* * * Голландский легкий крейсер «Де Рюйтер», который после захвата Германией Нидерландов оставался главным символом независимости родины и, подобно знаменитому адмиралу, имя которого он носил, ревностно защищал от поползновений объявившегося на Дальнем Востоке нового хищника то, что от нее осталось, – интересы Голландской Ост-Индии. Он патрулировал широкую акваторию к востоку от острова Ява вплоть до Филиппин и Палау. Командир крейсера капитан-лейтенант Лакомб получил приказ вице-адмирала Хэлфрича рассматривать любые враждебные действия против голландцев, а также их вероятных союзников – англичан, австралийцев и американцев – как акты пиратства и пресекать самым решительным образом. «Решительным» на языке военных приказов значит немедленно атаковать и уничтожить. Утром один из двух «фоккеров», имевшихся на борту гидропланов, запущенный катапультой и совершавший разведывательный полет, заметил в ста милях к юго-востоку подозрительную подводную лодку, идущую в надводном положении без флага. Однако то, что на ее палубе перед рубкой были нанесены две белые полосы, а за ней – белый прямоугольник с треугольником красного цвета, что было принято на японских субмаринах, не предвещало ничего хорошего, и капитан приказал продолжать слежение за объектом. А недавно он получил тревожную радиограмму с пассажирского лайнера «Принцесса Елизавета», который несколько часов назад «Де Рюйтер» встретил в океане. Тогда с пассажирского судна, на котором бурлила веселая ночная жизнь, передали, что рейс проходит нормально. Но последняя радиограмма была совершенно панической: «SOS. Атакованы неизвестным судном, получили пробоины в борту…» Далее следовали координаты, потом текст обрывался. Зазвучал пронзительный сигнал боевой тревоги, запели боцманские дудки, и по трапам и палубам раздался топот сотен ног матросов, занимавших свои боевые посты, зазвучали доклады о готовности. Развернувшись и, несмотря на темноту, набрав максимально возможную скорость в тридцать два узла, стосемидесятиметровая громада крейсера устремилась в заданную точку. Четыреста тридцать семь мужчин, встав на положенные им места, делали свою работу. Но каждый думал лишь об одном: неужели это то, чего все это время они напряженно ждали, о чем втайне мечтали и чего боялись? Что наконец пришла пора смыть позор и обиду, которые все это время безысходно жгли изнутри их, молодых и здоровых, вынужденных сидеть сложа руки на другом конце света, пока улицы родных городов топчут вражеские сапоги? И пусть здесь не немцы, а другой неприятель, но из того же гнезда, жестокий и наглый, готовый продолжать рвать на куски раненую родину и их законное наследство. Ну, тем хуже для него! Капитан Лакомб совершил немыслимое в обычных условиях – приказал полностью потушить на крейсере любые сигнальные огни, правда удвоив количество наблюдателей, что, конечно, нарушает все существующие морские правила, кроме негласных правил войны, но зато обещает успех удачливому охотнику. Он стоял на мостике, подавая пример спокойствия и невозмутимости окружающим, держа во рту свою неизменную, но незажженную трубку, потому что курить кому бы то ни было в боевых условиях сам же и запретил под страхом угодить под трибунал. Рядом находился старший помощник – лейтенант Ламперт Цваргенштайн. Он, не отрываясь, напряженно следил в бинокль за горизонтом, в чем ему иногда помогал лунный свет, пробивавшийся из-за туч. Прошло около часа. Наконец со штурманского поста сообщили, что крейсер приближается к расчетной точке. Неожиданно вдалеке темноту прорезал свет чужого прожектора, шарящего по поверхности моря. В этот миг луна показалась из-за облаков. Наблюдатель с боевого марса крикнул: – Подводная лодка без опознавательных знаков в надводном положении! Дистанция девятнадцать кабельтов. – Это она, – доложил Цваргенштайн капитану. – Прикажете атаковать? – Сперва дождемся реакции на наше появление на сцене, – сказал Лакомб. – Нельзя исключать, что они тоже пришли на помощь. Не хотим же мы развязать войну! В этот момент с подлодки донесся сигнал тревоги. – Сейчас пойдут на погружение, мерзавцы, – воскликнул старпом. – Чтоб мне пойти на корм акулам, это они утопили транспорт! – Да, это они, – спокойно согласился Лакомб. – Приготовиться к атаке, огонь открыть с расстояния одиннадцать кабельтов, когда мы приведем подлодку на пеленг шестьдесят градусов. Подойдя на нужную дистанцию, крейсер сделал плавный разворот влево, и капитан дал команду: – Включить прожектора! Открыть огонь! Цваргенштайн широко улыбнулся и скрылся в боевой рубке, откуда передал команду в микрофон. Шесть стопятидесятимиллиметровых орудий ахнули оглушительным залпом. Лакомб отчетливо увидел в бинокль, как несколько человек, стоявших на палубе, спасаясь, бросились к рубке и скрылись в люке. Лишь одна фигура на секунду замешкалась, повернувшись в их сторону, как если бы человек хотел получше рассмотреть и запомнить своего врага. В это самое время залп накрыл субмарину. Четыре снаряда легли с небольшим недолетом, однако два поразили лодку, которая на мгновение исчезла в ослепительных вспышках разрывов. Ее рубку лизали языки пламени, и, охваченная огнем, она быстро погрузилась в океан. Спустя час взошло солнце, осветив безмятежную водную гладь. Повеяло утренней свежестью, над волнами появились стайки летучих рыб, высоко выпрыгивающих из воды и красиво планирующих над ее поверхностью, время от времени отталкиваясь от нее хвостом и оставляя за собой четкий прерывистый след. Крейсер сделал широкий круг на месте ночной битвы, чтобы насладиться доказательствами своей победы. Но на воде не было заметно ни людей, ни масляных пятен, ни каких-либо иных предметов, которые обычно всплывают на поверхность после гибели подводной лодки. – Наверное, от пробоин в борту подлодка сразу затонула, без разрушения корпуса. Ну не могла она выжить после двух прямых попаданий! – воскликнул старпом. – Скорее всего, – после некоторого раздумья согласился Лакомб. – Хотя я предпочел бы увидеть, как на волнах болтается содержимое их гальюна. – А что вы собираетесь написать в рапорте, господин капитан? – немного помолчав, спросил Цваргенштайн. – Как что?! Именно то, что вы, Ламперт, видели своими глазами, не так ли? Неизвестная субмарина, объявила боевую тревогу, но после нескольких предупредительных выстрелов, погрузилась под воду и ушла, – со значением произнес капитан. – А как же «Принцесса Елизавета»? Может, с нее кто-то спасся? Прикажете начать поисковую операцию? – Но ведь у нас нет никаких прямых доказательств, что она тут побывала. На наших глазах никто никого не топил, явных военных действий не начинал, верно? Ну, и слава богу, так что и говорить не о чем. * * * Он очнулся оттого, что через закрытые веки в глаза пробивалось солнце. Кожу лица, покрытую высохшей морской солью, жгло немилосердно. Сначала он увидел Джейн, лежавшую на дне плота. На ней сохранялись обрывки схваченной матерчатым поясом белой шелковой туники, а плечи прикрывали лишь светлые волосы, успевшие полностью высохнуть. В отличие от нее Ланселот на удивление сохранил всю свою экипировку. Он даже не успел отстегнуть от пояса парадную саблю, которую носили морские пехотинцы («Черт, как же я с ней не утонул?»). Первым делом он разбудил Джейн. Ночью, когда «Принцесса Елизавета» пошла ко дну, чуть не захватив их с собой, и он втащил женщину на плот, она, казалось, не подавала никаких признаков жизни. Делая ей интенсивное искусственное дыхание, он уже отчаялся и подумал, что опоздал, как вдруг вода фонтаном хлынула из ее рта, и она открыла глаза. После этого, обессиленные, оба впали в какое-то мертвое забытье, которое нельзя даже было назвать сном, настолько оно было черным и бездонным. Открыв глаза, Джейн с удивлением посмотрела на Ланселота, как бы пытаясь вспомнить, что случилось вчера, потом посмотрела на жалкие остатки своего бального одеяния, приютивший их плот, наконец, обвела взором окружающий пустынный пейзаж, и к ней вернулось понимание произошедшего. Тем не менее женщина полностью сохраняла самообладание, – видимо, ни слез, ни истерик от нее ожидать не приходилось, что несколько упрощало ситуацию. Более того, Ланселот с изумлением увидел, как она достала из обрывков своего платья каким-то чудом сохранившийся роскошный шелковый клатч, и он не удивился бы, если бы из него вдруг появились все необходимые принадлежности, дабы восстановить испорченный макияж. Однако Джейн лишь положила его просушиться. Поскольку солнце продолжало печь нещадно, Ланселот снял свой уже просохший китель и укрыл ей плечи. Джейн взглянула на него с благодарностью. – Кажется, мы единственные, кто спасся? – сказала она. – Не знаю про всех, но на этом плоту мы точно одни, что, может быть, даже и неплохо, – ответил он. – Будь здесь человек десять, воды хватило бы только на один день. Плот оказался стандартным прямоугольным, восьмифутовым спасательным средством с заостренным носом, фанерным дном и круглыми надувными прорезиненными бортами. В углу, в фанерном ящике, обнаружились кусок брезента, две канистры с двадцатью или тридцатью литрами питьевой воды, шесть жестяных банок с печеньем, немного шоколада, сахар, несколько фальшфейеров, пара дымовых шашек, тонкий, но прочный трехпрядный пеньковый линь, короткий багор и электрический фонарь. Воды и съестного им должно было хватить максимум на неделю, если только помощь не подоспеет раньше. Имелись также два деревянных весла, которыми можно было худо-бедно направлять плот. Однако скоро Ланселот заметил, что их быстро сносит течением со скоростью около двух футов в секунду. Примерно сориентировавшись по солнцу, он понял, что они, скорее всего, движутся на восток. Вероятно, плот попал в межпассатное противотечение, несущее свои воды вдоль экватора через Микронезию и весь Тихий океан в сторону Южной Америки. Несколько раз им попадались плывущие куски какой-то деревянной обшивки, очевидно, с затонувшего корабля, спасательный жилет, которые Ланселот выловил из воды. На жилете сохранился сделанный черной краской штемпель: «Принцесса Елизавета». Из деревянного обломка Ланселот выдернул несколько торчавших длинных гвоздей, подумав, что они могут быть им полезны. Однажды они заметили в полумиле что-то красное, мелькавшее в волнах. Поработав некоторое время веслом, Ланселот сумел приблизиться к предмету, который оказался плотом, точно таким же, как их собственный, но полузатонувшим. Обследовав его, Ланселот не обнаружил ничего, что могло бы им пригодиться. На поверхности океана не было видно ни одного человека – ни живого, ни мертвого. Видимо, пассажиры, оказавшиеся в воде, погибли, будучи затянутыми в гигантский водоворот от уходящих на дно частей корабля, а те, кто успел взобраться на плоты, либо были разбросаны по океану течением, либо, как на этом поврежденном плоту, тоже утонули. – Что вы обо всем этом думаете? – наконец спросила Джейн. – Откуда взялись торпеды? Это что, война? Но ведь мы были мирным пассажирским судном. Зачем нас надо было топить? И кому это могло прийти в голову? – Судно, конечно, было гражданским, но вот на борту его находились пятьдесят американских военных. Нас же не случайно отправили на базу в Гуам – обстановка уже давно была напряженная. К тому же на борту были двое японцев, кстати тоже военных. И именно они, как утверждал Томпсон, возились с секстантом, определяли координаты. Торпеды с кислородным двигателем, оставляющие на воде такой яркий белый след, тоже есть только у японцев… Боюсь, я ошибся в прогнозах. Кажется, вчера или в крайнем случае сегодня у нас началась война с Японией. – То есть нас никто специально спасать не будет, – подвела итог Джейн. – Если только мы не спасем себя сами. – Вы считаете, получится? – Только бы не было большого шторма. К счастью, в это время года он тут редкость. Течение несет нас на восток вдоль экватора. В этой части океана полным-полно всяких островов: Каролинские, Маршалловы, Гилберта и многие другие. Правда, на них всех сейчас сидят японцы. Попади мы к ним, не знаю, что с нами станется, вряд ли что-нибудь приятное. Думаю, что миль через двести мы можем наткнуться на какой-нибудь остров. – Двести миль, это же страшно подумать сколько! – Течение в районе экватора, где мы и находимся, как мне помнится, имеет скорость около двух ярдов в секунду. Значит, в час это примерно треть морской мили, может быть, немного больше, то есть в сутки восемь-девять морских миль. Если повезет и мы не проскочим острова, за двадцать суток нас может пригнать к какому-нибудь берегу. – Но без воды человек не может столько прожить, а той, что у нас есть в баке, хватит ненадолго. Да и еды на двадцать дней точно будет маловато. – В это время года часто идут ливни, вон, видите, на горизонте видны кучевые облака. У нас есть брезент, в который можно собирать дождевую воду. Хотя… в океане нередко, даже если идет дождь, это сопровождается шквалистым ветром и брызгами морской воды, так что собрать питьевую воду может оказаться непросто. Но мы попытаемся. А пища… Вот здоровенный гвоздь, который был в деревяшке, что я недавно выловил. Готовый рыболовный крючок! А в этом океане, как я слышал, тоже водится кое-какая рыба. Так что с голоду мы, надеюсь, не умрем. – А в качестве наживки вы используете меня? – О, это лишь в самом крайнем случае. – Спасибо и на этом. Но, честно говоря, я больше надеюсь, что на нас наткнется какой-нибудь пароход. – Да, если он не окажется той самой подводной лодкой с японцами. Боюсь, что тогда не мы, а рыбы будут нас ловить и нами закусывать. Так они разговаривали, пока жара не сделала свое дело. Расплавленный диск солнца да мерное раскачивание на волнах – вот все, что ожидает в океане потерпевшего кораблекрушение. Через час не хочется ни о чем говорить, через два – думать, через три вас охватывает страх и отчаяние, сродни клаустрофобии, несмотря на то что вокруг на сотни миль пустынный океан. Через сутки можно сойти с ума, через двое умереть. От чего гибнут многие и многие жертвы морских катастроф? Они умирают не от жажды, не от голода, они теряют разум и умирают от страха в первые же двое суток своего одиночества. Однако наши герои, кажется, были не из того теста. Из двух весел, используемых в качестве стоек, и куска брезента они соорудили некое подобие тента, под которым было уже не так жарко. Закусив печеньем и шоколадом, которые были запиты несколькими экономными глотками воды, обе жертвы кораблекрушения занялись делом. Провод, вынутый из фонарика, который напрочь отказался работать по причине окисления батареи, Ланселот превратил в небольшой рыболовный крючок. Джейн, заявив, что в детстве она была скаутом, быстро расплела линь, получив тонкий пеньковый трос, сошедший за леску. Ланселот, который, как оказалось, тоже когда-то состоял в юных разведчиках, немедленно ответил своей спутнице традиционным скаутским «Будь готов». Тут каждый в знак приветствия поднял до плеча правую руку, соединив вместе большой палец и мизинец как символ взаимопомощи. Так между соратниками по несчастью наладилось полное взаимопонимание. Но тут возникло неожиданное затруднение. Первоначально планировалось использовать в качестве наживки то, что было найдено в неприкосновенном запасе, а именно сухое печенье. Однако скоро выяснилось, что скатанные из него шарики, даже слепленные слюной, быстро растворялись в соленой воде, а на голый крючок рыба клевать явно не торопилась. Но судьба иногда улыбается тем, кто нуждается в удаче. Внезапно на плот впорхнула летучая рыба, из тех, стайки которых все время резвились неподалеку. Она ударилась о борт изнутри и беспомощно лежала на днище, раскрывая рот, хлопая полупрозрачными пятнистыми крыльями-плавниками на расходящихся веером распорках и тараща черные глазищи, которые обеспечивали ей во время полета круговой обзор, совершенно не представляя, что ей выпала высокая честь спасения жертв кораблекрушения от голодной смерти. Почти сразу ее легкомысленному примеру последовала и другая крылатая ракета, которая, сверкнув своими расписанными серебристо-голубыми полосками боками, плюхнулась белым брюхом на дно плота. Разделывать летучую рыбу с помощью парадной сабли было неудобно, и Ланселот использовал самодельный нож, изготовленный из одной из жестяных банок с печеньем. Предварительно оглушив одну из рыб, он с помощью этого нехитрого приспособления порезал ее на куски, которые послужили в качестве отличной наживки. Где-то Ланселот слышал, что туземцы одного из полинезийских племен ловят рыбу, не полагаясь на милость природы, а ныряя со снастью под воду, чтобы самим высматривать там добычу. Хотя он хорошо плавал, но, помня о морском течении и превратностях судьбы, прежде чем прыгнуть за борт, привязал себя к плоту линем. Без водолазного снаряжения хорошо видеть под водой нельзя, но благодаря ее удивительной прозрачности различить рыбный косяк было все-таки можно. Через некоторое время он и появился. Это были довольно крупные макрели, чьи вытянутые тела, покрытые сверху темными ломаными полосками и ярко-серебристые снизу, сбившись в стаю из сотен особей, двигались как единое существо, синхронно останавливаясь, поворачивая в сторону и устремляясь вперед. Вертикально погрузившись в воду с головой, Ланселот опустил леску с крючком и наживкой почти в самую гущу макрелей и почти сразу почувствовал поклевку. Дернув, он подсек попавшуюся рыбину и стал быстро подтягивать ее к себе. Было видно, как она отделилась от стаи и приближалась к поверхности, извиваясь на крючке и сверкая своей серебряной чешуей. Вдруг внизу мелькнула быстрая тень. Леска внезапно сильно натянулась и сразу ослабла, а бившаяся на крючке макрель исчезла. Ланселот оглянулся и увидел метрах в десяти внизу и в сторону от себя настоящее морское чудище. Длинное, около двух метров, веретенообразное тело с черной спиной и коричневыми боками, разлинованными вертикальными голубыми полосками, завершалось острым мечевидным носом, сразу за головой начинался высокий горб, а грудные плавники были длиной чуть ли не в половину тела. Но самое удивительное высилось на его спине – огромный, напоминающий парус, ярко-голубой спинной плавник. Внешне чудище напоминало рыбу-меч или марлина, которых Ланселоту приходилось ловить в Мексиканском заливе. Утащив макрель, которую человек уже считал своей законной добычей, рыба-парус с быстротой молнии скрылась из виду, затем вновь появилась и принялась описывать круги вокруг их надувного плота, видимо привлекаемая его ярким оранжевым цветом, и даже пыталась тыкать его своим опасным носом, что уже совсем не понравилось Ланселоту и окончательно вывело его из себя. Он быстро забрался на плот, схватил багор и попытался достать им непрошеного гостя. Тот убрался от плота, но продолжал курсировать неподалеку, нахально демонстрируя над водой свое удивительное украшение. – Ланс, что это за тварь? – спросила Джейн. – Она что, пытается нас слопать? – Не знаю, возможно, но мне больше нравится идея позавтракать ею самим, – ответил Ланселот. С этими словами он взял гвозди, добытые им из обломков несчастной «Принцессы Елизаветы», согнул их в металлическом устье ножен своей сабли так, что получились три крупных крючка. Выдернув из спасательного жилета тонкую стальную проволоку длиной около метра, он сделал на обеих ее концах скрутки, получив подобие металлического поводка. Затем, отрезав еще один кусок проволоки, завязал ее в ступенчатый узел на соединенных вместе крючках, не считаясь с тем, что порезал ею пальцы, и таким образом соорудил тройник с проволочной петлей на конце, а затем присоединил его к поводку. В качестве приманки, и одновременно блесны-воблера и грузила сгодилась вторая летучая рыба, которую пришлось насквозь проткнуть вдоль всего туловища, пропустив через нее поводок и выведя его задний конец у нее изо рта. К противоположному концу Ланселот прикрепил тройник. Всю эту устрашающую конструкцию он привязал к смотанному в бухту линю, конец которого привязал к своему запястью, и, раскрутив над головой другой конец с увесистой наживкой, забросил далеко за борт, поближе к маячащему в воде плавнику. Линь стремительно размотался, и наживка погрузилась в воду рядом с тем местом, где только что был виден голубой плавник. Парусник не заставил себя долго ждать, он тут же схватил приманку и попытался уйти с ней в глубину, однако Ланселот, резко дернув за линь, подсек и начал выбирать. На том конце это явно не понравилось, вызвав бурное противодействие, которое, впрочем, приводило не к освобождению противника, а, напротив, к ее окончательному пленению, потому что крючки все глубже вонзались внутрь разинутой пасти. Парусник отчаянно боролся за жизнь. Поняв обман, он на бешеной скорости начал метаться в разные стороны, высоко выпрыгивать из воды, делая свечи и высокие пируэты и пытаясь таким путем избавиться от ловушки. Вот он совсем выскочил на поверхность и, размахивая, словно флагом, своим впечатляющим плавником, принялся идти по воде на хвосте, как бы танцуя тарантеллу на самом гребне волны. Затем он снова и снова погружался в воду, делал мощные рывки, пытаясь вернуться в спасительную пучину, но тщетно. В выносливости парусник явно уступал своему старшему собрату – марлину, и после изматывающей череды прыжков он наконец сдался, позволив подвести себя к плоту. Ланселот, перегнувшись через борт, схватил рыбу прямо за ее длинный нос и стал вытягивать, что, учитывая немалый вес добычи и острые зазубрины на ее носу, ранящие в кровь ладони, оказалось совсем непростой задачей. Но тут на помощь внезапно пришла Джейн, которая, взяв багор, с размаху вонзила его крюк под жабры и стала тянуть добычу с неожиданной для этой хрупкой женщины силой. Скоро рыбина свалилась на дно плота, но оказалось, что это пиррова победа, потому что она продолжала биться, метя в своих победителей своим грозным носом-мечом и размахивая мощным хвостом, под удар которого попала Джейн и была тут же сметена за борт. Однако Ланселот воспользовался преимуществами морского пехотинца, а именно своей саблей, которая лежала на дне плота и которую он, изловчившись, сумел схватить, взяв за рукоять обеими руками, и с силой опустил острие на голову чудовища, пронзив ее насквозь, на чем вся рыбалка немедленно и закончилась. Оглянувшись, Ланселот увидел направленный на него внимательный взгляд. Женщина, опершись локтями о борт плота и продолжая находиться по пояс в воде, глядела на него оценивающе и странно. – Да, мистер Ланселот, впечатляет! C вами явно лучше не ссориться. Милая рыбка прочувствовала это буквально на собственной шкуре. Я начинаю верить, что мы с вами, даст бог, не пропадем. – Ну, миссис, вы тоже орудуете багром прямо как китобой. Честно говоря, я испугался, когда вам досталось хвостом. Вы в порядке? – Я, да. А вот вы весь в крови. Давайте руку, я перевяжу. С этими словами, она перелезла через борт и, оторвав полосу ткани от остатков своей туники, перевязала Ланселоту порезанную руку. – Теперь скорей надо заняться рыбой, – сказал он. – Иначе она пропадет на солнце. Я предлагаю разрезать мясо на тонкие куски, а потом мы попытаемся их высушить. Конечно, хорошо бы иметь немного соли, но где ее взять? – Где взять соль? Но, по-моему, ее вокруг целый океан. Вот же, там, где вода высохла на дне плота, остался белый налет, думаю, это она. Сейчас я соберу осадок и налью на дно новую воду. На таком солнце она сохнет быстро. Орудуя багром и своей опереточной, но тем не менее довольно острой саблей, Ланселот сначала отсек у туши хвост, брюшные и боковые плавники, а затем, отогнув жабры и просунув туда острие, довольно легко отделил и голову. Огромный спинной плавник он пока не тронул, так как отрезать его казалось просто невозможным. Затем, вскрыв брюхо, выкинул за борт потроха и, ведя лезвие вдоль позвоночника, разделил филейные части. Потом разрезал поперек на куски, а их, в свою очередь, вдоль на тонкие розовые ленты. Мясо рыбы-парусника внешне было похоже на свинину. Джейн натирала его собранным ею соляным осадком, насколько его хватало, и насаживала на веревку, натянутую между стойками, в качестве которых послужили два весла, укрепленные вертикально между бортами и днищем. – Надеюсь, на ветру и солнце мясо быстро подвялится, – сказала она. – Мух здесь пока, к счастью, нет. Дождя тоже. А вы, Ланс, наверное, работали на Фултонском рыбном рынке, раз так ловко выпотрошили рыбу? – Нет, на рынке, тем более Фултонском, я не работал, но вот на рыбалке мне доводилось бывать часто и разделывать крупных марлинов, фунтов под тысячу весом. А это было намного труднее. – Расскажите мне о себе. Где вы росли, кто были ваши родители, почему вы отправились в армию? – Я родом из штата Флорида, Ки-Уэст. Отец, его зовут Бэн, – тоже военный, майор в отставке, в войну командовал батальоном, с которым отличился в драке с немцами на Марне в 1918, за что даже получил Почетную медаль Конгресса. А вот моя мать, ее зовут Хелена, Элен, – этническая немка из Пенсильвании, работает учительницей географии в школе, так что я, можно сказать, родился с географической картой в руках и с детства хорошо знаю немецкий язык. Я рос на побережье, море было частью моего детства. У нас была небольшая яхта, и отец научил меня управляться с парусом, когда мне было двенадцать. Вот тогда-то я и познакомился близко с большими рыбами и всякими премудростями морской рыбалки. Я всегда хотел быть военным, как отец, но море манило меня. Вот и выбрал золотую середину – морскую пехоту. После школы благодаря заслугам отца меня сразу приняли в Военно-морскую академию в Аннаполисе. Четыре года – гардемарином, потом служил в Калифорнии, Южной Каролине, а последнее время в Вашингтоне, в столичном гарнизоне. Шагистика, парады, караульная служба, в общем – рутина и скукотища. Поэтому, когда нам объявили, что отправляют на Тихий океан, в район передового базирования, нашей радости не было конца. Кто же знал, что все так скверно обернется? – А девушки? Они были в вашей жизни? Наверное, где-то вас ждут жена и дети? – Нет, жениться я как-то не успел. В отличие от вас… баронесса. – Ну, баронессой-то я стала чисто случайно. И потом, во Франции титул сейчас – это просто часть фамилии, не более того. Хотя Артур, конечно, потомок какого-то знатного рода, он гордится, что его дед был очень важной птицей, кажется, даже генерал-губернатором Камбоджи. – Мне говорили, что вы выступали на сцене. – О да, и еще как! Я начинала в шестнадцать лет в постановках Мэй Уэст. Вот кто действительно великая женщина! Имела бешеный успех у публики, а уж у мужчин… Хотя с ними она не особенно церемонилась. Тут Джейн, сделав томное выражение лица, которое, очевидно, должно было изображать великую Мэй, чувственным голосом произнесла: «Вы говорите, десять мужчин ждут у моей двери? Одного отправьте домой, я сегодня утомлена». Весело рассмеявшись своей же шутке, она не без лукавства посмотрела на Ланселота: – А вы, лейтенант, приударяли за актрисами? Там, у себя в Вашингтоне? Ладно, ничего не говорите, я вижу, и так вас смутила. – И уже серьезно продолжила: – Джоан Кроуфорд, Лоретта Янг, Джоанн Фонтейн, Энн Шеридан – все это мои кумиры, а с некоторыми я играла вместе. Но как-то так получалось, что они уезжали в Голливуд, а все интересные роли и предложения проходили мимо меня. И тут я поняла, что примой стану вряд ли, а роль вечной субретки… Это не для меня! А в один прекрасный день за кулисами появился Броссар. Вот с таким вот букетом роз. – Тут она широко развела руки, показывая необыкновенные размеры чудо-букета. – Барон. Француз. Дипломат. Не молод, но чертовски обаятелен и элегантен. В общем, он сделал мне предложение, от которого я не смогла отказаться… Джейн немного помолчала, потом добавила с грустью: