– Понимаю… О, позвольте мне позвать кого-нибудь на помощь. Носильщик! Йозеф не поверил глазам, когда другой матрос, немец, без повязки со звездой Давида, человек, который не был евреем, подхватил чемоданы – два сунул под мышки, два взял в руки – и повел семью по сходням. Он обращался с ними, как с настоящими пассажирами. С настоящими ЛЮДЬМИ. И он оказался не единственным. Каждый матрос, попадавшийся им на пути, почтительно прикладывал два пальца к бескозырке, а стюард, показавший им каюту, заверил: если что-то понадобится, они могут обратиться к нему в любую минуту. В любую. Каюта была безупречно чистой, как и белье на койках. Полотенца – выглажены и аккуратно сложены. – Это ловушка, – заявил отец, когда дверь за стюардом закрылась, и оглядел маленькое помещение, словно стены вот-вот сомкнутся. – За нами скоро придут. Именно это сказал когда-то коричневорубашечник. Мама положила ладони на головы Йозефа и Рут. – Почему бы вам не выйти на палубу? – тихо предложила она. – Я останусь с вашим отцом. Дети были только рады убраться подальше от папы. Через несколько часов они наблюдали с прогулочной палубы, как два буксира тянут «Сент-Луис» от пристани, а пассажиры бросают конфетти, радуются и посылают воздушные поцелуи оставшимся на берегу. Йозеф и его семья были на пути в новую страну. В новую жизнь. Но Йозеф мог думать только о том, какие ужасы пришлось пережить отцу, если он выглядит и ведет себя, словно повстречал саму смерть. Изабель Неподалеку от Гаваны, Куба. 1994 год Изабель вместе с дедом усадили отца на стул в маленькой кухоньке, и Тереза Падрон де Фернандес, ее мать, побежала к шкафчику под раковиной, где стоял йод. Изабель поспешила за ней. Мама была на сносях, до родов оставалась всего неделя, поэтому Изабель встала на колени, чтобы найти пузырек. Геральдо Фернандес, ее отец, всегда был красавцем, но сейчас заметить это мешала кровь в волосах и наливавшийся чернотой синяк под глазом. Когда с отца стянули белую полотняную рубашку, оказалось, что спина покрыта рубцами. Изабель следила, как мать промывает порезы губкой. Когда она налила йод на раны, отец застонал от боли. – Что случилось? – спросила мать. По стоящему в углу телевизору шел бейсбольный матч. Играли «Индустриалес». Шум стоял такой, что дедушке пришлось убавить звук. – На Малеконе были беспорядки, – пояснил Лито. – Продукты закончились слишком быстро. – Я не могу оставаться здесь, – сказал отец. Он опустил голову, но выговаривал слова громко и четко. – Больше не могу. За мной придут. Все молчали. Разве что шуршала крыльями летучая мышь и ревела толпа в телевизоре. Папа уже дважды пытался бежать с Кубы. В первый раз он и еще трое сколотили плот, чтобы на веслах добраться до Флориды. Но тропический шторм вынудил их вернуться. Во второй раз лодка была моторной. Но его задержала кубинская береговая охрана, после чего он отсидел в тюрьме год. Теперь сбежать стало еще труднее. Американцы ввели новые правила, которые все называли «Мокрые ноги, сухие ноги». Если кубинских беженцев ловили в море с «мокрыми ногами», их немедленно отсылали обратно. Но если им удавалось вынести путешествие через Флоридский пролив, не попасть в руки береговой охраны США и ступить на американскую землю, то есть если их ловили с «сухими ногами», им давали специальный статус беженцев, позволяли остаться и стать американскими гражданами. Папа хотел сбежать снова. И на этот раз, независимо от того, поймают его с мокрыми или сухими ногами, не собирался возвращаться. – Нет никаких причин болтаться на плоту в океане, – заметил Лито. – Ты можешь на время скрыться. Я знаю маленькую лачугу в тростниковых полях. Ситуация улучшится, вот увидишь. Отец ударил кулаком по столу. – И каким образом она улучшится, Мариано? Думаешь, Советский Союз вдруг решит снова воссоединиться и послать нам еду? Никто нам не поможет! А Кастро только ужесточает режим! Стоило ему произнести это имя, как трансляция игры прервалась специальным сообщением от кубинского президента. Фидель Кастро был стариком с пигментными пятнами на лбу, седыми волосами, клочковатой бородой и мешками под глазами. Он носил одну и ту же одежду, в которой и сейчас предстал на экране: зеленый китель военного образца и берет. Сегодня он сидел перед рядом микрофонов. Все снова замолчали. Лито прибавил звук. Кастро проклинал беспорядки, разразившиеся сегодня на Малеконе, и во всем обвинял американских агентов. – Это не американские агенты, – фыркнул папа, – а голодные кубинцы. Кастро продолжал говорить без шпаргалки, приводя цитаты из романов и рассказывая анекдоты времен революции. – Да выключи ты, – велел папа. Но прежде чем мама успела потянуться к телевизору, Кастро сказал то, что заставило их прислушаться: – Мы не можем продолжать охранять границы Соединенных Штатов, пока они посылают агентов ЦРУ подстрекать кубинцев к мятежу. Когда происходят подобные случаи, мир называет кубинское правительство жестоким и бесчеловечным. Поэтому, пока не будет найдено быстрое и эффективное решение, мы устраняем все препятствия для тех, кто решит покинуть Кубу. Пусть делают это легально. Раз и навсегда. Мы не станем им мешать. – Что он сказал? – переспросила мама. Папа с широко раскрытыми глазами встал из-за кухонного стола. – Что всякий, кто хочет, может уехать. У Изабель словно сердце из груди вырвали! Если Кастро позволяет покинуть Кубу всем желающим, отец исчезнет еще до рассвета. Она понимала это по его полубезумному виду. – Ты не можешь уехать сейчас! – сказал Лито. – Тебе нужно заботиться о семье. У тебя есть жена, дочь! И вот-вот родится сын! Они стали кричать друг на друга, спорить о диктаторах, свободе, семье и долге. Лито был отцом Терезы и никогда не ладил с зятем. Изабель заткнула уши и отступила. Она хотела придумать ответ сразу для всех и найти решение, которое сохранит семью. И тут ее осенило: – Мы поедем вместе! – воскликнула она. Отец и дед немедленно притихли. Даже Кастро замолчал, а трансляция игры возобновилась. – Нет! – хором воскликнули папа и Лито. – Почему? – удивилась Изабель. – Во-первых, твоя мать беременна, – напомнил дед. – Нам все равно нечем кормить малыша, – возразила Изабель. – Да и у нас нет ни еды, ни денег. Но в Америке есть еда. И свобода. И работа. И место, где отца не изобьют и не арестуют. И откуда он не сбежит. – Если Кастро выпускает людей, мы все поедем. И Лито. – Что? Нет, я… нет, – запротестовал тот. Снова воцарилась тишина. – Понять бы, где достать лодку, – пробормотал отец. Изабель кивнула. Она и это уладит. Ничего не объясняя, она побежала к соседям, в дом Кастильо. Луис, старший сын, который спас ее от дубинки полицейского, еще не вернулся. Хуаниты, матери семейства, тоже не было. Она работала в кооперативной адвокатской конторе. Зато Изабель нашла Ивана и его отца Руди, где и ожидала: в сарае. Там они мастерили уродливую голубую штуку, сколоченную из старых металлических вывесок, дорожных знаков и нефтяных бочек. Ее не назовешь лодкой, но она была достаточно велика и могла вместить не только семью Кастильо, но и возможно, еще четверых гостей. – Да это Ураган Изабель! – воскликнул сеньор Кастильо. Его белые волосы были зачесаны назад, и, хотя еды почти не было, он успел отрастить приличное брюшко. – Вы должны взять нас с собой! – выпалила Изабель. – Ни за что, – ответил сеньор Кастильо. – Иван, гвоздь! – В Гаване бунтуют люди! – напомнила Изабель. – Расскажи мне что-то такое, чего я не знаю, – отмахнулся он. – Иван, ГВОЗДЬ! Только тогда сын послушался. – Моего отца едва не арестовали, – продолжала Изабель. – Если не возьмете нас с собой, его бросят в тюрьму. Сеньор Кастильо перестал стучать молотком и покачал головой: – Места нет. И нам не нужны на борту другие беженцы. Иван как-то странно взглянул на отца, но заметила это только Изабель.