Постепенно мы с Серёжкой всё больше сближались, а к концу седьмого класса стали лучшими друзьями. Из школы мы стали ходить вместе, по утрам дожидались друг друга у ворот школы, чтобы вместе зайти в класс. Как сказал однажды мой дед – сошлись два одиночества. Так оно и было. Двое одиночек стали близкими друзьями. Во время немногочисленных разговоров с Мезенцевым я узнал, что он, как и я, является сиротой. Кроме сестры и тёти у него никого не было на свете. Когда ему было одиннадцать лет, их мать умерла от цирроза печени, а отца они никогда не видели. Серёжку практически сразу взяли под опеку в приемную семью, а вот его шестилетняя сестра попала в детский дом. Видно было как друг переживает разлуку с сестрой, но сделать ничего не может. Тётя отказалась брать девочку к себе в дом, а приемные родители боялись не справится с её крутым нравом. Сережка рассказывал, что София – настоящий сорванец и кроме брата никого не хочет слушать. Видя переживания друга, я предложил деду взять девочку под опеку, но ему отказали из-за возраста. В администрации нам так и сказали – вам и родного внука дали «со скрипом», а вы еще чужую девочку захотели взять. Единственное что смог сделать Сергей – это добиться, чтобы сестра пошла не в школу при детском доме, а в местную гимназию. Способности у девчонки были хорошие, поэтому его приёмная мать договорилась, чтобы ее взяли в одну из лучших учебных учреждений города. Удивительно было то, что София в новой школе вела себя хорошо, а вот после, когда возвращалась в детский дом, снова превращалась в дьявола. Именно это другу однажды сказала директор. Время шло – мы с Мезенцевым отлично учились, ходили в секцию бокса и ждали восемнадцатилетия, чтобы забрать Софию из детского дома. Бывало, что мы ходили к ней на свидания, но я видел сестру друга всего однажды, когда нам разрешили сводить девчонку в зоопарк. Тогда мы уже заканчивали одиннадцатый класс, поэтому воспитатели пошли нам на встречу. Как же она себя вела! Кошмар! Я тогда не на животных в клетке смотрел, а на Софию-обезьяну. Она перепугала всех животных, пролила кока-колу на прохожего, кинула мороженое в бассейн с нутриями, перелезла через защитный забор и чуть не стала обедом рыси… Я шокировано наблюдал за девчонкой и сочувствовал воспитателям в детском доме. А Серёжка лишь посмеивался и старался держать сестру за руку. Когда мы вернули девчонку назад, я показательно перекрестился, а друг увидел мой жест и грустно сказал. - Она очень хорошая, просто не умеет правильно выражать эмоции. Когда выучится, мы постараемся найти ей такое дело, где она будет выплескивать свою энергию. Софа дорога мне и я всё сделаю, чтобы она была счастлива. Ещё год и мы будем вместе… Так и произошло. В восемнадцать лет Сережка забрал тринадцатилетнюю девчонку из детского дома. Поселились они в доме, который раньше принадлежал их матери, и в котором последние три года жила тетя. Тетке пришлось вернуться в свою квартиру, а друг с сестрой стали вместе делать ремонт в доме. Когда я бывал у Мезенцевых, я каждый раз поражался их отношениям. Молчаливый друг всё прощал своей буйной сестре и хвалил ее даже за сущую мелочь. Главным для друга была учеба сестры, а на остальное он просто закрывал глаза. Сережка стал подрабатывать после занятий в универе лишь бы София могла учится в лучшей школе. Надо отдать должное девчонке – училась она хорошо, а вот поведение ее оставляло желать лучшего. Чтобы дать ее энергии выход, Сережка стал учить ее приемам самообороны, и как потом оказалось делал это зря. После его смерти девочка дралась всегда и везде. Если бы он был жив, стал бы оправдывать такое поведение сестры? Смерть Сергея перечеркнула две жизни точно – мою, Софии… Как бы я хотел изменить ход истории и вместо друга сесть за управление катером, но всё вышло как вышло. Я виноват, но как и тринадцать лет назад, когда умерли родители, я не смог уйти за погибшим... Тот проклятый день начинался хорошо. После последнего экзамена, мы с другом поехали на причал, чтобы съездить на рыбалку на дедовом катере. После смерти деда, мне остался его дом и новый катер. Иногда мы с Серегой ездили на судне на рыбалку, и каждый раз я сидел у руля, но в тот день Мезенцев сам захотел сесть за руль и я – дурак – согласился. Я показал другу азы управления, на что тот посмеялся и сказал, что сто раз видел как я управляю, поэтому всё будет хорошо. Все и было хорошо, а на обратном пути нам наперерез вышел неизвестный катер и друг не смог уйти от столкновения. Удар по касательной на высокой скорости и наше судно перевернулось. Второй катер сразу скрылся, видимо боясь ответственности, а мы стали пробовать подплыть к перевернутому катеру. Нас откинуло метров на пятнадцать от судна, мы практически не нахлебались воды, поэтому я был уверен, что авария закончилась наилучшим образом. Как же я тогда ошибался! Я плыл впереди, а друг сзади, и мне казалось, что я всё время слышал его голос, а когда до катера осталось менее пяти метров, я обернулся и не обнаружил друга. В отчаянии я нырял бесконечное количество раз, но Серёгу так и не нашёл. Жилеты остались в перевернутой лодке, поэтому ничего не помешало уйти ему на дно. Друг утонул из-за меня. На какой хер я отдал управление Мезенцеву? Почему я не надел жилет на себя и Сережку? Эти вопросы до сих пор не отпускают меня. Я знаю, что если бы я был за рулём, я бы успел уйти от столкновения, но я безалаберно разрешил ему управлять катером. Толкнул дорогого мне человека на смерть, но наказания так и не понес. Не хватило духу уйти за ним на дно, а после не хватило силы сесть в тюрьму. Когда тетка Мезенцевых подошла ко мне в коридоре следственного комитета и сказала, что написала заявление, что не имеет ко мне претензий, я лишь кивнул, вместо того чтобы просить ее остановить начавшуюся несправедливость. Я должен был сидеть в тюрьме, но я малодушно поплыл по течению… Глава 16 Глава 16 Софа Не дождавшись Глеба, я на цыпочках крадусь к кладовой, а потом с минуту стою у двери и прислушиваюсь. Чего он долго? Не могли же мыши покусать его настолько сильно, что он потерял сознание и теперь лежит на полу в кладовой и умирает? А если там крысы? Вдруг они действительно напали на него! У меня даже зубы застучали от страха, а спину обдало холодом. - Надо его спасти, - трусливо пищу я и несусь назад в кухню, чтобы найти снаряжение. На сборы уходит не больше десяти минут. Ноги я обмотала полотенцами и скотчем, на руки надела рукавички-прихватки, в руки взяла молоток для отбивания мяса и ножницы. Спину и живот прикрыла разделочными досками, а сверху завязала фартук, чтобы они держались. По окончанию на голову надела металлический друшлак и двинулась в кладовую. Умру от страха и ран, но спасу этого чёртового Войтова. А я ведь ему говорила, что там их целая стая, а он придурок не поверил. Собравшись с духом, выдохнув через рот пару раз, с воплем индейца, я бегу на дверь и тараню её. Мой клич резко затухает, потому что я запинаюсь о мужские ноги и с грохотом падаю на пол. - Твою мать.., - сразу слышу отборный мат Войтова и поворачиваю голову. - Они тебя покусали? – хрипло спрашиваю я, заметив, что мужчина сидит на полу кладовой, вытянув вперёд ноги. Глеб шокировано наблюдает за тем, как я быстро поднимаюсь и встаю в боевую позу. Снаряжение малость пострадало, но я снова готова к бою. - Рехнулась? – охватывая «мой костюм» торопливым взглядом, вопросом на вопрос отвечает он. Не заметив грызунов и ран на теле Глеба, я меняю позу, но инстинктивно пячусь к двери. - Сам ты рехнулся. Между прочем я пришла тебя спасать, не надо было здесь сидеть столько времени. - Ты что на себя нацепила? - Это снаряжение. Другого в твоей кухне не нашлось, чем я должна была защитить кожу от укусов мышей. Войтов откладывает в сторону какую-то книгу и поднимается на ноги. Его взгляд всё более мрачнеет, а я начинаю жалеть, что побежала спасать этого дурака. - Никаких мышей здесь не было и нет. - Были! - Не спорь, мне лучше знать, София. Следов грызунов я тоже не нашёл. Развязав фартук, я вытаскиваю из-за пояса доски и снимаю рукавички. Пока я это делаю Войтов прикрывает ладонью глаза и качает головой - он словно показывает, что я сумасшедшая. - Кто тогда шуршал здесь ночью? - Твоё больное воображение, - шепотом отвечает мужчина. Пожав губы, я бросаю в него варежки с фартуком отчего глаза Глеба зло щурятся. - Обалдела? - Да, потому что я сумасшедшая. У меня и справочка имеется. После интерната осталась, показать? А ещё помимо слуховых галлюцинаций, у меня бывают зрительные. Вот сейчас я вижу перед собой напыщенного индюка, который считает себя самым умным и важным. Только перья у этого индюка сильно грязные - в говне извазюканы, а суждения – слишком примитивные. Как и он сам. Я слышу как скрипят его зубы и чувствую, что сейчас что-то будет. Чтобы не быть в центре этого торнадо, я пытаюсь смотаться с кладовой, но растрёпанные полотенца на ногах сковывают движения и замедляют реакцию. - А ну-ка стой! - раздаётся сзади и Глеб разворачивает меня на сто восемьдесят градусов. Пытаясь вырваться, я толкаю его и вижу перед своим лицом мужскую ладонь. Схватить меня пытается. Не думая ни секунды, я обхватываю вражеский указательный палец губами и слегка прикусываю его. Войтов резко замирает и снова щурится. Я во второй раз сдавливаю зубами палец, но уже чуть сильнее, и с вызовом встречаю взгляд Глеба. И тут происходит то, к чему я точно не была готова. Словно случайно, его палец касается моего языка и я чувствую, как по телу прокатывается волна дрожи. Это непреднамеренное касание становится самым интимным моментом за всю мою девятнадцатилетнюю жизнь. Рот быстро наполняется слюной и я провожу кончиком языка по его пальцу. Войтов вздрагивает и приоткрывает рот. Я жду, что он начнёт возмущаться, но он, как и я - замирает. Вдохнув через нос порцию воздуха, который почему-то оказывается горячим, я расцепляю зубы и измеряю языком длину его пальца. Измеряю медленно и нежно, чтобы в следующую секунду вытолкнуть палец изо рта. Глеб тут же отмирает, а я как очумелая смотрю на его ладонь и к своему стыду представляю, как прикасаюсь к ней губами. Подняв взгляд, я сталкиваюсь с потемневшими глазами Войтова и трусливо отворачиваюсь. Развернувшись, я открываю дверь и выхожу из кладовой. Глава 17 Глава 17 - Я готовить не умею, - с вызовом говорю я, когда Глеб появляется на пороге гостиной. Дикое волнение стучит по ушам, но я пытаюсь «держать лицо». Устроившись поудобнее на стуле, я сижу за кухонным столом и я трусливо кладу дрожащие руки на колени. Лицо Войтова абсолютно нечитаемое, только по сжатым губам я могу сказать, что он напряжён. - Мы ведь будем завтракать? – вновь говорю я, а Глеб молча проходит в зону кухни и садится напротив меня. Он несколько минут сканирует взглядом свои сцепленные руки, а потом сухо говорит. - Ты должна покинуть мой дом. Сегодня я найму риэлтора и он поищет тебе комнату. - Так ты сказал, что я такОе устрою в квартире… - Сказал, - перебивает Войтов и расстреливает мое лицо хмурым взглядом, - я по прежнему… вернее я теперь больше прежнего считаю, что ты превратишь комнату в дом терпимости… - Почему это больше прежнего? – хлёстко восклицаю я и сдавливаю ладонями углы стола. Я вижу как у Глеба на шее дёргается кадык, а потом он облизывает пересохшие губы и я… я на несколько мгновений зависаю. Да что со мной такое? Кое как разрушив морок, я поднимаю глаза и ловлю пронзительный мужской взгляд. - Вот как сейчас.., - хрипло цедит Войтов, - строишь из себя соблазнительницу, а на деле выходит дешёвый спектакль с показательным смущением. Самой-то как? Не стрёмно так себя вести? И тем более вести себя подобным образом с тем, кого ты ненавидишь? Или за бабки можно и под дьявола лечь. Зубы сдавливают язык, а мозг просто вырубается. Обычно именно так - под вкус крови и скрип зубов, у меня падает планка. И именно в такой момент я, как правило, кидаюсь в драку. Подавшись вперёд, я сжимаю руки в кулаки и хрипло выплёвываю. - А ты значит дьявол? Глеб тоже подаётся вперёд и как будто не чувствует, что я на грани. - Нет, скорее ты идешь по слишком вязкой и скользкой дорожке, София. В тебе не осталось ничего от той гиперактивной, но искренней в своих порывах девочки, которую мы с Серёгой водили в зоопарк. Всё. Злость окончательно застилает глаза и я бросаюсь в драку.