Часть 3 из 5 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Так на чем я остановилась, эй, кот? Ах да, на водке и селедке.
Нет-нет, не думай, что родители отреклись от меня из-за моего алкоголизма и что именно поэтому я провожу сочельник в одиночестве. Вообще-то я не пью. Бокал вина или чего-то покрепче перед сном и рюмочка с утра для настроения – это ведь еще не зависимость. Я могла бы жить и без этого, но зачем отказывать себе в мелких радостях?
Довольно и того, что от сладостей пришлось отказаться – ты же видишь, как я выгляжу. Из стройной девчонки, которую парни на улицах провожали глазами, я превратилась в невиданного бегемота. В полном смысле слова «невиданного» – меня действительно больше не видят, не замечают, во всяком случае мужики; что же до недоброжелателей, то они как раз замечают и меня, и мою полноту – как же иначе! Но представь себе, что эта моя полнота – ладно, я уже настолько пьяна, чтобы говорить напрямик, – моя толстая задница помогает мне в работе! Правда, звезды уже не так часто приглашают меня на свои вечеринки, да и плевать я хотела на эти их вечеринки, на которых единственная жратва – это чипсы и крекеры с какими-то несъедобными наполнителями; зато жертвы жестокой судьбы, все эти бедняжки, которых мучают и насилуют мужья и сожители, все эти бедные сиротки, интервью с которыми приносят бешеные деньги, охотнее открывают душу и рассказывают о своих бедах толстой и некрасивой, чем стройной и хорошенькой. Видишь ли, в их глазах я – такая же неудачница, как они. И в чем-то они, черт, правы. Да, у меня есть квартира, вся из стекла и света, в самом дорогом районе Варшавы, в гараже стоит приличная «ауди», временами я бываю на тусовках, но… даже Кинга-Бездомная чем-то богаче меня. Ведь у нее по крайней мере есть ты, дружок.
А в моем мире дружбы не существует. Мой мир – это питомник акул. На мгновение замешкаешься – и они отгрызут тебе руку. Минута слабости – и они разорвут тебя в кровавые клочья.
Меня сейчас защищает моя тучность – эти сто с лишним кило веса. Глупо подкладывать свинью тому, кто и сам выглядит как свинья, не так ли, бурый? Завистники, возможно, и хотят меня сожрать, да я у них в пасти не помещусь. Но если раньше я хоть словом с кем-то могла обмолвиться в нашей дрянной столовке, то теперь все меня избегают, будто я прокаженная.
Ну ладно, кот, я признаю, что дело не только в толстой заднице. Я прокололась кое в чем другом. Боже, какой же я была дурой… Ну так что, еще по одной?
Вот тебе, Аська, еще рюмочка горькой, а котику – селедка из банки. Знаю, вкус у нее отвратительный, но больше никакой рыбы в гипермаркете не было. Да и разве будет нормальный человек в сочельник, за минуту перед закрытием магазина, покупать рыбные консервы и занюханную елочку? Только такая притрушенная, как я. Я ведь хотела забыть об этом сочельнике, веришь? Я гнала от себя мысль о рождестве – и, действительно, почти забыла. Понимаешь, кот, еще год назад у меня была семья: мама, папа, бабушка, два дедушки. А сегодня я одна-одинешенька. Пардон, грязнуля, но ты не в счет, и Бездомная – тоже.
Мне нужно выпить.
Ну ее в задницу, такую жизнь…
Чтоб меня черт побрал…
Ася опомнилась наутро: она так и спала на стуле, уткнувшись щекой в стол. Едва продрала глаза, распухшие от водки и слез. Кот сидел у своей миски, на которой лежала недоеденная селедка, и смотрел на женщину зелеными глазами, в которых не было совершенно никакого выражения. Ни одобрения, ни осуждения. Ася была за это благодарна, хотя не припоминала, как в ее квартире, сверкавшей чистотой, оказалось животное.
Что ж, об этом она подумает позже.
Она с трудом поднялась – ноги были ватные, – и потащилась в спальню. Хотела было, обессиленная, завалиться в постель, но, потеряв от неожиданности равновесие, оперлась о стену: ладно кот, но чужая женщина? Чужая женщина в ее спальне?
В мозгу Аси, одурманенном алкоголем, блеснуло какое-то просветление. Мысленно она связала присутствие кота и женщины в одно целое – и вспомнила о своем вчерашнем весьма альтруистичном приглашении, а вспомнив, облегченно вздохнула. Слава богу, это не пьяные галлюцинации…
Вернувшись в гостиную, она разложила диван, укрылась одеялами и под бесстрастным взглядом приблудного кота погрузилась в сон без сновидений.
Очередное пробуждение было уже более осознанным, но и гораздо более мучительным. Ася проглотила несколько таблеток от похмелья и, когда они наконец подействовали, заглянула в спальню. Кинга все еще спала.
Ася проворчала что-то о неблагодарных гостях, затем поправила на Бездомной одеяло, сползшее с худых плеч женщины, и вернулась в гостиную – накормить кота.
Наблюдая, как тот с удовольствием уминает кусок ветчинного рулета, Ася подумала: несмотря ни на что, первый день рождества начался вполне неплохо. Не завести ли и себе такого кота? А может, и этот бурый предпочтет крышу над головой и полную миску у нее, Иоанны Решки, вместо того чтобы голодать и мерзнуть где-то с Бездомной?
Кот, словно читая ее мысли, вдруг поднял голову, поглядел женщине прямо в глаза, продефилировал, подняв хвост наподобие антенны, в прихожую и, прежде чем Ася успела прогнать его окриком, написал ей в туфлю.
– Ты неблагодарная тварь! – проворчала Ася, неся туфлю в ванную.
Тем временем кот принялся мяукать под дверью спальни. Когда же Ася, продолжая ругаться себе под нос, приоткрыла дверь – скользнул внутрь, вспрыгнул на кровать и свернулся клубочком под боком у Кинги. Поглядывая на стоящую у входа Асю, бурый замурлыкал, недвусмысленно давая понять, что ни селедкой, ни ветчинным рулетом его не купишь.
Кинга с трудом приходила в себя. Нет, это не было пробуждение Спящей Красавицы: приподнять веки – улыбнуться солнечному лучу, ласкающему щеку, – с удовольствием зевнуть, потянуться и нажать на звонок, вызывая прислугу. Нет. Она вернулась к реальности, словно кто-то нажал на переключатель в мозгу: было off, стало on. Вот она уже сидит на постели, в страхе осматриваясь в незнакомой комнате, готовая схватить свои лохмотья и бежать, как только полицейский вцепится ей в плечо и рявкнет: «Убирайся отсюда, и немедленно!»
Сейчас, сейчас она вспомнит… Надо же, заснула она не где-то в углу на Центральном вокзале и даже не в своем укрытии, вырытом под старым сараем какого-то дачника. Она в нормальной человеческой спальне, в нормальном человеческом доме! Но как, черт побери, как она здесь оказалась?!
Бурый кот, который лежал до сих пор, свернувшись клубком, у ее ног, встал, потянулся, прошел танцующей походкой через всю кровать, обойдя колени женщины, затем лизнул свою новую хозяйку в руку и вопросительно мяукнул.
Этот кот напомнил Кинге обо всем – или почти обо всем. Да, она заперлась вместе с ним в мусорном отсеке, запивала снотворные таблетки водкой, украденной на бензоколонке («можете искать меня, сволочи, до второго пришествия!»), и собиралась уже навсегда отчалить в страну небытия, как тут заблудшая странница, она же добрая самаритянка по имени… Кася?.. Гося?.. – пригласила их обоих, ее и кота, на рождественский ужин. Состоялся ли этот ужин? – в этом Кинга уже не была так уверена. Оказалась ли она достаточно любезной и благодарной гостьей? – о, вряд ли. С того момента, как она ступила на порог квартиры Каси – то бишь Госи, – Кинга не помнила ровным счетом ничего.
Изумленный и в то же время смущенный взгляд женщины остановился на стопке одежды, аккуратно сложенной на кресле у кровати. Чистая, пахнущая стиральным порошком и ополаскивателем куртка, обе рубашки, свитер, безрукавка, платок… все выглядело как новенькое. Ну, или почти новенькое.
Кинга окинула взглядом себя: на ней была пижама из первосортного хлопка. Такой вещи у нее точно не было. Вероятно, Кася – то бишь Гося – ее Кинге одолжила. Но как?! И когда?! И еще волосы, волосы Кинги, пахнущие хорошим шампунем… Чистое тело, гладкая кожа… Может, это какой-то шикарный публичный дом, а вовсе не жилище святой Францишки[1]?!
Она встала, пошатываясь – ноги подгибались, – и направилась было к двери, как послышался стук и кто-то, не ожидая ответа, нажал на ручку. Не то Кася, не то Гося вошла в спальню и… просияла:
– Кинга! Ты проснулась! Наконец-то! Я уж думала вызывать врача.
– Врача? Зачем? – решилась спросить Кинга, вглядываясь в стоящую перед ней женщину.
– Ты спала двое суток! Проспала и сочельник, и рождество.
Кинга вытаращила глаза. Дыра в памяти оказалась больше, чем она предполагала.
Тем временем хозяйка продолжала:
– Ты была бухая в дым. Я даже боялась, что еще немного – и ты и впрямь начнешь дымиться… Да я шучу! – засмеялась хозяйка, заметив выражение лица гостьи. – А если серьезно, то в кармане твоей куртки я нашла вот это. – Протянув руку к полке, на которой ровными рядами стояли книги – видно, что их никогда не читали, – она показала Кинге горсть таблеток. Где-то половина того, что Кинга в вечер сочельника успела проглотить, пока не помешал бурый кот. – Итак, надралась ты в стельку, стоял мороз минус сто пятьдесят, а в кармане у тебя был целый склад таблеток; если соединить эти три факта – что получается? Ты хотела покончить с собой?
В серых глазах не то Каси, не то Госи блеснул какой-то огонек – и это был недобрый огонек. Это не было обыкновенным человеческим любопытством (все-таки не каждый день мы спасаем неудавшихся самоубийц, и поинтересоваться причинами их поступка вполне естественно!); нет, женщина, давшая Кинге временное пристанище, казалась возбужденной. И это вовсе не было возбуждение лесбиянки при виде молодой красивой женщины в нижнем белье (как раз это бы Кингу не особенно шокировало); глаза у не то Каси, не то Госи были словно у акулы, чующей кровь.
– Тебе осточертело спать на вокзалах? – попыталась догадаться она. – Ты все потеряла и устала от всего? – В ее голосе даже прозвучало сочувствие.
Искреннее это сочувствие или притворное, Кинга пока не знала. Но еще узнает. Как выяснила, что именно с этой не то Касей, не то Госей изменял ей, Кинге, ее мерзавец-бывший – именно тогда, когда он больше всего был нужен ей. А что, если изменял он ей с самой свадьбы? Что, если Ася (фу ты, наконец она вспомнила имя своей «благодетельницы»: значит, таблетки и водка не сожрали ее мозг окончательно) – если Ася была у него не первой и не последней? Бабник останется бабником. Его ничего не изменит, а уж время и подавно. Так и будет иметь все, что движется, пока сам не впадет в старческий маразм. Да, Ася – если верить записям в тайном блокнотике пана Круля – была одной из многих.
Хозяйка квартиры с нетерпением ждала ответов, а Кинга глядела на нее с пренебрежением и в то же время с сочувствием. Интересно, Ася и до сих пор пользуется благосклонностью Кшиштофа Круля – даже сейчас, когда смахивает уже не на соблазнительную стройную нимфу с берегов лесного озера, а на солидных размеров бегемотиху? Может, бывший муженек Кинги вот-вот зайдет на праздничный завтрак и они чинно потрапезничают втроем, любезно передавая друг другу тарелку с копченостями и корзинку с нарезанным хлебом?
Она прыснула со смеху – ничего не могла поделать с внезапным приступом веселья.
Ася с подозрением смотрела на нее. Рука, державшая таблетки, сжалась в кулак и опустилась.
– Да, я действительно устала от всего, – наконец выдавила из себя Кинга. – Я чертовски устала от того, что мой муж сношается с другой. С кем именно? С тобой.
Женщина отпрянула назад, словно ее ударили по лицу.
– Я… не знаю, о чем ты говоришь, – прохрипела она: в горле внезапно пересохло. – У моего партнера не было жены. У моего бывшего партнера, – поправилась она, хотя вовсе не была обязана оправдываться перед этой чокнутой.
– Была у него жена, была. И она узнала о вас – разумеется, случайно и в совершенно неподходящий момент, найдя твою фотографию в его бумажнике, а затем прочитав нежные и весьма нескромные эсэмэски, адресованные «горячей киске». Умоляю тебя, не делай такое лицо! Неужели Кшиштоф Круль не признался, что женат? Ведь в своем проклятом бумажнике он носил и мою фотографию!
Ася, бледная как мел, помотала головой. Она вдруг осознала: выходит, это из-за нее Бездомная наглоталась таблеток, и если бы не случайность – этот дурацкий мусор, который Асе взбрело в голову вынести в полночь, – эта женщина, быть может, уже была бы холодным трупом, и соседские мужчины с грустными лицами наутро выносили бы ее из мусорного отсека…
Ася тяжело оперлась о стену, чувствуя, что сейчас потеряет сознание.
Но… вдруг выпрямилась. Это же было так давно! Если бы измена мужа подтолкнула Кингу к самоубийству – вряд ли она стала бы ждать столько времени, чтобы привести свое отчаянное решение в исполнение!
– Послушай, я не знала, что он женат, – произнесла она, обращаясь к Кинге, молча смотревшей на нее. – О жене он и словом не заикнулся. Думаешь, если б я знала о тебе, то встречалась бы с этим типом?
– Думаю, что да, – напрямик ответила Кинга. – Ты же была в нашей спальне. Пользовалась моей косметикой и моим халатом. Видела на комоде наши свадебные фотографии. И мою фотографию, когда я была… – Она вдруг подавилась словом, которое собиралась сказать; но спазм в горле быстро прошел – отчаяние вытеснил гнев. – Да, Иоанна Решка, ты все это видела, но плевать хотела.
Обойдя ее, Кинга схватила стопку своих вещей и пошла в ванную, намереваясь переодеться, швырнуть на пол эту славную мягкую пижамку, уйти и больше никогда не возвращаться в эту квартиру, красивую и пустую, как серые глаза Аси в эту минуту.
Но мгновение спустя она услышала стук в дверь: даже не стук – грохотанье.
– Слушай, Кинга, он ведь говорил, что ты съехала с квартиры! Что ты его бросила и вы разводитесь! Пожалуйста, не считай меня бездушной стервой, которая ворует мужей у других женщин! Прошу тебя, дай шанс все объяснить! Как-то… искупить вину! Я ведь спасла тебе жизнь не для того, чтобы ты…
«Чтобы ты сейчас ушла отсюда и повторила попытку», – хотела закончить она, но дверь с шумом открылась: за ней стояла не Кинга – фурия.
– Ты думаешь, я тебе за это благодарна?! За то, что ты спасла мою жалкую, ничтожную жизнь?! Ты ошибаешься! Слышишь? Ошибаешься! Я ненавижу тебя за то, что теперь я снова окажусь на улице, что буду копаться в мусорках и спать в норе, устланной старыми вонючими тряпками! Ненавижу тебя, понимаешь ты это?! Даже если бы ты не сношалась с тем негодяем, который до недавнего времени назывался моим мужем, я бы все равно тебя ненавидела – как раз за то, что ты спасла мою чертову жизнь!
Отступив два шага, она тяжело опустилась на край ванны и расплакалась – больше от злости, чем от обиды.
Ася стояла в дверном проеме, беспомощно опустив плечи: она понятия не имела, что ей делать. Первым инстинктивным желанием было обнять Бездомную за плечи и прошептать нечто вроде «все как-нибудь уладится», но, похоже, за этот жест и эти слова она рисковала получить по морде. Поэтому сказала она нечто совсем иное:
– Тебе не обязательно туда возвращаться.
И сама удивилась простоте своих слов. Черт, это ведь совсем нетрудно! Подыскать Кинге маленькую квартирку, найти какую-нибудь работу – она ведь не станет привередничать? – поднять ее с дна человеческой жизни, вернуть достоинство и место в приличном обществе. Даже если Кинга больна СПИДом – а этого Ася втайне опасалась, – даже тогда она сможет, по крайней мере, убирать в квартирах! В перчатках, разумеется, чтобы не навредить ни себе, ни другим, – но ведь можно найти работу и для ВИЧ-позитивных! Да, блин, это идея! И она должна как-нибудь поделикатнее предложить это Бездомной!
Кинга утерла лицо полотенцем, потянулась за своей рубашкой и подняла глаза на хозяйку, приглядывающуюся к ней со странным выражением лица. На этот раз в акульих глазах Аси был уже не голод, а… Впрочем, Кинга предпочитала не задумываться о том, что было в голове у пани Решки.
– Послушай… – начала хозяйка. – Выходные еще не закончились. Останься хотя бы до завтра. Мы тебя немного подкормим… а если и не тебя, то хотя бы твоего кота, – быстро добавила она, заметив выражение лица Бездомной. – Отдохнете оба в теплом и сухом месте, наберетесь сил…
– А тебе-то что с этого? Рассчитываешь на отпущение грехов? – фыркнула Кинга. – Если речь об этом, то знай, я давно уже все тебе простила. Тебе не нужно подкупать меня мягкой постелью и куском хлеба. Понимаешь? На улице я оказалась не из-за тебя. Ты ничего мне не должна. Вот и не строй из себя благодетельницу – такой трогательный альтруизм тебе не к лицу.
Какое-то время Ася молчала, силясь проглотить слезы обиды и унижения. В самом деле, люди порой так жестоки и неблагодарны…
– Я просто хочу тебе помочь. По-человечески. Кто знает… может быть, когда-нибудь кто-то поможет и мне.
Ну вот, это прозвучало и впрямь доброжелательно! Впервые акула молвила человеческим голосом! – усмехнулась про себя Кинга. И вдруг на нее нахлынуло воспоминание о некоем разговоре, о таких же точно словах: «Я просто хочу тебе помочь». Но тогда помогать было поздно… слишком поздно! Для всего было слишком поздно… И Кинга, еще минуту назад исполненная гнева и презрения к этой Асе, как-то вмиг присмирела и словно ссутулилась. Кто-кто, а уж она, Кинга, не имеет права кого бы то ни было презирать. Вина Иоанны Решки, которая всего-навсего сношалась с женатым мужиком, – пустячок по сравнению с тем, что совершила она, Кинга.
– Если тебе действительно хочется, я останусь до завтра, – тихо отозвалась она. – Извини за то, что я тебе наговорила. Я подлая, неблагодарная сука.
Ася утерла глаза.
– У всякого бывают хорошие и скверные дни, – великодушно произнесла она. – Ну так что? Будем завтракать?
«Она и впрямь привлекательная женщина, особенно сейчас, когда эдак непринужденно сидит в моем платье – том самом, в котором я красовалась год назад, когда носила тридцать шестой размер. Даже без макияжа, с заколотыми волосами, она похожа скорее на модель, чем на бомжиху», – думала Ася, пододвигая к Кинге тарелки с лучшими кусками. И кот ее в дневном свете вовсе не выглядит блохастым бродягой: разумеется, это обыкновенное беспородное животное, но шерстка у него блестит, на шее противоблошиный ошейник… Интересно, купила ему Кинга этот ошейник или украла? А еще интереснее, как это такая хорошенькая женщина оказалась на улице. О такой куколке любой мужик охотно бы позаботился, даже и вовсе бескорыстно – стоило лишь захотеть. А может, бездомной она стала не вынужденно, а по собственному выбору? Ася слышала о таких случаях. Только человек, у которого нет ничего, по-настоящему свободен! Но как ее об этом расспросить?