Мы в панике. Конец сентября, а у нас героя нет! Если срочно не найдем, картину закроют! Начали звонить всем, кто мало-мальски подходил на эту роль. Безуспешно – все заняты. Тут пришла вторая телеграмма: «Связи закрытием «Тараса Бульбы» если еще нужен могу прилететь Краснодар». И Бондарчук прилетел: энергичный, загорелый, в шикарном заграничном костюме. Я, Таланкин и Ниточкин жили втроем в одном номере, а Бондарчука Циргиладзе поселил в двухкомнатном люксе. (Бондарчук приехал один. Скобцева должна была приехать позже.) На следующий день снимали сцену: Сережа приносит сломанный велосипед, а Коростелев огорченно говорит: «Да, брат, ловко ты его». Снимаем крупный план Бондарчука. – Да, брат, ловко ты его, – улыбается Бондарчук. – Стоп! Сергей Федорович, здесь Коростелев должен огорчиться. – Угу. Давайте. Боря Бархатов, Ирина Скобцева и Сергей Бондарчук. Снимаем второй дубль. – Да, брат, ловко ты его, – опять улыбается Бондарчук. – Сергей Федорович, а попробуйте сказать это не так весело. Все-таки Коростелев покупал велосипед, потратил деньги, и за мальчика обидно… – Угу. Давайте. Третий дубль – снова улыбается. Мы, конечно, предполагали, что с Бондарчуком будет трудно работать, но не знали, что в такой степени. Вечером в тот же день Бондарчук справлял день рождения – ему исполнилось тридцать девять. Он у себя в люксе угощал нас ухой, которую сам приготовил на кухне гостиничного ресторана. Уха была вкусная. Но я, когда набрался, высказал имениннику все, что о нем думаю… И что снимать его, Бондарчука, нас насильно заставили, и что он нам всю картину портит, и кто он такой есть… На следующий день в пять тридцать утра, как обычно, зазвонил будильник. Мои соседи сели на кроватях и мрачно уставились на меня. Тут же открылась дверь, в комнату зашел Циргиладзе, положил на стол трешку и сказал, что сегодня Бондарчук не снимается, и пусть Таланкин угостит его пивом. А я чтобы ехал на съемку, снимал детей и близко к Бондарчуку не подходил! (Мы понимали – если Бондарчук откажется сниматься, это конец.) Вечером возвращаюсь – у входа в гостиницу стоят Таланкин с Бондарчуком. Я кивнул и хотел пройти мимо. – Данелия! – окликнул Бондарчук, – ужинал? – Нет. – Пошли в ресторан. За ужином Бондарчук рассказывал про Акапулько, про прозрачное Карибское море, где плавают рыбы удивительной расцветки и дно видно до большой глубины, про то, как индейцы ныряют с высоченной скалы в прибой, а я все ждал, когда он дойдет до дела и начнет со мной разбираться. Двадцать один год ждал. На юбилее, когда Бондарчуку исполнилось шестьдесят, я в тосте сказал, что благодарен судьбе за то, что она подарила мне Бондарчука. Что если бы не его органичное чувство образа и не его советы, фильм «Сережа» был бы много хуже, а моя судьба сложилась бы совершенно иначе. – Это был только тост или ты так извинялся? – спросил Бондарчук, когда я сел. На правах близкого друга, я сидел рядом с юбиляром. – За что извинялся? – За то, что сказал, что я бездарный и глупый надутый индюк. – Когда я сказал? Кому?! – В Краснодаре. Мне. Надо же, вспомнил! – И тост, и извинился, – сказал я. После ресторана мы поехали к нему и продолжили юбилей в узком кругу на кухне. И Сергей тогда впервые рассказал мне, как он узнал, что получил звание Народного СССР. В фильме «Тарас Шевченко» в 51-м году Бондарчук сыграл главную роль. Фильм имел большой успех. А сам Бондарчук тогда разошелся с первой женой, жить ему было негде и он ночевал на сцене Театра киноактера. Как-то утром зовут его в кабинет директора к телефону. – Здравствуй, Бондарчук, – сказал голос в трубке. – Поллитра поставишь? – А кто это? – Василий Сталин беспокоит. “Сережа”. Сергей Бондарчук и Ирина Скобцева. Сергей Бондарчук и я. 1980 год. – Здравствуйте. Поставлю… А за что? – Приходи к шести в «Арагви», узнаешь, за что. Бондарчук не очень-то поверил, что звонил сам сын Сталина, – скорее, это был чей-то розыгрыш, но в «Арагви» на всякий случай пришел. Его встретили у входа и проводили в отдельный кабинет, где действительно сидели сын Сталина Василий и известный футболист Всеволод Бобров. Василий Сталин положил перед Бондарчуком журнал «Огонек» с портретом Бондарчука в роли Шевченко на обложке. Под портретом – подпись: «Заслуженный деятель искусств РСФСР Сергей Федорович Бондарчук». «Заслуженный деятель» было зачеркнуто ручкой, а сверху написано: «Народный артист СССР». И подпись – «И. Сталин». Поллитра Бондарчук поставил, – он еще не знал, сколько неприятностей его ждет из-за этой поправки. По правилам, «народного СССР» давали только после «народного РСФСР», а «народного РСФСР» – только после «заслуженного РСФСР». То есть раньше пятидесяти никто этого звания не получал. А Бондарчук «народного СССР» получил сразу и совсем молодым: ему не было и тридцати. Конечно же, завистники (а таких всегда было немало) его возненавидели. До перестройки ненавидели тайно, а после перестройки – явно. И не было тогда ни одной статьи, ни одного выступления об отечественном кино, в которых бы, надо-не надо, не поносили Бондарчука. Его, первого нашего обладателя «Оскара», даже делегатом на съезд кинематографистов не выбрали. Не попал в число четырехсот достойных. Бондарчук переживал, но виду не показывал. Тогда ему очень помогла жена Ирина Скобцева – ее поддержка и забота. В начале девяностых актер Арчил Гомиашвили пригласил меня в свой ресторан «Золотой Остап» встречать Новый год. Я позвонил Бондарчуку, поздравил с наступающим и спросил, где они встречают. – Дома, – сказал Бондарчук. – Вот с Ирочкой сидим. Прежде Бондарчуков приглашали на прием в Кремль. Я позвал их в «Золотой Остап». – Сейчас у Ирочки спрошу. – И после паузы. – Она хочет. Мы с Галей заехали за Бондарчуком и Скобцевой и поехали в «Золотой Остап». Через некоторое время в ресторане появились Федор и Алена, дети Бондарчуков. Очень хорошо мы встретили тот Новый год. Сергея Бондарчука хоронила вся Москва. И фильмы его до сих пор живы и идут по всему миру. Пономарев В подготовительный период к фильму «Сережа» мы разделились: Таланкин остался в Москве работать с актерами, утверждать эскизы декораций, заниматься костюмами, сметой… А мы с Ниточкиным поехали выбирать натуру. Нужна была деревенская улочка, которая выходила бы на высокий берег реки, а за рекой – совхоз «Ясный берег». И чтобы улочка кончалась не избой, а добротным деревянным домом. А на улочке – травка, чтобы паслась коза. Администратором с нами Циргиладзе послал своего зама, Пономарева. Циргиладзе был маленького роста, Пономарев – еще меньше. Циргиладзе было под семьдесят, а Пономарев был еще старше. Но Циргиладзе обычно кричал, а Пономарев бурчал себе под нос. И с этим заместителем Циргиладзе поднял такие постановочные махины, как «Георгий Саакадзе», «Падение Берлина», «Хождение по мукам», а позже – «Войну и мир». Пономарев был активный общественник. Примерно раз в неделю он появлялся с каким-нибудь подписным листом, и из того, что он бурчал, можно было различить только два слова: «рубль» и «юбилей». Или «рубль» и «похороны». Слово «рубль» всегда звучало четко.