Мужчина кивнул. – Действительно, он не произнес этого слова. И тем не менее он утверждал, что она вступила с кем-то в определенные отношения, а мы считаем, что это неправда. Карл с Ассадом переглянулись. Тело не подвергалось сексуальному насилию, это правда. Но была ли она девственницей? Мёрк вытащил блокнот из руки помощника и написал: «Девственница —?», а затем передал обратно. Ассад покачал головой. – Но ведь вполне можно предположить, что она вступала в сексуальные отношения, – сказал Карл. – Для девятнадцатилетней девушки это вполне нормально, даже в то время. По крайней мере, установлено, что она с кем-то встречалась, так говорят; и вам, вероятно, это тоже известно. – Естественно, у Альберты водились поклонники, она была очень красивой девушкой. Как будто я не знаю. – Здесь голос отца дрогнул. – Мы – совершенно обычная еврейская семья, – перехватила эстафету его супруга, – и Альберта была замечательной дочерью, воспитанной в нашей вере, а потому мы не думаем о ней ничего дурного. Мы не можем и не хотим думать о ней плохо. Но Хаберсот всегда шел напролом. Он утверждал, что Альберта не была девственницей, однако я рассказала ему о том, что это невозможно установить, потому что Альберта много занималась гимнастикой, и вполне могло так случиться, что… да, что… Она никак не решалась произнести словосочетание «девственная плева». – Именно поэтому мы и отказались разговаривать с Хаберсотом. Мы считали, что он говорит много гадостей, – продолжила рассказ женщина. – Я прекрасно понимаю, что такова его работа как полицейского и он смотрит на все под определенным углом зрения; и все же это было чересчур вульгарно. Кроме того, он решил пойти в обход и принялся расспрашивать друзей и родственников о том, какой была Альберта, да только все равно ничего не добился. – В тот период не происходило ничего, что могло бы дать вам повод для беспокойства, – поступки Альберты, ее пребывание в народной школе? Супруги переглянулись. Им было, вероятно, по шестьдесят с небольшим, но они производили впечатление глубоких стариков. Судя по всему, их привычки и представления законсервировались много лет назад; особенно это было заметно, когда они переглядывались. «Ход вещей никогда не поменяется», – казалось, говорили их глаза, и это не имело никакого отношения к ограничениям и запретам, наложенным взглядом на мир, характерным для ортодоксальных евреев. Скорее это происходило от горечи, возникшей после того, как их бытие надломилось. – Я вижу, что беседа дается вам очень нелегко, но в данный момент мы с Ассадом больше всего желаем, чтобы ответственный за гибель Альберты был наказан. Поэтому мы не можем исключить ни одну версию, как не можем упустить из виду ни ваше восприятие Альберты, ни взгляд на нее Хаберсота. И я искренне надеюсь, что вы нас поймете. Кивнула только жена. – Альберта была вашим старшим ребенком? – У нас были Альберта, Давид и Сара. Теперь в живых осталась одна Сара. Это прекрасная девушка. – Женщина попыталась улыбнуться. – Она принесла нам чудесного внука аккурат в Рош-ха-Шана. Лучшего и пожелать нельзя. – Рош-ха… что? – Иудейский новый год, Карл, – буркнул Ассад. Хозяин дома кивнул. – А вы, случайно, не иудей? – поинтересовался он у сирийца с особым оживлением. Тот улыбнулся. – Нет. Но можно быть просто образованным человеком. Во взглядах супругов мелькнуло ярко выраженное разочарование. Значит, это называется «образованный человек»… – Вы упомянули Давида, это старший брат? – продолжил Карл. – Брат-близнец Альберты. Да, он был старше – правда, всего на семь минут. – Госпожа Гольдшмидт попыталась улыбнуться, но это оказалось непросто. – И Давида больше нет в живых? – Нет. Он не перенес случившегося с Альбертой и просто-напросто зачах с горя. – Это все сплетни, Рахиль, он умер от СПИДа, – жестко выдал муж. – Простите мою супругу, просто нам обоим по-прежнему очень тяжело принять то, что произошло с Давидом. – Я понимаю. Но они с Альбертой были духовно близки? Госпожа Гольдшмидт подняла вверх два скрещенных пальца. – Как горошины в стручке, да. – Затем она обратилась к мужу: – И он был потрясен случившимся с Альбертой, Эли, ты не можешь это отрицать. – А могу я поинтересоваться еще кое-чем, господин и госпожа Гольдшмидт? – вклинился Ассад. Оба кивнули с явным облегчением, обрадовавшись смене темы. Образованному человеку не пристало отвечать отказом, тем более если ты и сам относишься