— Спешить? — невнятно пробормотал он. — Руки за спину. Он повиновался. Она связала ему руки кабельной стяжкой, продемонстрировала пистолет в кобуре и вытолкнула за дверь. В тишине они шли по тоскливому коридору. Дойдя до хорошо знакомой двери в допросную, Блум не остановилась. Они завернули за угол и прошли мимо еще одной двери, ведущей, вероятно, в контрольную комнату. — Куда мы, черт возьми, идем? — прошептал Бергер. Учитывая количество камер наблюдения под потолком вдоль всего коридора, он не был уверен в отсутствии микрофонов. Она ничего не ответила, продолжив идти вперед. В конце поразительно длинного пути они оказались перед едва заметной дверью лифта. Блум нажала на кнопку «Вниз», провела карточкой по электронному замку, набрала шестизначный код. По-прежнему молча. Бергер посмотрел на их отражение в грязном зеркале в лифте. Впервые он видел себя вместе с ней. Пленник и надзиратель. Негодяй и полицейский. Молли и Сэм. Бергер и Блум. Но все казалось каким-то извращением. — Ты собираешься пройтись со мной по отделу? — спросил Бергер. — Проведешь меня через строй обманутых и разочарованных коллег? — Там сейчас даже Дезире Росенквист, наверное, нет, — ответила Блум, когда двери лифта открылись и за ними оказалась черная как сажа ночная тьма. Блум нажала на подсвеченную красной лампочкой кнопку, и безжалостный свет люминесцентных ламп открыл их взглядам совершенно обычную лестничную площадку. Единственное, что разглядел Бергер через узкое окошко входной двери, был уличный свет. — Мы вообще в Стокгольме? Не говоря ни слова, Блум потянула его за собой, в сторону от двери. Она открыла другую дверь, ведущую в довольно большой внутренний двор, где было припарковано несколько машин, среди них — темный фургон Mercedes Vito. Он помигал сквозь дождь, и Бергер услышал щелчок замков. Блум затолкала его внутрь через водительское сиденье, он перевалился через рычаг коробки передач и ручной тормоз и бросил взгляд за спину в багажную часть фургона. Там лежала пара алюминиевых чемоданов. Блум положила туда же свою сумку и его рюкзак с ноутбуком, коробкой для часов, папками, фото в рамках. Бергер заметил даже мобильный телефон в одном из карманов рюкзака. Но ему не хватало одной вещи. Когда он повернулся, вопрос уже вертелся у него на языке, но тут Блум протянула его Rolex Oyster Perpetual Datejust. Весь конденсат испарился. Циферблат выглядел абсолютно сухим. И было ясно видно, что стрелки показывают восемнадцать минут первого. — Ты любишь часы? — спросила она и покачала «ролексом». — Часовые механизмы? — Этому научил меня Вильям. — Вот поэтому-то ты мне и нужен, — сказала она, засунула часы ему в карман пиджака и затянула две больших стяжки вокруг него, так что он оказался прикован к пассажирскому креслу и не мог двинуться с места. Она завела мотор и, с трудом выруливая с узкого парковочного места, пояснила: — Ты мне нужен, но я не знаю, могу ли я тебе доверять. Электронные ворота в узкой арке открылись, и фургон тихо выехал на пустую ночную Бергсгатан. Над ними высилось здание Управления полиции, как суровый средневековый замок. — Мы в Стокгольме, — констатировал Бергер. Блум вела машину быстро. Он это оценил. — А Рой и Роджер? — спросил он. Она просто помотала головой. Оба молчали. В парке Тегнерлунден на них со своей каменной глыбы воззрился титан-Стриндберг. Паре нетрезвых ночных пешеходов не удалось перейти Тегнергатан, Молли Блум просигналила, спугнув их и загнав на велодорожку. Дальше она пересекла Свеавеген и свернула на Биргер-Ярлсгатан. По-прежнему в молчании. Бергеру удалось удержать язык за зубами, даже когда Блум вопреки запрету свернула на Эриксбергсгатан. Но через мгновение он кивнул на здание за окном и сказал: — Эриксбергская клиника. Блум бросила на него быстрый взгляд и резко сделала еще один поворот. — Ботокс, — продолжил он. — Тебе не обязательно было говорить об этом. Почему ты это сделала? — Я думала, ты умнее, чем ты есть. — Про мигрень правда? — А ты думаешь, мне хочется иметь такой вот младенчески-гладкий лоб? Но это помогает. Он наморщил лоб и больше ничего не сказал. Промолчал он и когда они выехали на коротенькую Стенбоксгатан и встали вторым рядом у дома номер четыре. Блум быстро вышла из машины, беспомощный Бергер остался на своем месте. Она обошла машину, открыла дверь со стороны пассажирского сиденья и посмотрела на связанного Бергера. В руке у нее был нож. — Буду ли я раскаиваться всю свою жизнь? — спросила она. — Несомненно, — ответил он. — Если думаешь меня сейчас зарезать. Она вздохнула и перерезала обе обхватывающие его стяжки. Бергер выбрался на тротуар, но руки у него оставались связаны за спиной. Блум подтолкнула его вперед, они поднялись по лестнице, она отперла все замки и сказала: — Круто суметь открыть их все. — Спасибо. Я долго тренировался. Они вошли в квартиру. Молли щелкнула выключателем, и мягкий, успокаивающий свет разлился по квартире. Они прошли в гостиную. Шикарный белый диван стоял весь перепачканный. Уродливые пятна ржаво-красного цвета. Бергер почувствовал себя негодяем. Негодяем, которым он и являлся. Блум подвела его к эркеру, присела на край письменного стола и посмотрела на диван. — Вот здесь ты стоял, — сказала она и взяла со стола один из цветных блоков со стикерами. — Видел их. Может быть, слышал, как внизу в подъезд уже входят Кент и Рой. Что происходило? Бергер вздохнул и задумался. Над диваном висела огромная фотография с альпинистами. — Я подумал, что картина очень толстая, — сказал он, кивнув. — Тяжело, должно быть, пришлось грузчикам. Потом я увидел листок на полу и подумал о твоих шести разноцветных блоках стикеров. Я поднял записку и прочитал, достал самый маленький пакетик для улик и засунул его в зад. — Очень в твоем духе. Ты знаешь, сколько стоил этот диван? Бергер следом за ней подошел к картине и ответил: — Именно поэтому мне захотелось его испачкать. — Хм. Они подошли к дивану. Бергер показал на пол. — Здесь лежала записка. Блум достала из кармана сложенный, все еще влажноватый розовый стикер, развернула его и сказала: — Лучше повесим его на место. Она сунула руку под огромную фотографию. Раздался щелчок, и посередине покрытой снегом горы появилась дотоле незаметная вертикальная щель. Блум отошла и наклонилась над диваном. Потом распахнула правую половину картины вправо, левую влево. Так она оказалась в два раза шире, метра четыре, и внутри обнаружилось полное, очень подробное полицейское расследование. Фотографии, заметки, счета, анкеты, выписки из реестров, копии свидетельств, билеты на самолет и — прежде всего — уйма стикеров всех мыслимых цветов. Молли Блум поместила туда розовый листочек, прикрепила его магнитом и сказала: — Я все время пытаюсь не думать о том, где он побывал. Бергер осмотрел необъятный узор из бумажек. Он чувствовал, как его глаза округляются до размеров плошки. — Черт, ты и вправду ненормальная. — Ты все еще думаешь, что охотился за этой мразью дольше, чем кто-либо? — спросила Блум и поправила несколько заметок. Бергер подошел ближе, скользнул взглядом влево и обнаружил собственную фотографию, сделанную в начале девятого класса. Его поразило, каким невинным был его взгляд. Тогда он еще не видел, как его сумасшедший друг пытает девочку в трухлявом лодочном домике. И еще не сбегал оттуда, поджав хвост. И не вытеснял сознательно все происшедшее. Он спросил: — Кто расставляет у себя в спальне собственные фото в рамках? У кого есть только свои фотографии во время занятий экстремальными видами спорта? У кого настолько тяжелая мигрень, что ее можно вылечить только ботоксом? У кого в холодильнике только протеиновые коктейли и фрукты в пленке? У человека с бзиком. С манией все контролировать. — Не с манией, — спокойно возразила Блум и показала на одну из фотографий в центре бумажного океана, на которой молодая Молли Блум в полицейской форме стояла на сцене. — Не с манией, а с целеустремленностью. Я на год моложе тебя, а полицейским стала на два года раньше, причем уже имея тогда за спиной актерское образование. А ты все это время мотался по Юго-Восточной Азии, от случая к случаю слушая курсы в университете. Философию изучал, да? — Я думал, она даст мне ответы на все загадки жизни, — ответил Бергер, рассматривая фотографию пятнадцатилетнего Вильяма Ларссона. Лицо было действительно совершенно искореженное. — Он бесследно исчез после девятого класса, — кивнув, сказала Молли. — Что мы здесь делаем? — поинтересовался Бергер. — Тут есть пустоты. Ты должен помочь мне заполнить их. — Однако же мы потратили чертову уйму времени на весь этот маскарад, времени, которого нет у Эллен Савингер. И тут ее прорвало. Все то напряжение, которое угадывалось в ее лице с момента, когда она вытащила его из камеры, аккумулировалось в чистый гнев. Она прижала Бергера к стене. — А теперь слушай меня внимательно, ублюдок, — рявкнула она. — Мы оба недавно признались, что нелегально вели параллельные расследования. Мы оба признались, что знаем, кто убийца. Мы признались, что наше прошлое тесно сплетено с его. Мы оба безнадежно пропали. Понял? Твой мозг заурядного полицейского-неудачника способен это осознать? Бергер почувствовал, что глупо таращится на нее. — Твой аппарат должен был скрыть это, — выдавил он из себя наконец. — Произошла какая-то нестыковка, не знаю, в чем дело. Кусок нашего конфиденциального разговора выплыл наружу, и над ним очень старательно работают, чтобы раскопать и остальное. Ты понимаешь, что это значит? — О ч-черт. Они стояли молча, глядя друг на друга. В конце концов Бергер сказал: