Йозеф Берлин. Германия. 1938 год Бац! Бух! Йозеф Ландау подскочил и сел на кровати. Сердце бешено колотилось. Раздался звук, будто кто-то выбил входную дверь. Или ему это приснилось? Вокруг было темно. Йозеф внимательно прислушался. Он еще не привык к звукам этой новой, совсем маленькой квартиры, в которую пришлось перебраться его семье. Прежнее жилье теперь было им не по карману. Особенно с тех пор, как нацисты объяснили отцу Йозефа, что ему как еврею больше не позволено заниматься адвокатской практикой. Рут, младшая сестра Йозефа, по-прежнему спала на другом конце комнаты. Йозеф попытался расслабиться. Может, это всего лишь кошмарный сон. Что-то во тьме, за дверью, пошевелилось. До Йозефа донеслись надсадное кряхтенье и шарканье. «В доме чужие?» Йозеф снова лег, но глаз не закрыл. В соседней комнате раздался оглушительный грохот. Проснувшаяся Рут, которой шел шестой год, пронзительно закричала от охватившего ее слепого ужаса. – Мама! – позвал Йозеф. – Папа! Огромные тени ворвались в комнату. Воздух вокруг них, казалось, потрескивал, как статические разряды в радиоприемнике. Йозеф попытался спрятаться в углу кровати, но темные руки потянулись к нему, схватили. Он завопил громче сестры, заглушив ее крики, и в панике пытался отбиться ногами, пока одна из теней не поймала его за щиколотку и не потащила по кровати, лицом вниз. Йозеф цеплялся за простыни, но силы были неравны. Йозеф так испугался, что обмочился; и жаркая влага наполнила пижамные штанишки. – Нет! – вопил Йозеф. – Нет! Тень швырнула его на пол, другая подняла Рут за волосы и отвесила оплеуху. – Молчать! – завопила тень и бросила Рут на пол рядом с братом. Напуганная девочка смолкла, но ненадолго, после чего взвыла еще громче. – Тише, Рут, тише, – умолял Йозеф и, взяв сестру на руки, обнял, пытаясь защитить. – Не кричи, малышка. Дети скорчились на полу, с испугом наблюдая, как тени подняли кроватку Рут и бросили в стену. Бах! Обломки разлетелись по полу. Тени сорвали картины, вытащили из бюро ящички и разбросали одежду, разбили абажуры и электролампочки. Рут и Йозеф вцепились друг в друга, насмерть перепуганные, с мокрыми от слез лицами. Тени снова схватили детей и поволокли в гостиную, где швырнули их на пол и включили люстру. Когда глаза Йозефа привыкли к свету, он насчитал семерых незнакомцев, вторгшихся в его дом. На некоторых была гражданская одежда: белые рубашки с закатанными рукавами, серые слаксы, коричневые шерстяные кепи, кожаные рабочие ботинки. Другие же носили коричневые рубашки и нарукавные повязки с красной свастикой. Это были Sturmabteilung, штурмовики Адольфа Гитлера. Мать и отец Йозефа тоже лежали на полу, у ног коричневорубашечников. – Йозеф! Рут! – вскрикнула мама, увидев их. Она бросилась к детям, но стоящий рядом нацист схватил ее за ночную рубашку и оттащил. – Аарон Ландау! – сказал отцу один из коричневорубашечников. – Ты продолжаешь заниматься адвокатской практикой, несмотря на то что евреям запрещено это делать, согласно Закону о восстановлении профессиональной гражданской службы от 1933 года. За это преступление против германского народа тебя отправят в концлагерь. Йозеф в панике уставился на отца. – Это недоразумение, – попытался оправдаться папа. – Если только вы дадите мне возможность объясниться… Коричневорубашечник, проигнорировав отца, кивнул. Двое нацистов подняли отца за шиворот и потащили к двери. – Нет! – закричал Йозеф. Он понимал, что должен сделать что-то. Он вскочил, вцепился в руку одного из тех, кто тащил отца, и попытался его оттолкнуть. Йозефа тут же схватили двое и держали, пока он вырывался. Старший нацист рассмеялся. – Смотрите на этого! – воскликнул он, показывая на мокрое пятно на штанишках Йозефа. – Мальчишка обоссался! Нацисты дружно расхохотались. Лицо Йозефа загорелось от стыда. Он стал вырываться с новой силой: – Скоро я стану мужчиной! Через шесть месяцев и одиннадцать дней! Нацисты снова зашлись хохотом. – Шесть месяцев и одиннадцать дней! – повторил за ним коричневорубашечник. – Можно подумать, он умеет считать! И внезапно став серьезным, добавил: – Возможно, скоро и ты попадешь в концлагерь, как твой отец. – Нет! – крикнула мать. – Моему сыну всего двенадцать! Он еще мальчик! Пожалуйста, не надо! Рут вцепилась в ногу Йозефа и заскулила: – Не забирайте его! Не забирайте! Коричневорубашечник поморщился от шума и небрежно махнул рукой нацистам, тащившим Аарона. Йозеф молча наблюдал, как они волокут отца под всхлипывания матери и завывание Рут. – Не спеши взрослеть, мальчик, – бросил ему коричневорубашечник. – Мы скоро придем за тобой. Нацисты разгромили остальную часть дома. Разбили мебель, расколотили тарелки, порвали занавески. И исчезли так же внезапно, как и появились. Йозеф с матерью и сестрой стояли на коленях посреди комнаты и прижимались друг к другу. Наконец, выплакав все слезы, Рашель Ландау повела детей в спальню, кое-как привела в порядок постель, уложила их и обнимала до самого утра. В последующие дни Йозеф узнал, что их семья была не единственной, на которую в ту ночь напали нацисты. По всей Германии уничтожали еврейские дома, предприятия и синагоги. Десятки тысяч мужчин-евреев были арестованы и отправлены в концентрационные лагеря. Нацисты назвали эти погромы Kristallnacht – Хрустальной ночью, или Ночью разбитых витрин. Их посыл читался открыто и без официальных заявлений: Йозефа и его семью больше не желали видеть в Германии. Но он, его мать и сестра не хотели покидать страну. Потому что не могли уехать без отца. Мать неделями ходила от одного правительственного учреждения к другому, пытаясь выяснить, где ее муж и как его вернуть. Она так ничего и не добилась, и Йозеф отчаялся вновь увидеть отца. Но через полгода после ареста Аарона Ландау они получили телеграмму. Телеграмму от папы! Его выпустили из концлагеря Дахау при условии, что он в течение двух недель покинет страну. Йозеф не хотел уезжать. Германия – его дом. Куда им деваться? Как они будут жить? Но нацисты уже дважды велели им убираться, и семейство Ландау не собиралось сидеть в ожидании того, что с ними сделают. Изабель Неподалеку от Гаваны. 1994 год Тощего пятнистого котенка удалось выманить из-под дома, сложенного из розовых шлакоблоков, и заставить есть с руки Изабель Фернандес со второй попытки. Он явно голодал, как все население Кубы, и его голод пересилил страх. Котенок был таким крошечным, что с трудом грыз бобы. Маленькое брюшко урчало, как подвесной мотор. Жуя, котенок терся головой о руку. – На тебя больно смотреть, киса, – сказала Изабель. Мех животного был тусклым и всклокоченным, а сквозь шкурку прощупывались все косточки. Изабель вдруг поняла, что котенок не слишком отличается от нее. Тощий, голодный и грязный. Одиннадцатилетняя Изабель была долговязой, смуглое лицо украшали веснушки, а густые черные волосы, коротко остриженные на лето, она заправила за уши. На ней, как всегда, не было обуви, девочка уже вторую неделю ходила в одних и тех же топе и шортах. Котенок доглодал бобы и жалобно замяукал. Изабель хотелось бы дать бедняге что-то еще, но она и без того скормила ему больше, чем могла себе позволить. Ее обед мало чем отличался: горстка бобов и белого риса. Когда Изабель была маленькой, еду выдавали по карточкам и строго нормировали, но несколько лет назад, в 1989-м, начался распад Советского Союза, и Куба пошла ко дну. Куба, как и СССР, была коммунистической страной, и Советы десятилетиями покупали кубинский сахар, а взамен посылали на маленький остров продукты, бензин и лекарства. Но когда Советского Союза не стало, не стало и экономической поддержки. Все кубинские фермы выращивали только сахар, и поскольку продавать его было некому, плантации тростника высыхали, заводы закрывались, люди теряли работу. Без советского бензина тракторы стояли, и не было возможности перепахать поля под другие культуры. Кубинцы стали голодать. Всех коров, свиней и овец зарезали и съели. Та же участь постигла и обитателей зоопарка. Даже бродячие животные заканчивали жизнь на обеденных столах. Но ЭТОГО котенка Изабель никому не даст съесть. – Ты будешь нашей маленькой тайной, – прошептала она. – Привет, Изабель! – воскликнул Иван так неожиданно, что она подскочила. Котенок немедленно удрал под дом. Иван был на год старше Изабель и жил по соседству. Дети дружили, сколько себя помнили. Иван был светлее Изабель, с курчавыми черными волосами. Сегодня на нем была майка с логотипом гаванской бейсбольной команды «Индустриалес» и бейсболка команды «Нью-Йорк Янкиз» с затейливыми буквами «NY». Иван хотел стать бейсболистом, когда вырастет, и был настолько хорош в спорте, что его мечты о будущей карьере не казались таким уж безумством. Иван плюхнулся рядом с Изабель на пыльную землю. – Смотри! Я нашел на пляже дохлую рыбу для кошки. Вонь стояла такая, что Изабель отпрянула, но котенок тут же прибежал и стал жадно есть с руки Ивана.