проблем хватало: он уволился и больше не работал на отца, у него была девушка, ради которой он его ослушался и я искренне хотела, чтобы всё у них сложилось. Но у меня была своя жизнь и причина, по которой я хотела знать, что никого, кроме Руслана, в моей жизни не было. Эта причина лежала сейчас передо мной на столе. Она была пластиковой и продолговатой. И одно из её окошек показывало две красных полоски. Я беременна. И это ребёнок Руслана. Наш с ним малыш. А ещё на кухонном столе лежал дневник Дианы. Я прочитала его полностью. От корки до корки. Некоторые места несколько раз. Нет, не те, где Диана описывает пенисы своей «недельки», хотя это и было забавно: тонкий английский, как стручок фасоли, у Понедельника, похожий на сосиску в тесте у Вторника, у Среды — толстый как кабачок. У неё было ровно семь постоянных клиентов, которых она звала по дням недели, и брала нового, только когда предыдущий «выбывал». По ней сходили с ума, её заваливали деньгами и подарками, ради неё совершали подвиги (читай: творили безумства), проматывали состояния, стрелялись, сжигали себя заживо под её окнами (это я прочитала в интернете о том, как один из её кавалеров прилюдно облил себя бензином, потому что она его отвергла), заполняли для неё шампанским фонтаны на центральной площади. А она развозила корзины с цветами по кладбищам, разбрасывала из окон порезанные на клочки купюры. Она словно ходила босиком по стёклам, неизменно весела и равнодушна. Её прозвали Девушка Без Сердца или Шальная Диана. Но я перечитывала не её шальные выходки, я перечитывала страницы, где она писала про сероглазого мальчишку с пятого этажа. Его звали Санька. И он жил один с дедом. Дед, Санька и женщина, близкая подруга деда, что помогала им по хозяйству, стали единственными людьми, кто не видел в Диане в первую очередь проститутку, а потом уже женщину. Они видели в ней человека, хорошего, доброго, смелого, и стали для неё как настоящая семья. Они её любили, и она их любила искренне и безгранично. Приносила Саньке сочни с вишней, а деду ржаной хлеб. Ставила на локти старых пиджаков профессора элегантные заплатки. Штопала Санькины штаны. — Ох, и драчун ты всё же! — сетовала она, зашивая очередную дыру. — Ну а чо они, — шмыгал Санька разбитым носом, — говорят всякое. — Говорят и пусть говорят, а ты учись лучше. Что там вам задали сегодня по истории? — Да там всякая ерунда. Я всё это уже давно знаю. Византийская империя… Я налила себе воды. И отпивая небольшими глотками, смотрела, как падает за окном снег. Он был драчуном. Он истово любил деда. Спасал глупых кошек. Кулаками боролся за справедливость. Защищал Диану. А ещё очень нравился рыжей девчонке с третьего этажа. Вместе с Дианой и дедом они встречали Новый год и запускали с крыши дома петарды. А однажды Санька тяжело заболел, и Диана неделю просидела у его постели, к чёрту отменив всех клиентов. Ему было одиннадцать, когда они познакомились. Пятнадцать, когда бордель прикрыли и Диана уехала. Он не плакал, когда они прощались. Он никогда не плакал, потому что был ещё мальчишкой, но уже мужчиной. Я только не понимала, почему его звали Санька. Ведь это был Руслан. Но я знала, у кого есть ответы… — Прости, пробки, — кинула сумку на пустой стул Таня и посмотрела на меня вопросительно. Я пригласила её в ресторан, сказав, что хочу поговорить. И она приехала. — Заказывай что хочешь, я угощаю, — сказала я. — Спасибо, моя хорошая. Но я женщина состоятельная. Могу за себя заплатить. Я дизайнер. У меня своя контора, своя строительная бригада, — она тряхнула рыжими волосами и верно оценила и мой взгляд, и незаданный вопрос. — Решила вернуть свой настоящий цвет. Надоело красить корни. — Что пьёт мадам? — подошёл к нам пожилой официант. — Мадам пьёт мужскую кровь, — откинула Таня волосы за спину, — но сегодня шампанское. — Скажи, — посмотрела я на неё, когда мы, наконец, утрясли все организационные вопросы: кто что будет есть и пить, на ты или на вы обращаемся, обсудили погоду и перешли к делу. — А ты помнишь Диану? Из моей квартиры? — Да кто ж её не помнит, ту Шальную Диану! — хмыкнула Таня. — Моя мать на них и жалобы писала, и ментам жаловалась, но тем, видать, платили. Менты придут типа с проверкой, а потом гудят с девками всю ночь. Из табельного оружия палят, на машинах с мигалками их катают. Весело было. — А сама Диана? Какой она была? — Ну если кратко, то с надрывом, — доставала Таня кости из нежной лососины, щедро запивая нежную рыбу шампанским. — У Митяева, знаешь, есть такая песня. Ты могла бы первою встретиться со мной… И остаться нервною брошенной женой… Или безответною, тихой, неживой… Будто с незаметною раной ножевой, — намурлыкала она. — Вот эта Диана была словно с кровоточащей раной в груди, только была не тихая. Шальная, отчаянная, бесстрашная. — Словно ей всё равно, — кивнула я. — Именно так. — Что же с ней произошло? — Я, конечно, точно не знаю. Что мне там было, десять, может, одиннадцать, когда она снова появилась. Но болтали разное. Кто говорил, что она потеряла ребёнка, поэтому ушла от мужа и вернулась, другие, что отец малышки отобрал у неё дочь и видеться с ней запретил. — Вернулась, значит, она жила там и раньше? — Её мать всю жизнь держала бордель. Диана в нём родилась и выросла. Куда ещё ей было возвращаться? Конечно, когда муж отобрал у неё ребёнка и выгнал, она вернулась домой.