— Что до меня, то это мало что меняет. И так хуже особо некуда. Во мне уже подозревали серийного убийцу. Но для тебя все иначе. Блум швырнула его на испачканный диван и начала кругами ходить по квартире. Бергер видел, какие мысли ее терзают. Видел, как она взвешивает за и против. Видел, как в ней созрело решение, которое изменит всю ее оставшуюся жизнь. — Ты уже на свой страх и риск вытащила меня из-за решетки. Ты привезла меня сюда и показала свое тайное расследование. Ты уже приняла решение. Ты нарушила больше законов, чем я. Она выдохнула. Посмотрела на него. Обвинила его во всем зле, обрушившемся на ее строго контролируемую жизнь. И он чувствовал, что это правда. Также он чувствовал, что не только это правда, но и нечто более тяжелое навалилось на него. Его лицо вытянулось. Она заметила это. Отпрянула. Бергер скорчился, опустился на колени, по-прежнему со связанными за спиной руками. Наклонил голову, так что лицо уткнулось в колени. Молли Блум услышала, как он завыл. Она склонилась к нему. — О господи, — простонал он. — Сколько их, как ты думаешь? — У нас есть пять. Предполагаю, что их семь. — Семь пятнадцатилетних девочек. И никому из них не пришлось бы страдать, если бы я не был таким трусом. Если бы я вступился за тебя, Вильям Ларссон оказался бы за решеткой. И не вернулся бы сейчас, став серийным убийцей. Я, чертов трус Сэм Бергер, создал его. — Но ты ведь понимал это все время? Он не сразу смог прекратить вой. Собравшись с силами, Молли протянула к нему руку и положила на плечо. Так они просидели какое-то время. Потом она заговорила: — Я думаю почти так же. Я тоже струсила. Мне удалось вырваться, но я ничего никому не рассказала ни тогда, ни потом. Я прожила все эти годы, не делясь воспоминаниями ни с кем. Бергер всхлипнул и сказал: — И это в свою очередь моя вина. — Да. Хотя я тоже могла бы его остановить. — Черт. А теперь у нас совсем нет времени? — Не знаю, как далеко они продвинулись с анализом записей допросов. Мой начальник Август Стен подчеркнуто недоверчив со мной, Кент и Рой, возможно, уже поднимаются лестнице и вот-вот окажутся у нас под дверью. — Опять, — сказал он и поднялся. — О нет, только не сейчас. Она тоже встала, выпрямилась и подытожила: — По крайней мере, ясно одно: эта картина оставаться здесь не должна. — Да она же небось весит тонну. — Именно так она и должна была выглядеть. Бергер посмотрел на Блум. Она встретилась с ним глазами. Их взгляды скрестились. — О’кей, — сказал наконец Бергер. — Вильям Ларссон разбрасывает повсюду улики, чтобы за его кошмарные поступки за решетку отправился я. Но знает ли он, что по его следу идешь ты? — По-моему, нет повода это подозревать. — Есть. — Есть? — Какой у тебя рост? Она в недоумении посмотрела на него и не сразу ответила: — Метр шестьдесят девять. — Точно. Ловушка. — Что? — Ножи в доме в Мерсте. Они были отрегулированы не под обычный рост полицейского, даже такого невысокого, как Экман. Они были отрегулированы под средний женский рост. Или, возможно, точно под твой, Молли. Если, конечно, теперь мне будет позволено называть тебя по имени… Если бы у нее получилось, она бы наморщила лоб. Она задумалась. — О’кей, — кивнула она и снова достала нож. Бергер видел, что в ней продолжается внутренняя борьба. Потом она вздохнула и перерезала кабельную стяжку у него за спиной. Их взгляды встретились. Бергер показал на доску. — Стало быть, она не весит тонну? — Нет. Я и еще один человек внесли ее наверх, когда я сюда переехала. Он кивнул и с трудом начал отодвигать запачканный диван. Махнув рукой в сторону розового стикера со словами «ВЛ плас. хир. Сауд.?», сказал: — Только не говори, что ты нарочно оставила его здесь. Она подошла к другому краю дивана и ответила: — А вот этого ты никогда не узнаешь. Она медленно закрыла свою половину картины. Он сделал то же. То, что висело сейчас на стене, было лишь огромной фотографией