— Сделаем все, как полагается. — Вайманн исчез из кадра, и зазвучала музыка — что-то негромкое и первобытное. — Мы — братство!.. Ну давайте же, ребята, сделаем все, как надо. Это наше первое ежегодное празднование. Двенадцатое апреля 2011 года. По кивку Вайманна все хором произнесли: — Мы — братство! Берем, что пожелаем. Берем, кого пожелаем. С этого дня и навсегда. Мы связаны, мы едины. Когда один брат в чем-то нуждается, остальные это предоставляют. Когда один брат чего-то хочет, того же хотят остальные. Все завидуют тому, кто мы, что мы имеем и что делаем. И никто, кроме нас шестерых, не узнает. Нарушить клятву — значит смерть. Сегодня мы скрепим наш союз, нашу клятву, разделив друг с другом одну избранную. Мы вольны распоряжаться ею, как пожелаем. Женщина — сосуд для нужд братства. — Говорим ли мы все как один? — вопросил Эдвард Мира. — Все как один! — хором ответили остальные, а Стивенсон глупо хихикнул. — Он под кайфом, — заметила Ева. — Посмотри на его глаза. Другие тоже что-то приняли, но Стивенсон принял больше остальных. Или же он более восприимчив. — Вряд ли это оправдывает то, что они собираются сделать. — Нет, однако им пришлось искусственно себя подбодрить — в первый раз, по крайней мере. — Мы бросили жребий, — объявил будущий сенатор Эдвард Мира. — Первому сосуд достанется мне. — Подожди! — Бетц повернул камеру. — Сейчас настрою. — Давай быстрей. Изображение затряслось и накренилось. Ева увидела отдельные фрагменты комнаты. Большое помещение. Диваны, кресла, игорные столы, бар. — Похоже на клуб или гостиную. Окон я не заметила. Богато обставленный подвал? Помещение просторное. Потом на экране появилась девушка — совсем молоденькая, лет восемнадцати-девятнадцати. Длинные светлые волосы, миловидное лицо с округлым подбородком, широко расставленные глаза. Веки опущены. Девушка тоже была обнажена и лежала с разведенными руками и ногами, привязанная к матрасу. — Кресло-кровать или что-то вроде того. Ноги привязаны кожаными ремнями. Ногти на руках и ногах накрашены розовым лаком. Женственная. В ушах — блестящие сережки. Макияж несколько смазан. Белая женщина лет восемнадцати, рост примерно пять футов пять дюймов, вес — около ста двадцати фунтов. Эдвард Мира склонился над девушкой и ударил ее по щеке. Кто-то из мужчин за кадром воскликнул: — Эй! Ты что, Эд? Но Эдвард не обратил внимания на протест и снова ударил ее. У него большие руки. Ева знала, каково это, когда просыпаешься от удара большой руки. — Проснись, сука! Веки девушки задрожали, и она открыла голубые глаза, мутные и блуждающие. — Что?.. — Она со стоном повернула голову. — Мне нехорошо… Что… Девушка пошевелилась, почувствовала, что связана, и на ее лице отразились первые признаки страха. Страх перешел в панику, когда ее взгляд сосредоточился на шестерых мужчинах. На том, что склонился над ней. — Нет, не надо… пожалуйста… Что это? — Это братство! Когда Эдвард Мира сел на нее верхом, она стала умолять и плакать. — Эдвард, давай вколю ей зелье. Тогда она сама тебя захочет. — Мне плевать, хочет она или нет. Я беру то, что пожелаю. — Пожалуйста… пожалуйста… Девушка продолжала плакать, пока Бетц возился со шприцом и неуклюже вводил иглу ей в руку. — Подожди пару минут, пока не подействует. Не удостоив Бетца вниманием, Эдвард с силой вошел в нее. Она закричала. Когда он кончил, девушка отвернула лицо и проговорила: — Пожалуйста… Лишь одно слово: «Пожалуйста» — снова и снова… — Фредди уже готов. — Не то слово! — Бетц погладил член. — Во какой стояк! Посмотрим, работает ли волшебное зелье. Он оседлал девушку и ущипнул ее за сосок. — Привет, детка! — Что?.. Что?.. Горячо… Очень горячо… — А, это все волшебное зелье. Будет еще горячее. Девушка натянула ремни, пытаясь подняться. На лице ее больше не было ужаса и потрясения, а глаза стали остекленелыми и безумными. — Какая-то ранняя форма «Шлюхи» или «Кролика», — заметила Ева. — Химический факультет, семейный бизнес… Рорк ничего не ответил, только опустил руку в карман и стиснул в кулаке маленькую серую пуговицу, которую всегда там носил. Пока Бетц насиловал девушку, за кадром слышались голоса, смех, звон стаканов. Хотят напиться еще сильнее, подумала Ева. Распаляют себя и ждут своей очереди. Когда Бетц с победным рыком кончил, остальные зааплодировали. — Черт побери! Лучший секс в моей жизни. — Подвинься, Фред! — Вайманн оттолкнул его в сторону. — Моя очередь. — Хватит, — сказал Рорк и повернулся к компьютеру. — Нет, не хватит. Я высмотрю все. Еву тошнило, бросало в пот, но она высмотрела все. Высмотрела, как «братья» один за другим насиловали девушку по второму заходу и по третьему — даже после того, как она потеряла сознание. — Черт, она совсем отрубилась. — Истердей растянулся рядом с девушкой, которая лежала теперь лицом вниз, неподвижная и обмякшая. — Неинтересно, когда она просто валяется как труп. — Давайте ее подмоем. Выстираем подстилку. — Бетц захихикал над собственной омерзительной шуткой. — Она ничего не вспомнит? — спросил Эдвард Мира. — Ты что, во мне сомневаешься? — Бетц фыркнул. — Будет помнить вечеринку, и то смутно, и ничего после первого бокала с наркотиком, который ей подлили. Мы хорошенько ее вычистим, чтобы внутри не осталось ДНК. Оденем и выбросим на улицу. Как и собирались. Может, она и станет кричать, что ее изнасиловали, потому как у этой сучки будет болеть все, что только можно. Но на нас ничего повесить не смогут. Мы сами друг другу алиби. — Братство! — воскликнул Вайманн. — Вот именно, браток. Бетц посмотрел в камеру и ухмыльнулся. — На этом первый ежегодный трах-фест братства окончен. Спасибо за внимание, спокойной ночи. Экран снова посинел. После долгого молчания Рорк вынул диск, убрал обратно в коробку. — И это те, ради кого ты готова работать до изнеможения? Эти больные, испорченные, злобные животные? Их интересы ты отстаиваешь? — Я не выбираю. — Ева попыталась унять дрожь в голосе. — Я же не выбираю. Я обязана… Черт, меня тошнит… Она выбежала из кабинета, повалилась на пол в ближайшем туалете. Из нее выходило все мерзкое и горькое, пока не остались одни сухие спазмы. — Вот так… — Рорк положил на шею Еве смоченное в прохладной воде полотенце, другим вытер ее бледное, пылающее лицо. — Прости за то, что я сказал. Прости, малышка. Ева только помотала головой. — Ты прав — это животные. И я буду работать до изнеможения, чтобы засадить в клетку тех из них, кто еще жив. Если бы могла, зарыла бы эту клетку так глубоко, чтобы они никогда в жизни не увидели солнечного света. Тебе больно смотреть, когда с кем-то так обращаются. И еще больнее от того, что ты думаешь обо мне. О том, что со мной произошло. Рорк ничего не ответил, только взял со шкафа бокал, который поставил туда, когда вошел. — Выпей.