Сказать, что я охуел — ничего не сказать! Назад качнуло, чуть задницей не присел. Прикрыл глаза, чтобы не убить Леську, растер лицо, будто пытался смыть услышанное. Хотелось, чтобы это были глюки из-за недосыпа, но Елизарова сидит тут, всхлипывает и смотрит взглядом побитой собаки. Твою мать! Как?! Осознал, услышал. Не получается прятать эмоции, да и не хочу. Леська вздрагивает, когда я резко убираю руки от лица. Зрачок бывшей любовницы от страха расползается, она сжимается, пытаясь слиться со стеной. Я никогда ее не ударю, она прекрасно это знает, поэтому ее поведение бесит еще больше. Ладно, нужно разбираться. Трясется вся, глаза зареванные. В своем привычном состоянии она бы закатила скандал, но никогда не уселась бы на грязный пол в подъезде. Жилье у меня в приличном районе, внизу консьерж, уборщицы постоянно моют подъезды, протирают пыль, соседи не плюют и не ссут в углах, но для Леськи, какой я ее знаю, это не аргумент. Она не играет, и это заставляет напрячься каждую мышцу в моем теле. Я ничего не имею против детей. Хочу своих спиногрызов, чтобы девочка с большими светлыми глазами, губки бантиком. На макушке хвостики, которые будут качаться, когда я буду сажать ее на шею и гордо шагать по парку. Хочу, чтобы моя принцесса крутила мной, а я позволял ей собой манипулировать. Хочу сына, который вырастет настоящим мужиком. Бля… В идеале дети должны рождаться в семье, где оба родителя любят друг друга. Они должны видеть заботу, внимание, понимание… «А с Леськой у нас что? Трах без тормозов!» — сам отвечаю на свой вопрос. Она ищет мужика с состоянием, равным достатку ее семьи. Скоро мое благосостояние может пздц как увеличиться. Помощь дед окажет только в том случае, если я сдамся ему с потрохами и приму бизнес. Если Елизаровы об этом пронюхают… Что же в моей жизни все так запутано? Почему не бывает все ровно и просто? За соседней дверью слышится шум. Мысленно подкатываю глаза. Любопытная тетя Вера смотрит в глазок и подслушивает. Леська тут устроила представление, как же пройти мимо и не выяснить, что происходит? Можно потом подружкам позвонить, поделиться при встрече самыми смачными подробностями, добрую половину из которых придумать самой. — Зайди, в квартире поговорим, — поднимаюсь, тяну Леську за руку. Давно, видимо, сидит, вскрикивает и собирается заваливаться назад. Не даю упасть. Подхватываю, прижимаю к себе, удерживая за талию, открываю ключом дверь. Чувствую, что ее бьет крупная дрожь. Заношу Олеську в гостиную, усаживаю на диван. Она начинает рыдать, давиться слезами. Будем надеяться, это гормоны. Что мне делать, чтобы успокоить ее? В таком состоянии с ней бессмысленно разговаривать, а мне надо выяснить, какого хрена она вешает на меня свою беременность. Нахожу пару пакетиков травяного чая, не знаю, успокаивает он или нет, но больше мне предложить нечего. Молча ставлю горячую чашку на журнальный столик. Меня разрывает от желания потребовать объяснения, но вижу: в таком состоянии разговора не получится. Меня самого трясет. Нужно хотя бы сходить в душ. Уснуть уже не получится. Перед встречей с дедом нужно было отдохнуть и собраться с мыслями. Старому волку нельзя показывать слабость, попытается загрызть, но я не дам. Не в таком раздрае нужно общаться со старым мудаком. Чувствую себя тигром, которого заперли в клетке. Желаю вырваться, но решетка внутри меня. Открываю окно, втягиваю воздух большими глотками. Леська за спиной цедит чай. Достаю сигареты, подбиваю из пачки одну, прихватываю губами. Бля… Она ведь беременная! Ухожу в сортир, включаю вентилятор и дымлю подряд несколько штук, пока к горлу не подкатывает тошнота от горечи, что осела во рту. Стало легче? Нет! Голова раскалывается от калейдоскопа мыслей, бессонницы, голода. — Я тоже хочу курить, но теперь мне нельзя, — озвучивает Леська, когда возвращаюсь. На меня упоминание о ее беременности действует, как красная тряпка на быка. — Лесь, какого хрена ты приписываешь мне отцовство? — опираюсь плечом на стену, не могу заставить себя подойти к ней. — Я без резинки тебя ни разу не трахал, — как есть. От орального секса не залетают. — Меня трахали только ты и Кирилл! — всхлипывает. Да твою мать! Что за Кирилл — выяснять нет желания. Зачем ко мне пришла, если знает, кто отец ребенка? Но меня вроде как отпускает. — Он тоже ни разу не был без резинки, а я беременна! — недолго радовался! — И пока я не знаю, от кого! — кричит Олеся. — Ни один метод контрацепции не дает стопроцентной гарантии. — Тон сбавь, — кровь и так в голове шумит, виски раскалываются. Меня всего потряхивает. Хуевый расклад. Она ведь на уколах была? Вспоминаю, что Леська предупреждала, что сделает перерыв, мы четко использовали защиту. Всегда пользовался качественными резинками! Производителям презервативов веры нет! Гадство! Везде подстава! — И когда ты узнаешь, кто счастливый папаша? — не могу без иронии. Злит ситуация. Я не хочу, чтобы это был мой ребенок. Не хочу! Но если так случится, приму ответственность… — Можно с девятой недели сдать анализ, но этот метод не совсем безопасный. После двенадцатой недели у меня возьмут кровь из вены, тогда и станет ясно, кто из вас отец. — Какой у тебя срок? — хочу понять, когда эта ситуация прояснится. — Шесть-семь недель, — Олеся скидывает туфли, устраивается на диване, поджимая под себя ноги. Ждать еще два месяца … — Об аборте не может быть и речи, — на всякий случай предупреждаю. Одно дело не хотеть ребенка от нелюбимой женщины, совсем другое — убить его. — Я и не собиралась, — отводит взгляд. — Врач предупредила, что после аборта я могу больше никогда не родить, — по щекам ее опять начинают течь слезы, которые меня порядком раздражают. Опускаю момент, что аборт она все-таки обсуждала. — Через три дня улетаю в командировку, когда вернусь, не знаю, — ставлю в известность. Отлипаю от стены, прохожу и сажусь в кресло почти напротив Олеси. — Поэтому обсудим все сейчас. Если ребенок мой, я дам ему свое имя и буду помогать, принимать участие в воспитании. — Я поняла, что не хочу быть с Кириллом, — тихо произносит Леся, смотрит умоляюще. Нетрудно понять, чего от меня ждут. — Если ребенок от тебя, давай поженимся, я готова… — Я не готов, Олесь, — перебиваю. Бессмысленно обсуждать то, чего никогда не будет. — Я люблю другую, — даже если у нас с Юной ничего не получится, другую женщину я рядом с собой не вижу. Снова слезы. — А ребенок? — У него будут отец и мать, его будут любить, — как же сложно договариваться с женщиной, которая в своей голове уже все придумала! — Меня отец убьет! — чувствую, как меня загоняют в тупик и пытаются манипулировать, а я этого не терплю. — Кирилл его партнер, он тоже потребует сделать тест, а если выяснится, что отец ты?! — Лесь, чего ты хочешь? По статусу я тебе не подхожу. Жениться не стану ни при каком раскладе, потому что мы возненавидим друг друга раньше, чем заговорит ребенок! Думаешь, нам нужен развод? Дети в несчастных семьях страдают больше, чем там, где оба родителя дружат, пусть один и является приходящим папой, — отворачивается, демонстративно льет слезы. Бессмысленно что-то доказывать. Я свою позицию четко разъяснил, ей остается принять. — Закажи что-нибудь поесть, я в душ, — нужно переварить этот разговор и сбежать от рыдающей бабы. Мое раздражение вряд ли улучшит атмосферу. Включаю холодную воду, скидываю с себя одежду. Замок закрываю, чтобы без сюрпризов. Холодные струи бьют по разогретому телу, кожа быстро привыкает. Просто стою, остываю. Охлаждаю мозг и чувства. Сколько стою, не засекаю. Мне нужна пауза. Я отдыхаю в тишине. Черпаю силы, наполняю внутренний резерв. Мысленно готовлюсь к встрече с дедом. Звонок в дверь. Так быстро подвезли заказ, или я завис немного дольше, чем предполагал? Выключаю воду, растираю полотенцем холодную кожу, которую начинает приятно покалывать. Леська с кем-то разговаривает, и это точно женский голос. Юна? Да твою!.. Заматываю вокруг бедер полотенце, выскакиваю из ванной комнаты, встречаюсь с ней взглядом. Юна резко разворачивается и убегает. — Стой! Глава 42 Юна Стараюсь не показывать, насколько мне плохо. Если реву, то ночами в подушку или стоя под душем. Плохо удается таиться, наутро глаза красные и воспаленные. Алеста все понимает, старается занять меня, отвлечь. Ее жалостливый взгляд врезается в сердце сотнями иголок. Я совсем расклеилась. Стас отдалился, между нами пропасть. Как ее преодолеть? Я должна ему все объяснить. Что я могу объяснить? Я его подставила, подставила его друзей. То, что все закончилось хорошо, не снимает с меня ответственности. Он проглотил мое предательство, но, видимо, оно его знатно отравило. Устала разъедать себя. В один миг все разрушилось, а я не успела ухватиться за спасительный островок, которым был для меня Стас. Отец и брат в тюрьме. Там им самое место. Хотя бы тут я спокойна, в ближайшем будущем мы не увидимся. Пришлось сменить номер телефона, чтобы мне перестали угрожать. Он, его адвокаты и помощники звонили в день по несколько раз, родитель угрожал и требовал вернуться к Игорю, чтобы тот на основании родства помог ему выйти из тюрьмы. Остальные пытались уговаривать, но не забывали намекать, что папочка мной недоволен. В последнем разговоре, после которого я сменила номер телефона, отец кричал: — Я сомневаюсь, что ты моя дочь, потому что твоя мать была шлюхой и изменяла мне! Я столько раз хотел сделать анализ ДНК, но каждый раз себя останавливал. Я бы и тебя убил, окажись ты не моей крови! — вот оно — признание в убийстве, сделанное на эмоциях. Жаль, что разговор я не догадалась записать. Мне не нужен был тест ДНК, я похожа на отца, лишь незначительные черты мне достались от мамы. Прошло столько лет, но я не забыла скандалы, которые случались у нас дома. Отец был патологически ревнив. Один раз он ударил мать, когда она поздоровалась с моим преподавателем по танцам, а тот принялся меня расхваливать. Я была рядом, слышала весь разговор, но отец орал, что она флиртовала и предлагала себя. Таких ситуаций было много… Несмотря на мою уверенность в нашем родстве, я на эмоциях выдала: — Сделаю тест ДНК и очень надеюсь, что я действительно не твоя дочь! Не хочу иметь ничего общего с тобой! В твоих генах есть ДНК убийцы. Вам с Мишей нужно держаться вместе, — я боялась с ним так разговаривать, но всегда мечтала высказаться. Мне много чего еще хотелось ему сказать, но отец не слушал, старался перекричать, обзывал, угрожал. Сбросила вызов, а чуть позже сменила номер. Алеста крутится на кухне. Пока малыш спит, готовит обед. Я закончила помогать с чисткой овощей, теперь не знаю, чем себя занять. Отступаю к окну, на подоконнике оставила телефон. Я не слышала, чтобы мне кто-то звонил или писал, но все равно проверяю экран, вдруг Стас мне набирал? Вот такими ожиданиями я живу последние дни. Единственным светлым пятном в моей жизни был Стас, я тянулась к нему душой. Только мысли о нем заставляли держаться и не скатиться в вязкое отчаяние. Как же без него тяжело, невыносимо. Короткие разговоры ни о чем. Загорающаяся надежда испарялась через несколько минут после того, как мы клали трубки. Пропадала уверенность, что все еще можно вернуть. Яр приехал сегодня рано. Эти дни он пропадал на работе. Вымыв руки, сел за стол. Я не спрашивала ни о чем, застыла в ожидании, надеясь, что у него есть хоть какие-то новости. Ярослав все замечал. Не сразу, но, подбирая слова, он сообщил, что через несколько дней Стас уезжает в командировку. Ноги подкосились, схватилась за подоконник, чтобы не осесть на пол. В эту командировку он отправляется из-за меня. Никому не пожелаю испытать то, что я чувствовала в тот момент. Он ведь может не вернуться. А все из-за чего? Из-за того, что связался со мной. Не смогла сдержать слез. Всхлипнула, закусив губу до крови, отвернулась к окну, но из-за пелены слез ничего не видела. Как же я злилась на себя, на Лешку с его советами! Не дал мне подойти к Стасу в тот день! У меня была возможность сказать, что я люблю его настоящего. Злого, порой жесткого, пошлого. Меня завораживает его хищная дикая натура. — Юна, ты и так начудила, не нужно, чтобы руководство видело вас вместе, — произнес тогда Лешка. — Ты к нему сейчас кинешься в объятия. Ты понимаешь, что он нарушил приказ, вступив в личные отношения с объектом? — покоробило слово «объект». — Будем надеяться, ему удастся избежать наказания, а для этого не маячь перед глазами у генералов со своей влюбленностью, — сказал тогда Лешка, я послушалась, хотя меня больно задели слова о моих чувствах. Удерживая за руку, он отвел меня в сторону, усадил в машину. Мы даже на допросах ни разу не пересеклись, хотя я желала встречи, придумывала причины, чтобы задержаться в кабинете следователя, тянула время, ждала… — Яр, — ко мне подошла Алеста, обняла со спины. Гладя по плечу, она что-то молча требовала от мужа. — Он приедет, — уверенно заявил Багиров, стукнув ложкой по тарелке. — А если нет? — тихим голосом, которым можно добиться намного больше, чем криками и требованиями. Неужели даже не приедет попрощаться? — Аля, что ты хочешь от меня? — устало вздохнул Багиров. — Устрой им встречу, пусть поговорят. Или я сама ему позвоню, — я уже давно поняла, что Алеста только с виду такая мягкая, решимости и твердости ей не занимать. — Он сейчас должен быть дома, — сдаваясь. В моем сердце оживает надежда. Я даже реветь перестаю. — Я считаю, нужно предупредить… — Не нужно предупреждать, — перебивая. Хочу сама убедиться, что Стас не разочаруется, увидев меня на пороге. По реакции пойму, остались ли у него чувства ко мне. Алеста заступается за Стаса. Объясняет, что слишком много случилось, и мужчинам пока нужно решить рабочие вопросы. Для них долг, понятие чести — не пустые слова, они не менее важны, чем семья и чувства. Таких мужчин нужно принимать и любить такими, какие они есть. Можно обижаться на мелочи, но всегда помнить, что с ними ты как за каменой стеной. Все она говорит правильно, но меня гложет лишь одна мысль — скоро он уедет, а мы так и не поговорили, не побыли вместе, а я даже не знаю, увижу ли его снова. Я просто загибаюсь от боли, меня разъедает чувство вины. На дорогу уходит больше часа. Сижу на кожаном сиденье, а ощущение, что подо мной иголки. От нетерпения и зашкаливающего волнения исцарапала руки и даже не заметила. Давно я так не делала, только в детстве. Потом отец выбил из меня эту привычку, и вот она опять вернулась.