с командой альпинистов на склоне покрытой снегом горы. Вместе они медленно сняли картину со стены. Она действительно оказалась не слишком тяжелой. Похоже, сделана из пенопласта, возможно, бальзового дерева. Они вынесли ее в прихожую. Молли открыла дверь в осеннюю ночь. Шуметь на лестничной клетке посреди ночи было бы глупо, и Бергер не высказал всего того, что хотел бы сказать, когда Блум запирала дверь и они неуклюже тащили картину вниз по лестницам, открывали все двери, запихивали ее в фургон, пока она не промокла окончательно, и усаживались в машину сами. Несколько минут они просто сидели молча. Слабый свет уличных фонарей сбегал затейливыми узорами по лобовому стеклу, растекался, исчезал, возрождался. Бергер сделал глубокий вдох и посмотрел на Блум. Наконец, ее взгляд оторвался от игры огней на стекле, и она повернулась к Бергеру. — Мы не только пытались изничтожить друг друга каждый в своей допросной, — сказал он после долгого молчания. — У нас есть прошлое, которое делает нас крайне неподходящими друг для друга партнерами. Ты серьезно считаешь, что мы должны работать вместе? Казалось, она впервые по-настоящему встретилась с ним взглядом, не играя роли. Потом она отвернулась и с нетерпеливым жестом, глядя в лобовое стекло, сказала: — Это единственный путь. Бергер спросил: — Ты действительно думаешь, что мы не можем объяснить всего этого и вернуться? Провести настоящее полицейское расследование? Помолчав, она ответила: — И ты, и я злоупотребили служебным положением. Нам предложат немедленно сдать удостоверения и служебное оружие. Нас вышвырнут, а на наше место придет группа в меру заинтересованных в ведении нашего расследования невнятных людей. Это не пойдет на пользу Эллен Савингер. — Ты имеешь в виду Аллана. — Я имею в виду Аллана и я имею в виду Августа. Аллан и Август. Августу плевать на это, для него СЭПО означает безопасность государства и только, его действия сведутся к тому, что он надолго отправит меня за решетку. Взгляды Аллана тебе известны лучше, чем мне. Он вбил себе в голову старую добрую социал-демократическую мысль, что в Швеции нет серийных убийц и вряд ли есть думающие убийцы. Его желание верить в шведскую безгрешность превратит Вильяма в нелепого, умственно неполноценного похитителя, который совершает нечто подобное впервые. Тебя, может, и не вышибут так жестко, как меня, но вряд ли доверят какие-нибудь серьезные задания. Как насчет архива? Рядовой служащий в полицейском архиве? — То есть ты предлагаешь, чтобы мы… перешли на фриланс? — Разве не за ним будущее? — сказала Молли Блум, и пусть Бергер не в первый раз видел ее улыбку, и пусть эта улыбка была откровенно мрачной, но это, во всяком случае, была улыбка, причем адресованная Сэму Бергеру. Он тоже улыбнулся, и тоже, наверное, мрачно. — Ладно, — согласился он, помолчав. — Я предполагаю, ты присмотрела для нас какое-нибудь хитрое тайное место СЭПО? Что-нибудь в духе конспиративной квартиры ЦРУ, находящейся на отшибе? — К сожалению, все они находятся под очень тщательным наблюдением. — Мы бежим, не имея ни малейшего понятия, куда бежать? Это ведь ты думала, что я умнее, чем я есть? Не наоборот? — И без того было трудно добраться до точки, где мы находимся сегодня, — хмуро сказала она. — Придется поселиться в каком-нибудь мотеле. Их взгляды встретились, скрестились. Было совершенно очевидно, что оба хотят, чтобы другой сказал то, о чем они думают. О чем они оба думают. Бергер потер лоб и пришел к выводу, что это его жребий. И начал: — В принципе мы, конечно, можем поселиться в мотеле. Почему бы нет. Блум молча смотрела на него. Он издал стон и продолжил: — Или мы, не медля, попробуем захватить Вильяма… Ее взгляд никак не изменился. Он остался совершенно таким же. Она не собиралась облегчать Бергеру задачу. — Лодочный домик, — тяжело выдохнул он. Она продолжала смотреть на него. Он развил свою мысль: