Но Руслан снова покачал головой. — Но она… её же убили? — пугал меня его пронзительный взгляд. Он ничего не сказал. — Да говори уже, Руслан! — не знала я, что и думать. — Мой отец её убил? — Аль, — он взял меня за руки. — Твой отец всего лишь инсценировал её смерть. Диана — твоя мама. — Что? — я вытаращилась на него, словно видела первый раз. — Но как?! Откуда?.. Давно ты?.. — Всегда. Я знал об этом всегда. Нет, Диана мне об этом не рассказывала. Мне было всего пятнадцать, когда она уехала. Но я жил в этом доме. Я слышал всё, о чём сплетничали, слышал, как они разговаривали с дедом. Только о том, кто ты, я узнал лишь перед его смертью. И как именно вышло, что тебя воспитывала Марго. — Мою маму звали Нина, — ещё пыталась я возражать. Но уже понимала, что тоже это знала. Что с того момента, как открыла дневник, хотела, чтобы так оно и было. И даже до того, как его нашла, уже подозревала, что прошлое моей мамы должно быть связано с этой квартирой. Поэтому запрашивала в архиве информацию о владельцах. Поэтому искала всё, что могла найти. Поэтому приехала жить именно сюда, а не в любое другое место. Но всерьёз я подумала об этом после разговора с Лариной… 64 64 — Ну, как у нас дела? — спросила меня Антонина Владимировна на очередном сеансе. Измученная тестами, с твёрдой уверенностью, что уже ничего никогда не вспомню, я вдруг поняла, что во время теста мне приснился сон. Или не сон. — Я… возможно, я кое-что вспомнила, — ответила я. — Только всё как-то нечётко. — Ну из семи грехов нашей памяти, которые вывел один именитый психолог, схематичность и скудность на детали — один из первых. Эти воспоминания тебя чем-то расстроили? — Скорее обеспокоили. Это мои детские воспоминания. — С ними что-то не так? — догадалась нейропсихолог. — А так бывает, что детские воспоминания кажутся настоящими, а взрослые наоборот? — Бывает, — легко согласилась она. — Есть такая теория — «теория нечётких следов», которая делит память на буквальную и содержательную. Буквальная хранит яркие детали, содержательная — смутное представление о событиях. Дети опираются на буквальную память, взрослые больше на содержательную. Вот простой пример, — она взяла со стола блокнот. — Я сейчас назову тебе несколько слов, чтобы ты повторила и сразу их запишу. Сон, спать, усталость, зевок, кровать, — продиктовала она. — Сон, спать, усталость, зевок, кровать, — легко повторила я. — Всё, что видят и слышат, дети запоминают буквально. Порой они не знают значения слов или названия предметов, поэтому не приписывают им несвойственных качеств и не оценивают, ведь им просто не с чем сравнить. То есть дети не добавляют «отсебятину». Что же происходит с нами по мере взросления? — отложила она блокнот. — Мы начинаем мыслить более широко. Пытаемся найти смысл в происходящем. И запоминаем не событие, а образ этого события. Как думаешь, что назовут дети, когда их попросят повторить слова? — Сон, спать, усталость, зевок, постель, — радостно сказала я. — Кровать, — поправила она. И развернула ко мне блокнот. — Ребёнок сказал бы «кровать». Но мы, взрослые, видим смысловой ряд, а не отдельные слова, поэтому легко заменяем слова. В этот список, кроме «постели», например, могли бы войти «храп», «подушка», «одеяло». Поэтому детская память правдивее. Так что беспокоит тебя? — Я часто рассказывала о том, что запомнила, когда мама ещё была жива. Хранила в памяти, как она играла на рояле. Рояль стоял в гостиной на втором этаже, и я очень хорошо помнила один день: снег за окном, большую ёлку в гостиной, отца, что поднял меня на руки, чтобы я повесила на макушку «звезду» и маму за роялем. А сейчас вдруг поняла, что рояля никогда не было. И не могло быть. Рояль — это наследство моей мачехи, как и дом, который построили значительно позже, а с мамой и отцом мы жили в обычной квартире. — Может, кто-то в новой семье играл на рояле, или ты видела маму за роялем на фотографии? — предположила Ларина. — Мне рассказал об этом отец, — ответила я. — Он многое рассказывал, чего на самом