— Подожди меня в коридоре. Мы ещё не закончили. Я вышел за дверь и стал прогуливаться по длинному коридору, читая яркие и многообещающие плакаты: «На свободу с чистой совестью» и прочие пережитки советского режима. Каково же было моё удивление, когда из кабинета вместе со Стрельцовым вышел Игорь Дмитриевич Ткачёв. В длинном, осеннем пальто, с дипломатом в руках, он улыбался и протягивал руку для приветствия. — Здравствуй, Миша, рад тебя видеть! Обнимая, Ткачёв похлопал меня по спине как старого, доброго приятеля. Стрельцов ничего не понимал, пребывая в замешательстве. — По твою душу приехал, заждался, небось? От неожиданности у меня язык прилип к нёбу. Я пялился на Ткачёва, и кивал головой без остановки как «фарфоровый китайский болванчик» из сувенирного магазина Пекина. — Подполковник, организуй нам кабинет, чтобы я без лишних свидетелей поговорил с Дёминым. И сам понимаешь, встреча у нас конфиденциальная, поэтому ни одна живая душа в колонии не должна о ней узнать. Понятно? — Да-да, я всё понимаю, без вопросов. Вы можете зайти в мой кабинет и там поговорить. Стрельцова била мелкая дрожь, лицо напоминало пунцовую маску. Он распахнул дверь, и едва не отвешивая до самой земли поклоны, как холоп барину, впустил нас в свой кабинет. — Долго я Вас ждал, долго, Игорь Дмитриевич. — Прости Миша, время сейчас смутное, работы невпроворот. Садись, разговор у нас с тобой долгий. В ногах правды нет. Он снял пальто и повесил его на стул. Открыл дипломат, вытащил из него блок сигарет и протянул мне. — Это тебе небольшой гостинец. — Спасибо. Я взял сигареты и повертел в руках. Ткачёв чувствовал себя неловко, когда я смотрел на него испытывающим взглядом. — Знаю, знаю, Миша, виноват в том, что не помог тебе выбраться из этой передряги. Не знал, был в командировке. Когда вернулся в Украину — хотел связаться с тобой. Телефон твой не отвечал. — Как же отпустили Михайлова? — Мы выполнили свою работу и передали Михайлова дальше. У нас весь отдел до сих пор пребывает в недоумении. Он пожал плечами с озабоченным лицом. — И Вы не вытащите меня отсюда? — Увы нет. Решение суда вступило в законную силу, но не всё так плохо как ты думаешь. Ты отсидел в СИЗО, и в соответствии с законом «Савченко», один день твоего заключения, засчитывается за два дня. И подводя итог, на свободу ты выйдешь по УДО, через три месяца. Это я тебе гарантирую. — Спасибо. Кстати, Вы вовремя. Стрельцов пытался сделать из меня лагерного стукача. Ткачёв рассмеялся и, вытирая слёзы из глаз, закурил. — Забудь, больше никаких незапланированных приключений у тебя не будет. Ткачёв как-то странно произнёс фразу о незапланированных приключениях, и я догадался о том, что он не зря оказался здесь. — Эксперимент продолжается, Миша. Наши учёные трудятся над усовершенствованием «аппарата Михайлова». Однако, ты пока единственный человек, кто смог побывать в прошлом не один раз, и успешно вернуться обратно. — Значит, не будь эксперимента, Вы бы и не приехали? Мне стало обидно и тяжело на душе. — Перестань, ты во многом нам помог. Кстати, только благодаря твоим бумагам мы смогли разминировать шахту «Юбилейную» и полностью вернуть государству все награбленные нацистами ценности. Это миллионы долларов. Я обратился к руководству, чтобы тебе выплатили премию за оказание посильной помощи. — Не надо, зачем? Я сделал то, что обязан был сделать каждый нормальный человек. — Твои слова лишний раз подтверждают, что я в тебе не ошибся. Спасибо. Деньги лишними не будут. У тебя родители, семья. Ты безработный. И не спорь. Он замахал руками, давая