— Здравствуйте, муаллим! — Здравствуйте, здравствуйте. — Он продолжал стоять в дверях. Одет по-домашнему: в полосатые пижамные брюки, белую майку. Азаде показалось, что муаллим выглядит как-то неряшливо, да и обрюзг вроде бы. — Располагайтесь, девчата, а я сейчас вам чай приготовлю. — Мы сами, муаллим, справимся, — возразила Азада, — а вы отдыхайте. — Давай-ка, Азада, — распорядилась Сахро, — располагайся, он все, что нужно, сделает. — Хорошо, будет исполнено, — ответил, улыбнувшись, Улаш-ака. Улыбка получилась вымученной, она предназначалась скорее для гостьи, чем для жены. — У нас что-нибудь готовое есть? — спросила Сахро, забравшись на чарпаю[18]. — Да, джаным[19], я... — О боже, этот человек убьет меня своей болтовней! — воскликнула Сахро, не дав мужу договорить. — Ну что ты, что ты сердишься, Сахрохон? — попробовал оправдаться Улаш-ака. — Не спорьте со мной, ака, именно так! Джаным, да джаным, — передразнила она его, — словно нам по семнадцать лет. Особенно вам! — это она произнесла с насмешкой. — Извини, — сказал муаллим тихо. — Я только хотел сказать, что сам минут двадцать назад пришел, так что пока не успел... Собирался приготовить... И опять жена перебила его бесцеремонно. — Что? Что собирался? — Азаде показалось, что она допрашивает мужа. — Собирался приготовить пельмени, — ответил Улаш-ака. — Э-хе-е! Долго ждать! Нельзя ли что-нибудь побыстрее? — Сейчас сделаем. — А пока давайте чай. — Будет исполнено, Сахрохон. — Улаш-ака поспешил на кухню. «Точно робот какой, — подумала Азада об учителе, — за двадцать минут уже и двор подмел, и чарпаю застелил, да еще и чай успел вскипятить». А вслух заметила: — Очень сдал наш муаллим, выглядит как-то нездорово. — А ну его, — махнула Сахро пренебрежительно рукой. — Чего уж там сдал! Как будто он выглядел когда-то лучше. Азада не знала об отношениях Сахро и мужа, ей всегда казалось, что мир и согласие царят в их доме. И вдруг этот разговор при ней. Она была неприятно поражена. — Пожалуйста, девушки, — сказал Улаш-ака, поставив на столик поднос с чайниками и пиалами. — Вы пока утоляйте жажду, а я быстро приготовлю что-нибудь и для утоления голода. Как работается, Азадахон? — Спасибо, муаллим, привыкаю. — Не только привыкает, — сказала Сахро, — но уже ударница. Бывалым дояркам носы утерла! — Слышал и очень рад. Ну, пейте. — Улаш-ака отправился на кухню. И вновь не сдержалась Сахро, сказала со злостью: — Как он появляется перед глазами, меня начинает трясти. — Разве муаллим плохой человек, апа? — Не знаю. Наверное, наоборот, слишком хороший. Слишком. Сахро рассуждала о предстоящих переменах на ферме, а девушка в это время думала об Улаше-ака, не понимая, почему тот вызывает раздражение у Сахро. Ведь заведующая сама о нем сказала — хороший, слишком хороший. Разве так бывает? Какого же ей мужа нужно? Такого, чтоб каждый день напивался, а потом устраивал в доме скандалы? — Скажи, Азада, — неожиданно весело подмигнула ей Сахро, — а этот лейтенант милиции парень ничего, а? — Не знаю, апа. — А мне так сдается — ничего! Высокий, стройный. И красивый! Нос, как у орла, с горбинкой... Эх, везет же некоторым женщинам! Ну почему аллах не дал мне такого мужа?! Я бы... я бы его рабой была. Во всяком случае, мне он понравился, этот парень. Слушай, а может, мне завести с ним роман, а? — Воля ваша, Сахро-апа, — ответила Азада холодно, — только зря вы муаллима обижаете. И унижаете. Не заслужил он этого. — Ну, это наше семейное дело, милая, — нахмурилась Сахро. — Каждый живет так, как ему удобнее. — Потом изобразила беспечную улыбку на лице: — Не думай об этом, Азадахон, перемелется — мука будет. У нас с Улашем-ака иногда бывают размолвки, но потом все приходит в норму... «Приходит в норму у вас лично, наверное, Сахро-апа, — подумала Азада, — а у муаллима!.. Так ли уж бесследно для него все это проходит?» Азада покачала осуждающе головой, стала прощаться. — До свидания, апа. — До свидания! «Девушка права, — думала Сахро, — зря я при ней так с мужем обошлась. Ведь это ее учитель. Что Азада теперь обо мне думать станет? Ну, с другой стороны, почему Улаш-ака появился перед девушкой в таком неприглядном виде? Мог ведь переодеться! Тьфу! Живот висит, точно вымя у тощей коровы! Волосы какие-то масляные. Ладно, я с ним об этом еще поговорю. А Азада... ей нужно как-то поделикатнее объяснить, чтобы не думала, что я изверг какой...» V Вообще-то секретарь парткома Мурад Ярматов родом из соседней области, но живет он так давно в «Чинаре», что все жители кишлака считают его местным. Сюда он приехал лет двадцать назад после окончания Ташкентского университета учителем математики. Здесь и женился, вступил в партию. Постепенно поднимался по служебной лестнице, был завучем, заместителем директора школы по воспитанию. А последние четыре года возглавляет партийную организацию совхоза. «Таким же, как этот лейтенант, я приехал в «Чинар», — думал Ярматов, сидя рядом с Акрамовым, — вот уже называют меня партком-бобо[20] или Мурад-ака! Время летит, черт возьми, летит!» — Ну, рады вашему прибытию, Захидбай, — сказал он Акрамову, когда девушки ушли. — Спасибо, Мурад-ака. — Ждали вас рано утром. А потом разъехались по отделениям, решив, что вас какое-то важное дело задержало. Давно уже в кишлаке? — В начале первого приехал. — У родника нашего отдыхали? — Нет, знакомился с кишлаком. — Ничего особенного, горный кишлак. Таких много в отрогах Гиссара и Байсун-тау разбросано. — А вот чинар такой все же единственный. Так ведь? — Верно. Такого дерева, пожалуй, нигде и в республике нет. Вы партийный человек, Захид Акрамович? — Пока кандидат. — Отлично. Молодые, грамотные коммунисты нам очень нужны. Не взыщите, если мы вас поручениями, как говорится, под завязку нагрузим! — Пожалуйста, Мурад-ака. Участок, как предупредили меня, спокойный, должен же я чем-то заниматься! — Да-а, спокойно тут. Ни краж, ни хулиганства. Народ здесь добрый, честный. Правда, иногда случаются ЧП, но так редко и по таким пустякам, что и говорить о них не стоит. В этом покойного Саита-ака заслуга большая. — Я много слышал о нем. — Душевный был человек, — задумчиво проговорил Ярматов. — Но иным на этой должности и быть-то нельзя, вот какая штука. Люди доверяют милиции, несут ей свои печали и тревоги. Разве можно пускать в милицию черствых, злых? При всем том Саит-ака был принципиальным человеком, мне покоя не давал. — Да ведь и у вас должность такая, что люди к вам и с горем, и с радостью идут, Мурад-ака. — В этом смысле у нас с вами работа одинаковая, Захид Акрамович. — Что же волновало Саита-ака больше всего? — спросил Захид. — Как ни парадоксально — благополучие чабанов. — Выступал против? — Против чего? — Благополучия. — Я бы не сказал. Просто его возмущало то, что система материального стимулирования труда чабанов оставляет лазейки для всевозможных махинаций. Верно, в чем-то Саит-ака был прав, но, с другой стороны... Грязь можно найти даже в кристально чистом ключе, все зависит от нас. В кабинете своем были уже? — Успеется... — Идемте. До планерки время еще есть, мы вполне успеем побывать там.