деле не было. А сейчас я вспомнила, что мама играла на гитаре. Вспомнила так отчётливо, что даже увидела красную ленту, привязанную на гриф. И её голос. И её лицо. — Ты вспомнила что-то ещё? — догадалась она. — Да. Женщину, что однажды позвала меня к ограде. И подарила игрушку — куклу. «Прости, я обещала этого не делать, — сказала она, вытирая слёзы, — но не смогла». Я спрятала куклу и играла с ней очень редко, скорее просто любовалась, а потом отец её нашёл и забрал. — Отец сказал тебе, что никакой женщины не было? — предположила Ларина. — Да. Но теперь я точно знаю, что она была, — ответила я… А единственный достоверный источник информации всегда был со мной рядом. — Диана — её новое имя. И, если хочешь, псевдоним, — ответил Руслан. — Твой отец позаботился, чтобы её нельзя было найти. Но он не учёл… — Тебя. Он не учёл, что всё знаешь ты, — рухнула я в кресло, наверное, подняв столб пыли. Но кого сейчас волновала какая-то пыль. Щёлкнул выключатель. Под потолком вспыхнула люстра. Мелко зазвенел старый хрусталь, когда Руслан сел рядом. — Как много ты вспомнила? — спросил он. — Я не знаю, Руслан. Может, я вспомнила всё. Может, почти ничего. Но я вспомнила тебя. Я знаю, кто ты. Я… Он сжал мою руку. Я сжала его в ответ. — Ну раз ты здесь, значит, тебя это не испугало? — Конечно, нет, Дым, — потянулась я, чтобы его обнять. Он порывисто прижал меня к себе. Я уткнулась в его грудь и с облегчением вздохнула. — Теперь мне не страшно ничего. Теперь ты можешь рассказать мне что угодно. — Зависит от того, как много ты хочешь знать, — вздохнул он. — Что за глупый вопрос! — отстранилась я. — Я хочу знать всё. С самого начала. — Ну что ж, — вздохнул он и, мне показалось, с облегчением. — Как они познакомились, мама с отцом? — Мать Дианы содержала притон, ничем другим зарабатывать не умела. Диана в этом борделе родилась и выросла. Как все, ходила в школу, писала стихи, училась играть на гитаре. Бордель был для неё и дом, и семья. А она была обычной девчонкой, со своими желаниями и мечтами. Там твой отец её и увидел. И купил. Вернее, купил её девственность. А мать продала. — Он её изнасиловал? — нахмурилась я. — Нет, нет, — покачал головой Руслан. — Она всегда хорошо отзывалась о твоём отце и о той сделке. Ма долго отказывалась, но Арбатов понравился Диане сам по себе, поэтому она согласилась. Вернее, даже настояла. Сказала: «Ма, я всё равно буду с ним, бери деньги». — Думаешь, она его любила? 65 65 — Думаю, да. Она звала его Одинокий король и, то, что он на ней женился, думаю, говорило о его чувствах. Хоть они с ма и договорились: если девчонка залетит, он женится, это был брак по любви. — Но деньги он всё же любил больше, чем мою мать, — вздохнула я. — Дело было даже не в деньгах, Аль. Он ведь столько усилий приложил, чтобы выучиться, сделать карьеру. Это был его единственный шанс — жениться на Марго. Единственный путь наверх — к возможностям её отца. Отчасти я его понимаю, — вздохнул Руслан. — Я ведь тоже готов был на что угодно, чтобы заработать денег на свою компанию. — Не думаю, что ты предложил бы мне «умереть», чтобы жениться на другой. — Нет, этого бы я тебе никогда не предложил. — Думаешь, он ей не простил, что она была проституткой? Хоть он был у неё первым, по сути, она ведь продала свою невинность, и женился он на ней потому, что она забеременела. — Не только поэтому. Но да, она забеременела, а Ма поставила Арбатову условие, что её внучка никогда не будет расти в борделе. Да он тебя и не думал отдавать. — Как же он её уговорил? — С трудом. Но у него были железные аргументы. Он обещал, что ты никогда не узнаешь, кем на самом деле была её мать, но никогда и ни в чём не будешь нуждаться. Он о тебе позаботится. Для тебя жить с ним и с Марго будет лучше. И Диана согласилась. Ради тебя. Ну что она могла тебе дать? Ту жизнь, которой жила сама? Разве кто-то может пожелать такую жизнь своей дочери? Арбатов обещал, что даст ей денег, другое имя, шанс на новую жизнь, купит квартиру в любом городе, где она пожелает.