понять, что слышать больше ничего не желает. — Мне каждый день снится война. — Даже так? — Это правда. Один и тот же сон повторяется с завидным постоянством. И я ничего не могу с этим поделать. После я в подробностях рассказал про свой сон Ткачёву. Тот внимательно слушал, и на лице у него отражалось недоумение. — Значит местность для тебя незнакомая? И ты там ни разу не был? — Ни разу. Одно дело снилось бы то, где я успел побывать, так нет. — Очень странно, Миша, очень. А как у тебя со здоровьем? — Всё нормально, особо ничего не беспокоит. Если бы не эти сны. — Вернуться хочешь? — спросил Ткачёв, прищуривая глаза. — Не думал об этом. Да и как это сделать? Мне ещё срок мотать. Я устало покачал головой и пригорюнился. Ткачёв встал со стула и подошёл ко мне. — Я ведь за этим сюда и приехал. — Это как? — Эксперимент хотят продолжить, и для тебя есть задание. Можешь отказаться — неволить не стану. — Какое задание? — Не торопись, Миша, подумай. За основную цель задания пока рано говорить, как, впрочем, и тебе давать своё согласие. — Но ведь я здесь, а установка в другом месте. Ткачёв усмехнулся, и я увидел по его выражению лица, что он что-то не договаривает. — Установку сделали меньше размером — это первое. Второе — сам процесс перемещения занимает куда меньше времени, чем раньше и проходит менее болезненно для человека. — Уже отправляли кого-то? — Было дело. Только, к сожалению, не удачно. Люди не вернулись, и как говорят наши специалисты, потерялись и навсегда остались в прошлом. Печально, не правда ли? — Ну, может им и не так плохо? — Сомневаюсь, я более чем уверен, что они погибли. Война. Пока мы приостановили перемещение людей, потому что риск не оправдывает себя. И если честно, люди боятся не вернуться обратно. Нам приходится говорить им правду. — Какое задание? — Миша, я не могу ответить на твой вопрос. Иди, отдыхай. Я приду завтра, и мы снова вернёмся к этой теме. С руководством я решу твои вопросы, и никто тебя трогать не будет. Ткачёв дал понять, что разговор закончен. Я поднялся и направился к двери. Поворачивая голову, увидел, что Ткачёв, задумавшись, стоит возле окна и что-то бормочет. Из обрывков коротких фраз я успел уловить: атака, немцы, танки… Глава 2 Стрельцов Олег Витальевич. Родился Олег Витальевич в городе герое Одесса. И не то, чтобы он не гордился своим исконно одесскими корнями. Нет, наоборот, он всегда и всем говорил, что Одесса не только райский уголок для души и сердца, но и ещё прекрасная кузня для молодых кадров, как морского дела, так и военного. Ведь только в Одессе можно научиться не только понимать все языки мира и колоритно разговаривать, но и ещё всяким махинациям. Хотя он, как герой не безызвестного романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев», чтил уголовный кодекс, гены Остапа Ибрагимовича Бендера он впитал вместе с молоком матери. Роза Марковна Кацман взяла фамилию мужа ещё в семнадцать лет. Столь ранний брак был обусловлен тем, что молодой, горячий моряк вскружил девочке голову и она забеременела. Виталик был красавцем, высоким и стройным брюнетом. Морская форма была ему к лицу, и Роза влюбилась без памяти. Они гуляли ночами по городу, слушали песни Утёсова, Эдуарда Хиля. Моряк дарил букеты цветов на берегу и признавался в любви. С разрешения горисполкома их расписали, учитывая интересное положение и юный возраст невесты, и через неделю Виталий отбыл в рейс, из которого не вернулся. Любовь моряка — как глубокое море, И с этим, увы, даже дети не спорят, Моряк отдыхает, Но часто бывает, что жизни река,