к этой категории. – Вы никогда не получали открыток от Альберты? Или писем, чего-нибудь в этом роде? Все-таки она отсутствовала дома дольше четырех недель и, возможно, впервые уехала так надолго; или я ошибаюсь? Женщина улыбнулась. – Ну да, парочку открыток получили. Естественно, с изображением местных достопримечательностей. Мы сохранили их, хотите взглянуть? Она обернулась на мужа, словно хотела получить его согласие. Но не получила его. – Альберта не так много писала. Только про школу, про то, чем они там занимаются. Она хорошо пела и обладала кое-какими способностями к рисованию. Могу показать вам ее давнишние работы. Супруг собирался возразить, но передумал и уставился в пол. Карл чувствовал, что, несмотря на неприветливую манеру держаться, он переживал случившееся глубже, чем мать. * * * Она вывела их в узкий коридор с тремя дверями. – Вы сохранили комнату Альберты в неприкосновенности? – осторожно спросил Карл. Женщина покачала головой. – Нет, мы переделали ее для Сары и Бента, а теперь это комната малыша, когда они приезжают к нам в гости. Они живут в Сёндерборге, далековато, гостят у нас по несколько дней, так что удобнее иметь собственный угол… Нет, вещи Альберты хранятся вот здесь. Она открыла дверцу стенного шкафа, откуда чуть не вывалилась башня из картонных коробок. – Тут в основном одежда, но в верхнем ящике лежат рисунки и открытки. Она достала нужную коробку и опустилась на колени, чтобы распаковать ее. Ассад и Карл сели на корточки. – Вот это висело у нее на стене. Она была своеобразной девушкой, как видите. Несколько постеров с тогдашними поп-звездами. Вроде ничего необычного тут не было. – А вот ее рисунки. Женщина извлекла из коробки пачку бумаги и принялась медленно листать работы. Это были превосходно выполненные в техническом смысле рисунки, тонкие линии и резкие контуры; однако, что касается выбора мотивов рисунков, тут сразу бросалась в глаза духовная незрелость автора. Парящие длинноногие девушки в эльфийских костюмах, окруженные облаками звездной пыли и многочисленными сердечками… Несомненно, Альберта переживала период бурных романтических грез. – Она не ставила дат. Эти работы выполнены во время пребывания в народной школе? – Нет, те она нам так и не прислала. Возможно, они висели на выставке, – предположила госпожа Гольдшмидт с некоторой гордостью. – А открытки вот здесь. – Она отодвинула рисунки, вытащила из пластиковой папки три почтовые карточки и с благоговением протянула их Карлу. Ассад пристроился за его спиной. Это были три глянцевые пообтрепавшиеся открытки с изображением центральной площади в Рённе, крепости Хаммерсхус и летнего пейзажа неподалеку от Снойэбэка – коптильня и летящая чайка на фоне морской панорамы. Альберта подписала их печатными буквами. Краткое описание своих впечатлений от нескольких экскурсий по острову, больше ничего. «Я в порядке, обнимаю вас» – этой фразой завершались все три открытки. Госпожа Гольдшмидт вздохнула, переменившись в лице. – Посмотрите, на последней поставлена дата за три дня до ее гибели. Как жутко думать об этом… Гости поднялись, и, потерев колени, поблагодарили хозяйку. – А что располагается за другими дверями, фру Гольдшмидт, можно поинтересоваться? – спросил Ассад, заглядывая в глубь коридора. Какие мы вдруг стали вежливые, только поглядите на него… – А, наша спальня и комната Давида. – А комнату Давида вы не переделали в детскую? – удивился Карл. Лицо женщины приобрело прежний утомленный вид. – Давид съехал в восемнадцать лет и оставил после себя жуткий бардак. Он жил на Вестебро, не в лучшем месте, назовем вещи своими именами, а когда умер в две тысячи четвертом году, его друг прислал нам все его личные вещи. И мы сложили всё в его комнату. – То есть вы никогда не перебирали его вещи? – Нет, мы не посмели трогать и его вещи тоже. Карл бросил взгляд на Ассада, который еле заметно кивнул в ответ. – Я знаю, что это может показаться странным и, возможно, неуместным, но можно нам посмотреть на его вещи? – Не знаю… не понимаю, зачем? – Вы ведь сказали, что Альберта и Давид были духовно близки. Возможно, она общалась с ним, будучи в народной школе… Быть может, она писала ему письма… В выражении лица хозяйки произошла резкая перемена. Словно болезненное откровение вот-вот должно было достичь ее сознания, а она этому изо всех сил сопротивлялась. Неужели им в голову никогда не приходила подобная мысль?